Кале зачерпнула пиво раковиной и предложила Дафне, вдохновляюще кивнув. 6 страница

— Пойдемте дальше, — сказал он, — и оно само пе­рестанет, главное — не останавливаться.

— Они не проснутся? — спросил Атаба.

— Это веревки из бумажной лианы, которыми свя­заны Дедушки, — объяснил Мау.— Даже если бумаж­ная лиана сухая, как кость, нагреваясь, она трещит и лопается. Это начинается от тепла наших фонарей и тел, если мы слишком долго стоим на одном месте. Вот и все.

— Меня это, во всяком случае, напугало, — сказа­ла Дафна.— Ты молодец. Дедукция на основе наблю­дений и экспериментов.

Мау пропустил эти слова мимо ушей, поскольку по­нятия не имел, что они означают. Но ему было прият­но. Дедушки не проснулись. Шум, который он слышал мальчиком, производили бумажные лианы, когда на­гревались или охлаждались. Это было правдой, и он мог это доказать. И совсем нетрудно догадаться. «Так почему я едва сдерживаюсь, чтобы не обмочиться от страха? Потому что треск бумажной лианы — это со­всем не интересно, в отличие от ходящих скелетов. По­чему-то скелеты придают больше важности нам самим. Даже наши страхи придают нам какую-то важность, потому что мы боимся оказаться незначительными».

Он посмотрел на Атабу: жрец приблизился к одно­му из Дедушек и торопливо отступил, когда начался треск.

«Мое тело трусливо, но я не боюсь. Я ничего не устрашусь, никогда, — подумал Мау.— После всего, что было».

Впереди показался свет. Показался внезапно, ко­гда они завернули за угол туннеля, — красный, жел­тый и зеленый. Свет мерцал, пока они к нему подхо­дили. Атаба застонал и остановился, и Мау понял, что ему самому нельзя останавливаться. Он посмотрел вдоль коридора, уходящего вниз под небольшим уг­лом.

— Оставайся тут и присмотри за стариком, — ска­зал он девочке-призраку.— Я не хочу, чтобы он убе­жал.

«Я не боюсь своего мочевого пузыря, который вот-вот лопнет, — твердил про себя Мау, пробегая мимо молчаливых стражей.— Я не боюсь своих ног, кото­рые хотят обратиться в бегство. Я не устрашусь кар­тин, которые с воплями проносятся у меня в голове». Он бежал, и свет бежал впереди него, и он повторял свои клятвы, пока, подобно капитану Робертсу, не по­нял, что их надо срочно подправить. Я не устрашусь тени, что выходит из дивного сияния дня, ибо я нашел свой страх здесь, во тьме, и протяну руку и коснусь его, так же как он протягивает руку, чтобы коснуться меня...

Его пальцы встретились с пальцами отражения на гладкой поверхности плиты из золотого металла, вы­сотой примерно в человеческий рост.

Мау приложил ухо к металлической плите, но та молчала. Толкнул ее, но она не двинулась.

— Стойте, где стоите, — сказал он своим спутни­кам, когда они приблизились к нему.— Мы долго шли вниз. Возможно, по другую сторону этой штуки — вода.

Он потыкал металл ломиком. Металл был очень мягким, а слой его — очень толстым, но его окружал обычный островной камень, с которым наверняка бу­дет легче справиться. Камень скоро начал крошиться под ударами острого конца ломика. Через некоторое время послышалось шипение и донесся запах мокрой соли. Стало быть, море действительно где-то поблизо­сти, но, по крайней мере, они находятся выше уровня воды.

Он подозвал остальных и опять принялся рубить камень, изумляясь легкости, с которой камень поддавался стали, открывая проем в черноту. Там было сы­ро; в темноте тихо плескалась вода. При свете фона­ря Мау едва различал белые ступени, уходящие вниз.

