Эпидемия

Снег валил так густо, что снежинки на лету слипа­лись в большие хрупкие снежки; они падали на лоша­дей, стоящих в ряд вдоль причала, и тут же таяли. Было четыре часа утра, а в порту уже началось движение. Капитан Сэмсон никогда не видел, чтобы в доке цари­ла такая суматоха. Груз прямо-таки вылетал с кораб­ля; краны напрягались изо всех сил, стараясь как мож­но быстрее перекидать тюки. На корабле уже не про­сто пахло дезинфекцией, а прямо-таки разило. Люди, что поднимались на борт, были так пропитаны обез­зараживающим раствором, что у них капало с сапог. Мало того, несколько человек протащили на корабль огромные, тяжелые опрыскиватели; они изрыгали ядо­вито-розовый туман, окутавший все вокруг.

Капитан Сэмсон ничего не мог поделать. Агент ком­пании-владельца стоял тут же, на пристани, с прика­зом в руках. Но нужно было хотя бы попробовать.

— Мистер Блеззард! Вы действительно думаете, что у нас на борту зараза? — крикнул капитан чело­веку на берегу.— Я вас уверяю...

— Нет, капитан, насколько мы знаем — нет, но все эти меры для вашего же блага, — отозвался агент в огромный рупор.— И еще раз напомню: ни вам, ни команде не разрешено сходить на берег!

— Мистер Блеззард, у нас семьи!

— Я знаю, и о них уже позаботились. Поверьте, капитан, их не обидят, и вы тоже не останетесь вна­кладе, если выполните приказ. Вы должны выйти на рассвете и взять курс на Порт-Мерсию. У меня просто нет слов, чтобы объяснить вам, насколько это важно.

— Это невозможно! На другой конец света! Мы всего несколько часов как вернулись! У нас мало про­вианта и воды!

— Вы поднимете якорь на рассвете и в проливе Па-де-Кале встретитесь с «Ливерпульской девой», она как раз идет из Сан-Франциско. У нее на борту люди из компании. Они дадут вам все нужное. Они оберут и обдерут свой корабль до ватерлинии, лишь бы у вас было сколько нужно провианта и команды!

Капитан покачал головой.

— Мистер Блеззард, этого недостаточно. Вы тре­буете слишком многого. Я... Бог свидетель, мне не­достаточно, что вы покричали в жестяную трубку. Мне нужны приказы от вышестоящего начальства.

— Капитан, я думаю, мой приказ вы сочтете доста­точно веским. Вы позволите мне подняться на борт?

Капитан узнал голос.

Это был голос Бога. По крайней мере, его перво­го заместителя. Капитан узнал голос, но не самого человека, стоявшего у сходней. На говорящем было надето что-то вроде птичьей клетки. Во всяком слу­чае, так показалось капитану сначала. Вблизи стало видно, что это каркас из тонкой проволоки, обтяну­тый марлей. Человек, облаченный в такое сооруже­ние, передвигался в облаке дезинфицирующего сред­ства.

— Сэр Джеффри! — сказал капитан на всякий слу­чай, когда человек начал медленно подниматься по блестящим мокрым сходням.

— Да, капитан. Прошу меня извинить за этот на­ряд. Он, по очевидным причинам, называется костю­мом спасения. Это для вашей защиты. Русская ин­флюэнца... Вы и представить себе не можете, насколь­ко это ужасно... Мы полагаем, что худшее уже позади, но все слои общества очень сильно пострадали. Все слои, капитан. Поверьте.

Тон, которым председатель произнес слово «все», поверг капитана в замешательство.

— Надеюсь, его величество не... не...— Остаток во­проса застрял у него в горле.

— Не только его величество, капитан. Как я уже сказал, вы и представить себе не можете, — отозвал­ся сэр Джеффри; красный дезинфекционный рас­твор капал с подола «костюма спасения», и на палубу натекла лужа, цветом похожая на кровь.— Слушай­те. Страна не ввергнута в полный хаос только пото­му, что люди пока боятся высунуть нос на улицу. Я как председатель корабельной компании приказываю — а как старый друг, умоляю, — ради блага империи, иди­те в Порт-Мерсию. С такой скоростью, словно за ва­ми гонится сам дьявол. Найдите там губернатора. По­том... А, вот и ваши пассажиры. Сюда, джентльмены.

К хаосу, царящему в порту, добавились еще две ка­реты. Пять закутанных фигур поднялись по сходням, таща огромные ящики. Ящики сгрузили на палубу.

— Кто вы такой, сэр? — спросил капитан ближай­шего незнакомца, который ответил:

— Вам этого не нужно знать, капитан.

— Да неужели?! — Капитан умоляюще простер руки к сэру Джеффри.— Черт возьми, председатель, простите за грубость! Я ли не служил компании ве­рой и правдой больше тридцати пяти лет? На «Катти Рен» я капитан, сэр! Капитан должен знать свой ко­рабль и все, что на нем есть! Я не позволю держать ме­ня в неведении, сэр! Если вы считаете, что мне нель­зя доверять, я прямо сейчас сойду на берег!

— Прошу вас, капитан, не обижайтесь, — сказал сэр Джеффри. И обратился к главе пришельцев: — Мистер Блэк? Капитан, безусловно, заслуживает до­верия.

— Да, я поторопился. Капитан, примите мои из­винения, — ответил мистер Блэк, — но нам нужен ваш корабль по чрезвычайно важным причинам, поэтому, к сожалению, приходится опускать формальности.

— Вы из правительства? — резко спросил капитан.

Мистер Блэк явно удивился:

— Из правительства? Боюсь, что нет. Между на­ми говоря, от правительства мало что осталось, а кто и остался, большей частью попрятались в подвалах. Буду с вами откровенен — правительство всегда ста­ралось знать о нас как можно меньше. И вам советую держаться того же курса.

— Да неужели?! Я, знаете ли, не вчера родился...

— Да, капитан. Действительно, вы родились сорок пять лет назад, вторым сыном у мистера и миссис Бер­ти Сэмсон, и при крещении получили имя Лионель в честь дедушки, — сказал мистер Блэк, преспокойно опуская свою ношу на палубу.

Капитан опять заколебался. Похоже было, что ему сейчас начнут угрожать. То, что угрозы не последо­вало, почему-то сильно выбило его из колеи.

— Так на кого вы работаете? — выдавил он из се­бя.— Я должен знать, кто у меня на борту.

Мистер Блэк выпрямился.

— Как вам будет угодно. Мы известны под име­нем Джентльменов Последней Надежды. Мы служим Короне. Так лучше?

— Но я думал, что король...— Капитан умолк, не желая произносить страшное слово.

— Он умер, мистер Сэмсон. Но Корона никуда не делась. Скажем так... мы служим высшим целям. И ра­ди достижения этих целей, капитан, ваши люди полу­чат вчетверо против обычной платы и сверх того по десять гиней за каждый день, на который вы побьете рекорд скорости в достижении Порт-Мерсии. И еще сверх того — сто гиней по возвращении. Вероятность повышения по службе для всех рядовых и офицеров на борту сильно возрастет. Вы, капитан, конечно, по­лучите повышенную плату, подобающую вашему чи­ну. А поскольку, как нам известно, вы собираетесь в отставку, то Корона, разумеется, выразит свою благо­дарность традиционным образом.

За спиной капитана сэр Джеффри произнес не­сколько слов, одновременно закашлявшись: «кха-ры-Царское-звание-кха».

— Я уверен, что миссис Сэмсон очень обрадует­ся, — сказал мистер Блэк.

Это было пыткой. Капитан Сэмсон представил се­бе, что произойдет, если миссис Сэмсон когда-либо узнает, что он упустил возможность сделать ее леди Сэмсон. Думать об этом было невыносимо. Он уста­вился на человека, называвшего себя «мистер Блэк», и тихо спросил:

— Что-то должно случиться? Вы пытаетесь что-то предотвратить?

— Да, капитан. Войну. Наследник трона должен ступить на землю Англии не позднее девяти месяцев после смерти монарха. Это все записано в Великой хартии вольностей — мелким шрифтом. Точнее, мел­ким почерком. Видите ли, бароны не хотели появле­ния нового Ричарда Львиное Сердце. К сожалению, официант, который разливал суп на дне рождения ко­роля, оказался носителем болезни. Поэтому двое ны­не живущих наследников престола, первых на очере­ди, сейчас находятся где-то в Великом Южном Пела­гическом океане. Полагаю, капитан, вы его хорошо знаете?

— О, теперь я все понял! — воскликнул капитан, указывая на ящики.— Это английская земля. Мы на­ходим наследника, он на нее ступает, и мы кричим «ура!»

Мистер Блэк улыбнулся.

— Отлично, капитан! Я впечатлен. К сожалению, об этом подумали до нас. В Хартии вольностей есть подпункт, специальная оговорка, что земля Англии, на которую ступает наследник, должна быть прикреп­лена к собственно Англии. Мы можем объявить на­следника престола за границей — можем даже коро­новать его, если нужно, — но для полной ратификации он должен прибыть в Англию в установленный срок.

— Простите, мистер Блэк, мне казалось, что я хо­рошо знаю Великую хартию вольностей, но я никогда не слышал об этих условиях, — произнес сэр Джеф­фри.

— Все правильно, сэр, — терпеливо ответил Джентльмен Последней Надежды.— Это потому, что они из окончательной версии. Бароны и подписаться-то едва умели — думаете, они смогли бы разработать набор разумных правил для управления огромной страной до скончания века? Их секретари составили полную, действующую Хартию месяцем позже. Она в семьдесят раз длиннее, зато в ней все предусмотре­но. К сожалению, у французов тоже есть копия.