И только-то? Всего лишь проход в какую-то при­морскую пещеру? Таких пещер было полно у подно­жия утесов на западной стороне острова. Дети иссле­довали их испокон веков и ни разу не обнаружили ни­чего интересного.

Но свет фонаря выхватил из темноты что-то блес­тящее.

— Я пойду туда с тобой, — сказала Дафна за спи­ной у Мау.

— Нет. Оставайся тут. Там может быть опасно.

— Вот именно поэтому я должна пойти с тобой.

— Эта пещера стояла запертая с начала времен! Что со мной может случиться?

— Что? Ты сам только что сказал, что там может быть опасно! — возразила Дафна.

— Я войду первым, — сказал Атаба у нее за спи­ной.— Если Локаха там, я возьму его за руку.

— Я не буду здесь сидеть и слушать, как все эти старики на меня трещат! — запротестовала Дафна.— Да, я знаю, что это всего лишь лианы, но это не спа­сает!

Трое переглянулись в свете фонарей и дружно по­лезли через узкий проем в помещение, наполненное спертым, словно загнившим воздухом.

Ступеньки за дверью полностью состояли из кам­ней богов. Все камни были украшены рисунками и по­ходили на те, которые стояли на пляже. Многие ри­сунки занимали несколько камней сразу. Там и сям камни потрескались или вообще отсутствовали.

«Куски камня, — подумал Мау.— Почему мы ре­шили, что они достойны поклонения?»

Он поднял фонарь повыше и увидел почему.

Перед ним, по колени в воде, сидели огромные, свер­кающие белизной, блестящие боги — Воздух с огром­ным животом и четырьмя сыновьями на плечах, си­яющая Вода, яростный Огонь с руками, привязанными к бокам, точно как в той истории. Вода и Воздух держа­ли по большому каменному шару; шар Огня был уста­новлен у него на голове и отсвечивал красным. Была тут и четвертая статуя, бледная, разбитая. У нее не бы­ло головы, а одна рука свалилась в воду. Мау на миг подумал: «Это Имо. Его разбили. Осмелюсь ли я най­ти его лицо?»

Атаба завизжал (и в туннеле от этого звука слегка сдвинулся с места один мертвец).

— Ты их видишь? Ты видишь? — выдавил жрец, в промежутках втягивая затхлый воздух.— Узри богов, демонский мальчишка!

Он сложился пополам в приступе кашля. Здешний воздух был и вправду нехорош: сколько его ни вды­хай, он не прибавлял жизни.

— Да, вижу, — ответил Мау.— Это каменные бо­ги, Атаба.

— А из чего им быть — из плоти? И что за камень так сияет? Я прав, демонский мальчишка, я прав в сво­ей вере! Ты не можешь этого отрицать!

— Я не могу отрицать видимое, но могу вопрошать о природе того, что вижу, — возразил Мау, а старик опять зашелся свистящим кашлем.

Мау оглянулся в темноте на пятнышко света — фо­нарь Дафны.

— Бежим назад! — закричал он.— Сейчас же! Здесь даже огонь задыхается!

— Это всего лишь статуи! — крикнула в ответ Даф­на.— Но вот это... изумительно!

Где-то рядом с ней заскрежетал сдвигаемый камень.

Атаба страшно хрипел. Казалось, он выпиливал каждый свой вдох из дерева.

Мау поглядел на мерцающий огонек своего фона­ря и закричал:

— Надо выбираться отсюда!

— А здесь скелет! — крикнула Дафна.— И у не­го... Не может быть! Ты должен это видеть! Посмот­ри, что у него во рту!

— Ты что, хочешь бежать обратно по туннелю в темноте? — изо всех сил закричал Мау (и снаружи, в туннеле, сдвинулся один Дедушка).

Это, кажется, подействовало. Фонарь Дафны дви­нулся по направлению к двери. Запыхавшаяся Дафна поравнялась с Мау. Ее фонарь горел темно-оранже­вым пламенем.