— Почему? — спросил капитан.

На пристань въехала еще одна карета. Она выгля­дела дорого, и на дверях был нарисован герб.

— Потому, капитан, что если вы не преуспеете, вполне возможно, что королем Англии станет фран­цуз, — ответил мистер Блэк.

— Что?! — заорал капитан, отвлекаясь от прибыв­шей кареты.— Этого никто не потерпит!

— Французы — очаровательные люди, — тороп­ливо замахал руками сэр Джеффри.— Наши союз­ники в той неприятной крымской истории, и все та­кое, но...

— О, на этот счет у нас с французским правитель­ством полное согласие, и мыслим мы в одном клю­че, — сказал мистер Блэк.— Менее всего они хотели бы видеть француза на троне — любом троне, любой страны. Наши галльские братья этого не потерпят.

— Однако во Франции есть и те, кто придерживается иного мнения. Поэтому мы считаем, что для всех бу­дет лучше, если нового монарха удастся привезти в Англию как можно скорее, поднимая при этом как можно меньше шума.

— Они и своего последнего короля убили! — про­должал капитан Сэмсон, не желая, чтобы такой доб­ротный гнев пропал понапрасну.— Мой отец сражал­ся против них при Трафальгаре! Нет, сэр, мы этого не потерпим, ни за что! Я говорю от лица всей коман­ды, сэр! Мы снова побьем этот рекорд, сэр, и на пути туда, и на пути обратно!

Он огляделся в поисках сэра Джеффри, но тот уже сбежал по сходням на берег и суетился вокруг двух вышедших из кареты особ, закутанных в вуали.

— Это... дамы? — спросил капитан, когда они вспорхнули на борт «Катти Рен» и прошествовали ми­мо, словно капитан вообще не заслуживал внимания.

Мистер Блэк отряхнул от снега собственную вуаль.

— Та, что поменьше ростом, — горничная. Она, по­лагаю, женщина. Та, что повыше, вокруг которой так вьется ваш председатель, — держательница крупного пакета акций вашей корабельной компании и, что го­раздо важнее, мать наследника престола. Она действи­тельно дама, хотя, по моему ограниченному опыту об­щения с ней, она к тому же нечто среднее между Боадицеей, но без боевой колесницы, Катериной Медичи без отравленных колец и Аттилой-гунном, но без его чувства юмора. Не садитесь играть с ней в карты — она плутует, как миссисипский шулер. Запирайте от нее шерри. Делайте, что она говорит, и тогда мы, мо­жет быть, выживем.

— Острый язык, а?

— Как бритва, капитан. А вот более радостные ве­сти: по пути мы можем нагнать дочь наследника. Она поехала к отцу — к счастью, задолго до того, как раз­разилась эпидемия. Сегодня она должна отплыть из Кейптауна на шхуне «Милая Джуди», которая идет в Порт-Мерсию через порт Адвент. Капитаном там На­тан Роберте. Вы, кажется, его знаете.

— Что, старый Робертс-Аллилуйя? Он еще не от­дал концы? Он отличный капитан, один из лучших, да и «Милая Джуди» отличное судно. Так что девочка в хороших руках.— Капитан улыбнулся.— Надеюсь только, что она любит гимны. Интересно, старик Ро­берте по-прежнему разрешает команде ругаться толь­ко в бочонок воды, стоящий на корме?

— Набожный человек? — спросил мистер Блэк по пути в тепло кают-компании.

— Самую чуточку, сэр, самую чуточку.

— И насколько же велика эта «чуточка» у капи­тана Робертса?

Капитан Сэмсон усмехнулся.

— Примерно с Иерусалим...

На другом конце света море пылало, ветер выл и ревущая тьма была над бездною.

Чтобы складывать гимны на ходу, нужно быть не­заурядным человеком, но именно таков был капитан Роберте. Он знал все до единого гимны в «Сборнике старинных и современных песнопений» и, стоя на вах­те, всегда распевал их ревностно и громко, что и по­служило одной из причин мятежа.

А сейчас близился конец света, небеса на рассвете потемнели, с неба падал апокалиптический огненный дождь, поджигая такелаж, капитан Роберте привя­зал себя к штурвалу, море вздымалось под ним, и он чувствовал, как «Милая Джуди» взлетает в небеса, словно подхваченная некой всемогущей рукой.

Грохотал гром, сверкала молния. Град барабанил по зюйдвестке капитана. Огни святого Эльма засияли на верхушках мачт, а затем затрещали на бороде са­мого капитана, когда он запел красивым, глубоким баритоном.

— К Тебе, Отец Предвечный, льну, Ты дланью укротил волну, — ревел он в наступающую темноту, а «Джуди» плясала, как балерина, пытаясь удержать­ся на неукротимой волне.— Пучине, пред Тобою ниц, держаться наказал границ...

«С какой скоростью мы движемся?» — подумал он, а ветер рвал паруса и уносил обрывки прочь. Волна была высотой с церковь и, похоже, двигалась быстрее ветра! Капитан смотрел вниз и видел, как островки ис­чезают под набегающей ревущей водой. В такой час особенно необходимо без устали восхвалять Господа!

— На море гибнущих в борьбе услышь, взываю­щих к Тебе! — допел он, замолк и стал вглядываться во тьму.

Там было что-то большое и темное. Оно очень быстро приближалось. Лавировать было уже поздно. Препятствие слишком большое, и судно все равно не слушается руля. Капитан, однако, продолжал цеплять­ся за штурвал в знак своей веры — чтобы показать Богу, что капитан его не оставляет. Капитан надеялся, что и Бог, в свою очередь, его не оставит. Капитан за­пел следующий куплет и принялся поворачивать штур­вал; молния осветила путь по неукротимой волне — при свете горящего неба капитан увидел проход впе­реди, долину или расщелину в каменной стене. Слов­но воды Чермного моря расступились, подумал капи­тан, только наоборот, конечно.

Еще одна вспышка молнии — и стало ясно, что рас­щелина заросла лесом. Но волна ударит в этот лес на уровне верхушек деревьев. Может быть, спасение еще возможно, даже теперь, даже из самой адовой пасти. Вот сейчас...

Так и получилось, что шхуна «Милая Джуди» плы­ла через джунгли, а капитан Роберте во внезапном приступе вдохновения сочинял новый куплет, по впол­не понятной причине отсутствовавший в оригинале.

— Воздвигший горы и леса, чтоб не упали небеса...

Капитан не был особенно уверен насчет «воздвиг­ший», но вместо него в крайнем случае можно было подставить «создавший».

Ветви деревьев ломались под килем с треском ру­жейных выстрелов, толстые лианы цеплялись за остат­ки мачт...

— Плодов создатель и ветвей... Десницей мощною Твоей...

На палубу дождем сыпались плоды и листья, но корабль вдруг сотрясся — обломок ствола вспорол днище, рассыпав балласт.

— Услышь взывающих к Тебе.— Капитан Роберте крепче вцепился в бесполезный штурвал и расхохо­тался в лицо надвигающейся тьме.— На суше гибну­щих в борьбе!

Три огромных ствола смоковницы, что веками про­тивостояли циклонам, мощные, как крепостные баш­ни, вылетели из будущего в настоящее, к вящему удив­лению капитана. Его последняя мысль была: «Может, лучше было бы сказать " лесов создатель и полей"...»

Капитан Роберте отправился на небеса. Там все оказалось не совсем так, как он ожидал. Отступа­ющая волна тихо опустила останки «Джуди» на лес­ную почву. На всем корабле осталась только одна жи­вая душа. Ну, можно считать, что две, если вы любите попугаев.

В день, когда случился конец света, Мау направ­лялся домой. Ему нужно было преодолеть больше два­дцати миль. Но он прекрасно знал дорогу. Еще бы: кто не знает этой дороги, тот не мужчина. А он уже муж­чина... ну почти. Разве он не прожил месяц на остро­ве Мальчиков? Кто там выжил — тот уже мужчина.

Точнее говоря — кто выжил и вернулся.

Про остров Мальчиков никто не рассказывал. От­крыто не рассказывал. Мальчики росли и набирались сведений по ходу дела, но самое главное узнавали очень быстро.

Главное, что следовало знать об острове Мальчи­ков, — то, что с него надо выбраться. Твоя душа маль­чика останется там, а когда вернешься к Народу, по­лучишь новую — душу мужчины.

Выбраться нужно обязательно, иначе случится ужасное. Если пройдет тридцать дней и ты не вернешь­ся с острова — тебя привезут, и ты уже никогда не станешь мужчиной. Мальчики говорили так: «Что­бы тебя привезли с острова? Да лучше утонуть!» Все будут знать, что ты неудачник. И ни одна женщина никогда не пойдет за тебя в жены. Разве что такая, на которую больше никто не позарится: с гнилыми зуба­ми и вонючим ртом.

Мау не мог спать несколько недель, все думал об этом. На остров ничего нельзя было взять с собой, кроме ножа, и Мау снились кошмары о том, что нель­зя построить каноэ за тридцать дней одним ножом. Просто невозможно. Но все мужчины Народа как-то умудрились это сделать, значит, какой-то способ есть, правда же?

Мау нашел его на второй день пребывания на ост­рове Мальчиков.

Посреди острова был якорь богов — бурый камен­ный куб, полускрытый землей и песком. Тяжелые лианы выросли поверх него и обвились вокруг огром­ного ствола табаго. В сухую кору дерева были глубо­ко врезаны знаки на детском языке: «мужчины помо­гают друг другу». Рядом, глубоко всаженный в дерево, торчал алаки, полированный черный камень на длин­ной ручке. С одного конца камня был топор. С друго­го — тесло, чтобы выдолбить лодку.