— Ты знаешь, я думаю, это могли быть греки, — сказала она, — или египтяне! Мы, брючники... точнее, наверное, тожники, они ведь носили тоги...

— Так мы что, и богов своих у вас выпросили? — рявкнул Мау, обхватывая жреца рукой за плечи.

— Что? Нет! Скорее...

Мау потащил ее за собой в узкий проем.

— Хватит разговоров! — сказал он.— Быстро! Идем!

Это «идем!» отозвалось по всему коридору. Самый старый Дедушка, ближайший к Мау, повалился на­взничь с легким шорохом и рассыпался в прах и полос­ки сухой бумажной лианы, но при этом задел своего соседа...

Они в ужасе наблюдали, как Дедушки в строю ва­лятся один за другим, опрокидываясь и рассыпаясь в прах. Волна падений прошла мимо фонарей, напол­няя воздух едкой, пронизывающей пылью.

Они переглянулись и мгновенно приняли общее ре­шение.

— Бежим!

Волоча между собой спотыкающегося старика, они помчались по коридору, полого уходящему вверх. Пыль щипала глаза и горло, но примерно на сороко­вом падающем скелете они обогнали волну падений. Но не остановились; пыль за спиной клубилась плот­ным облаком, словно так же, как и они, хотела вырвать­ся наружу. Поэтому они бежали, пока воздух не стал почище и шум не затих вдали.

Дафна удивилась, когда Мау замедлил ход. Но он показал на белый камень, выступающий из стены, и сидящего на нем сгорбленного Дедушку.

— Можно отдохнуть немного, — сказал Мау.— Этот слишком высоко, его не столкнут.

Он прислонил Атабу к стене. Жрец дышал уже с ка­ким-то скрежетом, но, несмотря на это, улыбался.

— Я видел богов, — произнес он.— И ты, Мау, их тоже видел.

— Благодарю тебя, — ответил Мау.

— За что? — Атаба заметно удивился.

— За то, что не назвал меня демонским мальчиш­кой.

— О, я умею быть великодушным победителем.

— Они каменные, — сказал Мау.

— Из волшебного камня! Молоко мира! Ты когда-нибудь видел его в таких количествах? Разве челове­ческая рука его тесала? Разве человеческий ум мог за­мыслить такое? Это знак. В сердце тьмы я нашел про­светление! Я был прав!

— Они каменные, — терпеливо повторил Мау.— Разве ты не видел каменные блоки на полу? Это твои «камни богов»! Их сделали для того, чтобы по ним хо­дить! Они свалились в море, а ты думаешь, что они свя­щенные!

— Это правда, что человек в темноте может сбить­ся с пути. Но в этих камнях мы видели отсвет истины. Боги сделали тебя своим орудием, мальчик. Ты пре­зрел и отверг их, но чем быстрее от них убегал, тем ближе подходил к ним. Ты...

— Нам надо двигаться, — сказала Дафна, перекры­вая шум падающих костей.— Даже если они не смо­гут сюда добраться, пыль доберется! Идем, я сказала!

Они повиновались, как подобает разумным муж­чинам, когда настаивает женщина, и пошли дальше по туннелю так быстро, как только мог ковылять Атаба.

Но Дафна заколебалась. Волна падающих и рассы­пающихся Дедушек почти дошла до камня, и действи­тельно камень должен был ее остановить, но Мау го­ворил слишком уверенно, а это для Дафны значило, что он был не так уж уверен. Ему не обязательно бы­ло останавливаться, но Атаба плохо себя чувствовал. «Он по-настоящему заботится о старике, — подума­ла она.— Демон не стал бы...»

— Трах!

Падающие кости ударились о камень и останови­лись. Точнее, все остановились, кроме одной.

Позже Дафна думала, что это, наверное, было реб­ро. Оно вылетело из праха в воздух, как лосось из во­ды, и ударилось о череп Дедушки, сидящего на камне. Дедушка откинулся назад и свалился на скелет, сидя­щий по другую сторону камня. Тот скелет тоже упал.