Мау вытащил топор и усвоил урок. Как и множе­ство мальчиков до него, однажды вечером Мау залез на то дерево и нашел сотни зарубок — поколения бла­годарных мальчиков оставляли здесь этот, или такой же, топор для тех, кто придет за ними. Иные из этих мальчиков — уже Дедушки, там, в пещере, на горе, дома.

Они видят на много миль вокруг — может быть, смотрели и на него, на Мау, когда он нашел бревно, хорошо выдержанное и не слишком старательно спря­танное среди панданусов в дальней части островка. Вот Мау доберется домой и всем расскажет, что на­шел бревно, и все скажут, что ему повезло и что, мо­жет быть, это бревно боги положили туда. Мау поду­мал и вспомнил, что недавно его отец и пара дядюшек ездили ловить рыбу в эту сторону, а его с собой не взяли...

Он хорошо провел время. Он умел разводить кос­тер и нашел пресноводный ручеек. Он сделал копье, которое годилось для ловли рыбы в лагуне. И еще по­строил хорошее каноэ — крепкое и легкое, с баланси­ром. Можно было сделать на скорую руку, чтоб толь­ко домой добраться, но Мау обстругал каноэ ножом и отполировал шкурой ската до того, что оно словно шептало, скользя по воде.

Мау не спешил приблизить последний день своей мальчиковой жизни. Так посоветовал отец. «Наведи порядок в лагере, — сказал он.— Скоро ты будешь принадлежать жене и детям. И это правильно. Но по­рой ты будешь с нежностью вспоминать последний день, когда был мальчиком. Пусть у тебя останется добрая память. И возвращайся вовремя, чтобы по­спеть к пиру».

Мау так убрал свою стоянку, что и следов не оста­лось. Он в последний раз встал перед древним деревом табаго с топором в руках. Он был уверен, что Дедуш­ки смотрят ему в спину.

Он знал, что все будет точно так, как надо. Про­шлой ночью в небе сошлись звезды Воздуха, Огня и Воды. Хорошее время для новых начинаний.

Мау нашел нетронутое место в мягкой коре и за­нес топор. Перед глазами мелькнула голубая бусина на нитке, обвязанной вокруг запястья, — она сохра­нит его по дороге домой. Отец говорил, что на обрат­ном пути Мау будет очень гордиться собой. Но он должен вести себя осторожно, чтобы не привлечь вни­мания каких-нибудь богов или духов. Пока он не по­лучил новую душу, он в опасности. Он как мией гауи, маленький синий краб-отшельник, что раз в году пе­ребегает из одной скорлупы в другую, — легкая добы­ча для любого случайного кальмара.

Эта мысль пугала, но каноэ было хорошим, мо­ре — спокойным, и Мау полетит по воде быстро, да-да! Он со всей силы взмахнул топором, думая: «Ха! Следующий мальчик, который вытащит этот топор, по справедливости заработает звание мужчины».

— Мужчины помогают друг другу! — прокричал он, когда каменное лезвие вонзилось в кору.

Он хотел, чтобы этот крик возымел какой-то эф­фект. Но на такой — даже не рассчитывал. Со всех концов островка, подобно взрыву, в небо поднялись птицы. Они роились, как пчелы. Вьюрки, цапли, утки взлетели из кустов, воздух наполнился паникой и перьями. Несколько самых крупных птиц направи­лись в море, но большинство просто кружило в небе. Они как будто боялись оставаться на острове и в то же время не знали, куда лететь.

Мау шел на берег, пробираясь сквозь птичьи стаи. Ярко раскрашенные крылья мельтешили у лица, как летящие градины, и это было бы волшебно красиво, только все без исключения птицы, едва взлетев, га­дили на лету. Когда торопишься, ни к чему тащить с собой лишний вес.

Что-то было не так. Это чувствовалось в воздухе, во внезапном спокойствии; мир как будто взяли и при­давили тяжелым прессом.

И вдруг это что-то ударило Мау, повалив его на песок. Казалось, голова сейчас взорвется. Это было еще хуже, чем тогда, когда Мау играл в «собери кам­ни со дна» и слишком задержался под водой. Что-то давило на мир, как огромный серый камень.

Потом боль ушла, вспоров воздух, — так же быст­ро, как и появилась. Мау задыхался, оглушенный. Не­бо над головой все так же кишело птицами.

Мау, шатаясь, поднялся на ноги. Он знал только, что отсюда надо уходить, и больше ничего, но, по край­ней мере, он ощущал это каждым волоском и каждым ногтем.

В чистом небе прогремел гром. Один неимовер­ный раскат, сотрясший горизонт. Мау, нетвердо сту­пая, сбежал к маленькой лагуне, а шум все не прекра­щался. Вот и каноэ — ждет на белом песке у края воды. Но вода, обычно спокойная, танцевала... танцевала, словно под сильным дождем, хотя никакого дождя не было.

Надо убираться отсюда. Каноэ легко соскользнуло в воду, и Мау яростно погреб к просвету между ри­фами, ведущему в открытое море. Вокруг каноэ и под ним рыбы пробивались в ту же сторону. Звук длился, словно что-то твердое врезалось в воздух, разбивая его на куски. Он заполнил все небо. Мау словно вели­кан ударил по ушам. Мау попытался грести быстрее, но потом у него в голове появилась мысль: «Живот­ные спасаются бегством. Так говорил отец. Мальчи­ки спасаются бегством. Мужчины — нет. Мужчина смотрит на врага, чтобы узнать, что тот делает, и най­ти его слабое место».

Мау вывел каноэ из лагуны, оседлал прибой и лег­ко вылетел в океан, а затем огляделся вокруг, как муж­чина.

Горизонт был одним огромным облаком. Облако кипело и росло, полное огня и молний, и рычало, как в кошмарном сне.

Волна ударила в коралл, и это тоже было непра­вильно. Мау знал море, и так не должно было быть. Остров Мальчиков быстро удалялся, потому что ужасное течение тащило Мау к огромному пузырю, надутому бурей. Горизонт словно всасывал море в себя.

Да, мужчины смотрят в лицо врагу, это правда. Но иногда они поворачиваются спиной и гребут изо всех сил.

Только это ничего не изменило. Море текло туда, к черному облаку, а потом вдруг опять затанцевало, как вода в лагуне. Мау старался не потерять головы и боролся с каноэ, пытаясь удержать его.

Он доберется домой. Как же иначе? У него в голо­ве была маленькая и отчетливая картинка. Он вертел ее в голове, рассматривая со всех сторон, упиваясь ею.

Соберутся все. До единого. Без исключения. Хво­рые старики скорее согласятся умереть на циновках у края воды, чем пропустить это событие. Женщины родят прямо там, если по-другому не получится, на­блюдая, как возвращается домой его каноэ. Пропус­тить прибытие нового мужчины — немыслимо. Это навлекло бы ужасное несчастье на весь Народ.

Отец будет смотреть на него, стоя на краю рифа, и они вытащат каноэ на песок, и прибегут все дядюшки, и новые молодые мужчины будут наперебой поздрав­лять его, а мальчики, которых он обогнал, будут за­видовать, а мать и другие женщины начнут готовить пир, и будет... то, что делают острым ножом, когда нельзя кричать, а потом... потом будет всё.

Если только у него получится удержать в голове эту картину, она превратится в реальность. Это была сверкающая серебряная нить, которая связывала его с будущим. Она подействует, как якорь богов, кото­рый удерживает их на месте.

Боги — вот оно что! Эта штука идет с острова Бо­гов. Он за горизонтом, отсюда не видно, но старики рассказывали, что однажды, давным-давно, он взре­вел, и на море было волнение, и много дыма и грома, потому что бог огня рассердился. Может быть, теперь он опять рассердился?

Облако уже дошло до верхушки неба, а внизу, на уровне моря, появилось что-то новое. Темно-серая ли­ния. Она росла. Волна? Ну, про волны Мау все знает. Их надо атаковать, пока они не атаковали тебя. Он умеет играть с волнами. Не позволяй им себя опроки­нуть. Используй их. Волны — это просто.

Но эта волна вела себя не как другие, обычные вол­ны в просвете рифа. Она, казалось, стояла неподвижно.

Мау уставился на нее и наконец понял, что видит. Кажется, что волна стоит неподвижно, потому что это очень большая волна, и очень далеко, и она дви­жется очень быстро и тащит за собой черную ночь.

Очень быстро и уже не очень далеко. Это даже не волна. Слишком уж большая. Это была гора воды, с молнией, танцующей на вершине, она неслась, она ре­вела, она подхватила каноэ, как муху.

Взлетая по вздымающемуся, пенящемуся изгибу волны, Мау всунул весло под лианы, которыми был привязан балансир, и вцепился изо всех сил...

Шел дождь. Тяжелый, грязный, полный пепла и тоски. Мау пробудился от сна о жареной свинине и приветственных криках мужчин, открыл глаза и уви­дел серое небо.

Потом его стошнило.

Каноэ покачивалось на зыби, пока Мау вносил свой вклад в то, что уже плавало в море, — куски дерева, листья, рыба...

Вареная рыба?

Мау подгреб к большой рыбе хехе и умудрился вта­щить ее на борт. Действительно, рыба оказалась ва­реной, и это был настоящий пир.

Ему нужен был пир. Все тело болело. Голова с од­ной стороны была вымазана чем-то липким — это ока­залась кровь. Видимо, в какой-то момент он ударился о борт каноэ, что, в общем, было не удивительно. Ката­ние на волне осталось в памяти — ударами по ушам, жжением в груди, — словно сон, от которого хочется только скорее проснуться. Мау ничего не мог — толь­ко цепляться изо всех сил.