И тут пошла игра в домино. «Трах! Трах! Трах!» — здесь пол был ровнее, и кости катились быстрее. По­чему Дафна этого не ожидала? Дедушки просидели в заплесневелой пещере миллионы лет. Они хотят на свободу!

Она побежала за мужчинами, спасаясь от пыли. Кто-то когда-то говорил, что при вдохе мы втягива­ем в себя крохотные частицы всех, кто когда-то жил на Земле, но Дафна решила, что совершенно не обяза­тельно вдыхать всех покойников сразу.

— Бежим снова! — крикнула она.

Они уже поворачивались, чтобы посмотреть, что происходит. Дафна схватила старика за другую руку и потащила его, а за ним — Мау, как на буксире, пока они не разобрались, какая из шести ног кому принад­лежит.

Вход вновь показался вдали белой точкой. Он был далеко, но Атаба застонал уже через несколько ша­гов.

— Оставь фонари здесь, — выдохнул Мау.— Они уже не нужны. Я понесу его!

Он поднял жреца и перекинул через плечо.

Они побежали. Казалось, точка совсем не увели­чивается. Никто не оглядывался. Смысла не было. Все, что оставалось, — не сводить глаз с крохи дня и бежать, пока ноги не закричат от боли.

«Мы смотрели только на статуи богов, — думала Дафна, стараясь отвлечься от того, что падало у них за спиной.— Надо было посмотреть на стены! Но ко­нечно, островитяне бы все равно не поняли, что видят. Им повезло... в каком-то смысле... что я здесь».

Что-то захрустело под ногами. Она рискнула на миг опустить взгляд и увидела, что это скачут мелкие косточки, нагоняя ее.

— Они прямо за нами!

— Я знаю, — ответил Мау.— Быстрее!

— Не могу! Пыль меня достанет!

— Да не будет! Давай руку!

Мау половчее перебросил тело жреца через плечо и схватил Дафну за руку, чуть не сдернув ее с ног. Его ноги отталкивались от каменного пола, словно движи­мые паром поршни. Чтобы не ехать волоком, Дафна могла только упираться ногами в пол, когда он ока­зывался в досягаемости.

Круг дневного света все приближался — он так дол­го был крохотным, но теперь стремительно рос. Древ­ний прах, который щипал кожу и от которого перши­ло в горле, опередил бегущих, взвился под потолок, затмевая свет дня.

...И вдруг они вырвались в вечерний свет, внезапно и поразительно яркий после мрака туннеля. Он слепил глаза, и Дафна зашаталась, погружаясь в море белиз­ны, затопившее собою весь мир. Мау, должно быть, тоже на время ослеп, поскольку выпустил ее руку. Оста­валось лишь обхватить голову руками и надеяться, что приземлишься на мягкое.

Она споткнулась и упала, а прах Дедушек после многих тысяч лет заключения наконец вырвался на волю и развеялся по ветру над склонами горы.

Неплохо было бы в этот момент услышать тысячи голосов, затихающих по мере того, как облако пыли уносится ветром, но, к сожалению, ничего такого Даф­на не услышала. Реальности часто недостает мелких живописных деталей, подумала она.

До нее донеслись голоса людей, и зрение начало понемногу возвращаться. Она уже различала землю прямо под собой и оттолкнулась от нее руками, что­бы сесть. Сухая, пыльная трава тихо зашелестела, и в поле ее зрения оказались ботфорты! Большие, доб­ротные, туго зашнурованные ботфорты, покрытые запекшейся коркой из песка и соли! А над ботфорта­ми были брюки. Настоящие, плотные брючниковские брюки! Она же говорила, что он за ней придет, и он при­шел! И как раз вовремя!

Она встала, и разочарование поразило ее, словно ее огрели лопатой по голове.

— Ваша светлость! Подумать только, какая удач­ная встреча, — сказал пришелец, ухмыляясь.— Так зна­чит, старушка «Джуди» сюда добралась? Кто бы по­думал, что старый пердун на такое способен. Похо­же, правда, что ему самому это не помогло — вижу, у этого черномазого на голове его шляпа. Что случи­лось со старым дураком? Они его съели, а? И навер­няка даже молитву перед едой не прочитали. Держу пари, он страшно разозлился!

Фокслип! Не самый отвратительный из мятежни­ков, но это мало что значило: за поясом у него было два пистолета, а пистолетам все равно, кто жмет на курок.

Большинство островитян собралось на прогалине. Должно быть, это они привели сюда брючников. Ну конечно... Дафна столько твердила им, что отец за ней приедет. Скорее всего, большинство жителей остро­ва никогда в жизни не видели брючников.

— Мистер Фокслип, а где ваш друг, мистер Поулгрейв? Он с вами? — спросила она, заставляя себя улы­баться.

Раздался грубый голос:

— Здесь я, мисс.

Она вздрогнула. Поулгрейв! И стоит так, что она его не видит, а это еще хуже. Он специально зашел ей в спину — его вечный приемчик. Склизкий червяк.

— А мистер Кокс тоже к нам присоединится? — спросила она, стараясь удержать на лице улыбку.

Фокслип оглядел долину. Он пересчитывал людей: Дафна видела, как он шевелит губами.

— Кокс? Я его застрелил, — сказал Фокслип.

«Врешь, — подумала она.— Ты бы не осмелился.

Кишка тонка. Ты ведь не настолько глуп. Если б ты промахнулся, он бы тебе сердце вырезал. Боже мой, пару месяцев назад я бы не могла даже подумать та­кие слова. Расширила горизонты, ничего не скажешь».

— Вот и хорошо, — сказала она.

Мысли скакали в голове как бешеные. Двое мужчин с пистолетами. И будут стрелять, если что. Стоит ей сказать что-нибудь не то, и кого-нибудь убьют. Нуж­но увести их отсюда... увести и напомнить, что она — ценность.

— Мистер Фокслип, мой отец заплатит вам мно­го денег, если вы меня отвезете в Порт-Мерсию, — ска­зала она.— О, я не сомневаюсь, что кто-нибудь за что-ни­будь дорого заплатит, так или иначе, — ответил Фокс­лип, снова озираясь.— Есть много способов, о да. Так значит, ты теперь королева дикарей? Белая де­вочка, одна-одинешенька. Ужасная жалость. Готов спорить, ты соскучилась по приличному обществу, так что два джентльмена вроде нас для тебя сейчас самое оно... Я говорю «два джентльмена», хотя, конечно, ме­ня смущает привычка мистера Поулгрейва ковырять в носу и вытирать палец об рукав. Впрочем, бывало, и епископы вели себя похуже.

Потом, гораздо позже, она думала: «Все могло бы получиться, если бы не Атаба».

В подземной тьме он увидел богов. И теперь эти священные воспоминания пульсировали у него в го­лове. Он запыхался и плохо понимал, что происходит, но он видел богов, и все его сомнения унес ветер, раз­веявший прах истории. Действительно, боги были каменные, но они сияли в своем тайном жилище, и он был уверен, что они с ним говорили, подтвердили истинность всего, во что он верил, и в этом новом ми­ре он должен был стать их пророком, которого вынес­ли из тьмы пылающие крылья уверенности.

И вдруг эти брючники! Носители всего дурного! Они — болезнь, ослабляющая душу! Они несут с со­бою сталь, говядину и адские устройства, от которых люди ленятся и глупеют! Но Атаба преисполнился свя­щенным огнем, и как раз вовремя.