В воде был туннель — словно движущаяся пещера воздуха в толще гигантской волны, а потом — буйст­во бурунов, когда каноэ вылетело из воды, как дель­фин. Мау готов был поклясться, что каноэ взлетело в воздух. И еще пение! Мау слышал его лишь несколь­ко секунд, когда каноэ мчалось вниз по другому скло­ну волны. Должно быть, какой-нибудь бог, а может, демон... а может, просто у людей в голове раздаются такие звуки, когда они наполовину летят, наполови­ну утопают в мире, где вода и воздух каждый миг ме­няются местами. Но все уже кончилось, и море, кото­рое только что пыталось его убить, теперь предлагало ему ужин.

Рыба была вкусная. Мау чувствовал, как тепло про­никает до костей. Рыбы было много, и кроме нее в море еще много чего плавало. Мау нашел пару неспе­лых кокосов, с благодарностью выпил сок и приобод­рился. Теперь ему будет что рассказать! Такая боль­шая волна должна была дойти и до дома, так что они будут знать, что он не врет.

А кстати, где же дом? Острова Мальчиков видно не было. Неба тоже. Островов не было вообще! Но один горизонт был светлее другого. Солнце садилось где-то вон там. Прошлой ночью Мау смотрел, как солнце садится над островом Народа. Значит, надо плыть туда. Мау двинулся в путь, глядя на бледный горизонт.

Птицы были повсюду — они примащивались на все, что плавало. В основном маленькие вьюрки, они беше­но щебетали, когда каноэ проплывало мимо. Неко­торые подлетали и опускались прямо на каноэ, сби­ваясь в кучку и глядя на Мау с каким-то отчаянным, испуганным оптимизмом. Один вьюрок даже сел Мау на голову.

Пока Мау выпутывал птицу из волос, послышался удар, словно что-то намного более тяжелое приземли­лось на корму. Вьюрки испуганно вспорхнули и тут же опустились обратно, потому что у них не было сил ле­теть куда-то еще. Но постарались оказаться подальше от нового пассажира, зная его неразборчивость в еде.

Это была большая птица с блестящим иссиня-черным оперением и белой грудью. На ногах росли пу­шистые белые перышки. Зато огромный клюв был яр­кий — красно-желтый.

Это птица-дедушка, она приносит удачу — во вся­ком случае, людям. Ничего, что из-за нее каноэ Мау замедлило ход и что она съела одну из его рыб. Пти­цы-дедушки научились не бояться людей: даже про­сто прогнать одну из них значило навлечь на себя не­удачу. Мау греб, чувствуя, что глаза-бусинки смотрят ему в спину. Он надеялся, что птица и вправду прино­сит удачу. Если ему хоть немножко повезет, он будет дома еще до полуночи.

— Эк! — закричала птица и поднялась в воздух, унося в клюве еще одну рыбу из запасов Мау; каноэ закачалось.

«Ну что ж, — подумал Мау, — зато оно стало лег­че. Не так уж мне и нужна эта рыба. Сегодня вечером я до отвала наемся свинины!»

Птица тяжело приземлилась на плавающее впере­ди бревно. Довольно большое бревно. Подплыв по­ближе, Мау обнаружил, что это целое дерево, даже с корнями, хотя многие ветви у него обломаны.

Он увидел торчащий из воды топор, опутанный лианами. Он как знал, что увидит этот топор. Топор приковал к себе взгляд Мау и на миг стал центром, не­подвижной точкой, вокруг которой завертелся весь мир.

Птица-дедушка подбросила рыбу в воздух, чтобы проглотить ее целиком, а потом взлетела с мрачным видом, словно говоря: «Да стоит ли оно того?» — и медленно хлопая большими крыльями. Крылья почти касались грязной воды.

Ствол, освободившийся от веса птицы, начал вра­щаться. Но Мау был уже в воде. Он схватился за руч­ку топора как раз в тот момент, когда она ушла под воду. Задержал дыхание, уперся ногами в ствол дере­ва и дернул. Ничего не скажешь, от большого ума он тогда, сто лет назад, всадил топор в дерево со всей си­лы, чтобы показать следующему за ним мальчику, какой он весь из себя мужчина...

У него должно было все получиться. Последний могучий рывок — и дерево должно было отпустить топор. В идеальном мире так и было бы. Но разбухшая древесина держала крепко.

Мау нырял еще три раза и каждый раз выныривал, кашляя и плюясь соленой водой. У него была глубо­кая, мрачная уверенность, что это неправильно: он не сомневался, что боги послали этот топор ему. По­тому что этот топор ему потом понадобится. Мау был в этом уверен. А он не справился.