Он двинулся по прогалине, выкрикивая древние про­клятия. Коленные суставы отчетливо щелкали. Дафна едва понимала, что он говорит. Слова изливались ла­виной, споря друг с другом. Кто знает, что видели пы­лающие глаза жреца, когда он выхватил у юноши ко­пье и потряс им, угрожая Фокслипу...

...который застрелил его.

Глава 11

Преступления и наказания

Эхо пистолетного выстрела раскатилось по скло­нам горы. У Дафны в голове оно отдалось еще громче. Атаба повалился навзничь, как подрубленное дерево.

Дафна сообразила: «Только Пилу и Мило понима­ют, что произошло. Все остальные в жизни не видели огнестрельного оружия. Просто раздался грохот, и старик упал. Может быть, мне еще удастся предотвра­тить бойню». Мау, склонившийся над телом Атабы, уже вставал на ноги. Дафна лихорадочно замахала ему, чтобы не поднимался.

И тут Фокслип покончил жизнь самоубийством. Правда, сам он этого еще не знал, но все уже было ре­шено.

Он выхватил второй пистолет и рявкнул:

— Скажи черномазым, чтоб не двигались. Первый, кто шевельнется, — покойник. А ну скажи им!

Она вышла вперед, подняв руки.

— Я знаю этих людей! Это Фокслип и Поулгрейв! Они были в экипаже «Милой Джуди». Они убивают людей! Они застрелили мистера Уэйнсли и мистера Пламмера! И смеялись! Они... Пилу, объясни, что та­кое пистолет!

— Это плохие люди! — сказал Мило.

— Да! Плохие! И у них есть еще пистолеты. Види­те? Вон, за поясом!

— Ты про делатели искр? — спросил Мау, все так же сидевший на корточках. Мышцы напряглись, гото­вые к прыжку.

«Боже мой, — подумала Дафна, — как сейчас не­кстати его хорошая память».

— Сейчас некогда объяснять. Направив эту штуку на человека, можно его убить вернее всякого копья. А эти люди в самом деле могут убить, понимаешь? Но меня они, скорее всего, не убьют. Я слишком дорого стою. Держись подальше. Это внутренние дела брюч­ников!

— Но ты направляла делатель искр на меня...

— Некогда объяснять! — прошипела Дафна.

— Что-то вы разговорились, барышня, — сказал Фокслип. Поулгрейв, стоящий за спиной у Дафны, за­хихикал. Дуло пистолета уперлось ей в позвоночник.

— Я как-то видел, как одного чувака застрелили в позвоночник, мисс, — шепнул Поулгрейв.— И пуля там застряла, ей-крест. Странное дело, этот чувак за­плясал, прям как чокнутый, ноги вскидывает, как псих, и орет. Свалился не раньше, чем минут через десять. Чего только на свете не бывает.

— Закрой дупло! — сказал Фокслип, нервно осматривая поляну; большинство островитян раство­рились в кустах, но у оставшихся был не слишком до­вольный вид.— И чего этот старый дурак напросил­ся на пулю? Теперь черномазые на нас обозлились!

— Они с виду не ахти какие воины, — ответил Поул­грейв.— Авось продержимся, пока наши подойдут…

— Заткнись, я сказал!

Дафна подумала: «Они не знают, что делать. Глу­пые, напуганные люди. Беда только в том, что у этих глупых, напуганных людей есть пистолеты. И еще к ним должно прийти подкрепление. Мау говорил, что Имо сотворил нас умными. Я умнее дурака с писто­летом? Думаю, что да».

— Джентльмены, — произнесла она, — почему бы нам не договориться как цивилизованным людям?

— Смеяться изволите, ваше величество? — спро­сил Фокслип.