В конце концов он поплыл обратно к каноэ и схва­тился за весло, пока птица-дедушка не скрылась из ви­ду. Птицы-дедушки всегда прилетают на сушу ноче­вать, а Мау был совершенно уверен, что от острова Мальчиков ничего не осталось и возвращаться туда нет смысла. Этому дереву табаго, должно быть, не­сколько сот лет. У него корни толще, чем туловище Мау. Похоже, что это дерево удерживало весь ост­ров! А среди корней был якорь богов. Никакая волна не должна была сдвинуть с места якорь богов. Это все равно что сдвинуть с места весь мир.

Птица-дедушка летела себе вперед, где алела тон­кая линия горизонта — Мау никогда не видел такого алого заката. Он греб изо всех сил, стараясь не думать о том, что найдет впереди; и именно потому, что он старался не думать, мысли метались у него в голове, как встревоженные собаки.

Он постарался их успокоить. Если вдуматься, ост­ров Мальчиков — просто скала, окруженная песчаны­ми отмелями. Верно ведь? Он ни на что не годится, разве только как пристанище для рыбаков или место для мальчиков, пытающихся стать мужчинами. А на острове Народа есть горы — ну, по крайней мере од­на настоящая гора, — и река, и пещеры, и целые леса, и мужчины, которые знают, что делать!

Правда же? Но что они могут сделать?

Картинка, изображающая пир в честь новой муж­ской души Мау, все мерцала у него в голове. Она ни­как не соглашалась замереть, и Мау не мог найти се­ребряную нить, связующую его с картиной.

Что-то темное проплыло на фоне заката, и Мау чуть не расплакался. Это закатная волна идеальной формы прокатилась через красный диск, который как раз коснулся линии горизонта. У всех мужчин на ост­ровах Солнца была татуировка с такой картинкой, знак их мужской сущности, и Мау знал — через несколько часов такая же будет и у него.

А потом там, где прошла волна, появился остров Народа. Мау мог узнать его очертания с любой сто­роны. До острова было миль пять. Ну что ж, еще пять миль Мау по силам. Скоро он увидит огни костров.

Мау с удвоенной силой заработал веслом. Напря­гая глаза, чтобы разглядеть темный силуэт в стран­ном сумеречном свете, он увидел белую полосу при­боя на рифе. Пожалуйста, ну пожалуйста, пускай ско­ро покажутся огни костров!

Он уже улавливал все запахи суши, кроме одно­го — вожделенного запаха дыма.

А вот и он — резкая струйка на фоне запахов мо­ря и леса. Где-то горит костер. Мау не видел его, но где огонь, там и люди. Конечно, где прошла та волна, сухого дерева много не осталось. Но здесь эта волна не могла быть такой страшной. Где угодно, только не здесь. Он и раньше видел большие волны. Они могли натворить беды, разломать в щепки одно-два каноэ. Ну да, эта волна показалась ему очень большой, но ведь все волны кажутся большими, когда они взды­маются у тебя над головой! Люди сходили в горы и принесли сухих дров. Да, так и случилось. Конечно, так и было. Он беспокоится из-за ерунды. Они скоро вернутся.

Так оно и есть. Именно так все и будет.

Но серебряная нить не появлялась. Он мог сколько угодно рисовать в голове счастливые картинки, но их окружала тьма, и пути к ним не было.

Уже почти стемнело, когда каноэ вошло в лагуну. Мау различал ветки и листья. Он ударился о большой кусок коралла, который, видимо, волна отломила от рифа. Но риф для того и существовал. Он принимал на себя удары штормов. За рифом, в лагуне, люди бы­ли в безопасности.

Каноэ коснулось пляжа, ткнулось в песок — слов­но поцеловало его.

Мау вышел на берег и в последний момент вспом­нил о жертве. За успешное путешествие нужно при­нести в жертву красную рыбу, а его путешествие бы­ло, конечно же, успешным, хоть и необычным. Он не запасся красной рыбой. Ну что ж, он ведь пока еще мальчик, а мальчикам боги многое прощают. Он хотя бы вспомнил. Это уже считается.

Других каноэ вокруг не было. А должно быть мно­го. Даже в темноте стало ясно: что-то не так. В лагу­не никого не было; никто не стоял на берегу.

Мау все равно крикнул:

— Эй! Это я, Мау! Я вернулся!

Он заплакал, и это было еще хуже. Он плакал и раньше, в каноэ, но там у него просто вода стекала с лица. А теперь его сотрясали рыдания, неудержимые слезы текли из глаз, из носа, изо рта. Он плакал и звал родителей, потому что ему было страшно, он замерз, и очень устал, и очень боялся, и уже не мог притво­ряться. Но больше всего он плакал из-за того, что знал только он.

Кто-то услышал его в лесу. В свете скрытого кост­ра блеснул острый металл.

Свет умер на западе. Ночь и слезы поглотили ост­ров Народа. Звезда Воды медленно плыла среди об­лаков, как убийца, бесшумно покидающий место пре­ступления.