Отвезите меня в Порт-Мерсию, и мой отец да­рует вам прощение и даст золота. Лучшего вам никто не предложит. Посмотрите с точки зрения математи­ки. Да, у вас есть пистолеты, но сколько времени вы сможете обходиться без сна? Дикарей, — она с тру­дом выдавила из себя это слово, — намного больше, чем вас. Даже если один из вас все время будет наче­ку, он сможет выстрелить два раза, а потом ему пере­режут горло. Конечно, возможно, что они и не с горла начнут — ведь они, как вы справедливо указали, ди­кари и вовсе не так цивилизованы, как вы. У вас долж­на быть лодка. Вряд ли вы планировали остаться тут надолго.

— Но ты у нас в заложниках, — ответил Поулгрейв.

— Мы еще можем поменяться ролями. Стоит мне закричать... Зря вы застрелили жреца.

— Старик был жрецом? — явно испугался Поул­грейв.— Убить духовное лицо — плохая примета!

— Языческие не считаются, — сказал Фокслип, — а если кому тут и не повезло, так это ему, а?

— Но у них есть заклинания; они могут уменьшить человеку голову...

— Похоже, они тебе мозги уменьшили, — сказал Фокслип.— Не будь идиотом! А вы, принцесса, пой­дете с нами.

«Принцесса», — подумала она. У мятежников была отвратительная манера все время называть ее каки­ми-то слащавыми кличками. Ее от омерзения броса­ло в дрожь. Скорее всего, они этого и добивались.

— Нет, мистер Фокслип, я не принцесса, — осто­рожно сказала она, — но все равно вы пойдете со мной. Не отставайте.

— Чтоб ты нас завела в ловушку?

— Солнце скоро сядет. Хотите остаться тут в тем­ноте? — Она вытянула руку ладонью вверх и добави­ла: — И под дождем.

Налетел шквал, на землю упали первые капли.

— Здешние жители видят в темноте, — продолжа­ла Дафна.— И умеют ходить бесшумно, как ветер. А но­жи у них такие острые, что они могут перерезать че­ловеку...

— Почему все так обернулось? — вопросил Поул­грейв, обращаясь к Фокслипу.— Я думал, ты умный! Ты сказал, нам достанутся лучшие трофеи. Ты ска­зал...

— А теперь я говорю, чтоб ты заткнулся.— Фокс­лип повернулся к Дафне.— Ну хорошо, миледи. Не думай, что я поверил во всю эту брехню. Как рассве­тет, мы уплываем с этой задрипанной скалы. Может, даже к папочке тебя отвезем. Но смотри, чтоб в конце нам перепало золотишка, а не то пожалеешь. Никаких фокусов, ясно?

— Да, барышня. У нас четыре заряженных писто­лета, — сказал Поулгрейв, махнув одним из них в ее сторону.— И они остановят все, что угодно, ясно?

— Они не остановят пятого человека, мистер Поул­грейв.

Он переменился в лице, что доставило Дафне ог­ромное удовольствие. Она обратилась к Фокслипу.

— Фокусы? Я? Нет. Я хочу домой. И я не знаю ни­каких фокусов.

— Поклянись жизнью своей матери, — сказал Фокслип.

— Что?

— На «Джуди» ты вечно задирала нос. Покля­нись, я сказал. Тогда я тебе, может, даже поверю.

«Знает ли он о моей матери? — гадала она. Спокой­ные мысли словно плавали поверх озера ярости.— Ка­питан Роберте знал, и еще я сказала Кокчику, но даже он не стал бы судачить о таких вещах с Фокслипом и ему подобными. Да разве можно вообще требовать от человека такой клятвы!»

Фокслип зарычал. Дафна слишком долго не отве­чала, и ему это не нравилось.

— Что, язык проглотила? — спросил он.

— Нет. Но это очень важная клятва. Мне надо по­думать. Я обещаю, что не попытаюсь от вас сбежать, я не буду вам врать и не попытаюсь завести вас в ло­вушку. Достаточно?

— И клянешься в этом жизнью своей матери? — не отступал Фокслип.

— Да, клянусь!

— Очень мило с вашей стороны, — сказал Фокс­лип.— Правда, мистер Поулгрейв?

Но Поулгрейв смотрел на роняющий капли лес по обе стороны тропы.

— Там водятся всякие твари, — застонал он.— Они ползают и кишат!

— Я не удивлюсь, если там еще и слоны есть, и львы с тиграми, — бодро заметил Фокслип. И добавил погромче: — Но у этого пистолета жутко чувствитель­ный курок, и если мне только покажется, что я слышу какой-то лишний звук, этой барышне будет очень пло­хо. Услышу чужие шаги — и ее можно будет нести на кладбище!

Как только Дафна и двое брючников исчезли из ви­ду за поворотом тропы, Мау выступил вперед.

— Мы можем броситься на них. Дождь на нашей стороне, — шепнул Пилу.

Ты ведь слыхал, что сказал тот, который повы­ше. Я не могу рисковать ее жизнью. Она спасла мок> жизнь. Дважды.

— А я думал, ты ее тоже спас.

— Да, но в первый раз, когда я спас ее жизнь, я спас и свою тоже. Понимаешь? Если бы ее не было, я бы взял самый большой камень и вошел бы в темную воду. Один человек — ничто. Два человека — народ.

Пилу сморщил лоб, напряженно думая.

— А три человека тогда что?

— Народ побольше. Давай пойдем за ними... толь­ко осторожно.

«И во второй раз она спасла меня от Локахи», — подумал он, когда они пустились в путь, бесшумно, как призраки под дождем. Он тогда проснулся, и в го­лове у него не было ничего, кроме серебряных рыб, и старуха ему все рассказала. Он бежал к белому горо­ду на морском дне, а потом там оказалась Дафна. Она вытянула его наверх, обогнав Локаху. Даже на муд­рую женщину это произвело впечатление.

У девочки-призрака был план, но она не могла по­делиться с Мау. Оставалось только красться за ней, взяв дубинки и копья...

Нет, совершенно незачем за ней красться. Он и так знал, куда она пойдет. Он смотрел на бледнеющий в сумерках силуэт: она вела тех двоих по тропе вниз, в Женскую деревню.

«Интересно, есть здесь кто-нибудь?» — подумала Дафна. Она видела миссис Бурбур наверху, у пеще­ры. Все, кто мог ходить, пошли наверх. Только в даль­них хижинах лежали больные. Придется соблюдать осторожность.

Она зажгла пучок сухой травы от костра, горевше­го у хижины, и засветила одну из ламп, принесенных с «Джуди». Дафна делала все очень осторожно, рас­считывая каждое движение, — ей не хотелось думать о том, что она сделает потом. Нужно разделиться на две несообщающиеся половинки. Все равно у нее тряс­лись руки, но любая девочка имеет право на дрожь в руках, если двое мужчин наставили на нее пистолеты.

— Садитесь, пожалуйста, — сказала она.— Цинов­ки хоть как-то лучше голой земли.

— Премного благодарен, — сказал Поулгрейв, оглядывая хижину.

У Дафны чуть не разорвалось сердце. Когда-то ка­кая-то женщина учила этого человека хорошим мане­рам. А он вместо благодарности вырос вором, подха­лимом и убийцей. И сейчас, когда он боится и ему не по себе, крупица настоящей вежливости выплыла из глубин, как чистый прозрачный пузырик из болотной трясины. Это не облегчало дела.

Фокслип только хрюкнул и сел, прислонившись спи­ной к внутренней стене хижины — скальной стенке.

— Это ловушка, а? — спросил он.

— Нет. Вы же заставили меня поклясться жизнью матери, — холодно сказала Дафна и подумала: «И это был грех. Даже если у вас нету вообще никакого бога, это грех. Некоторые вещи сами по себе грех. А я со­бираюсь вас убить, и это тоже смертный грех. Но с виду это не будет похоже на убийство».

— Не хотите ли пива? — спросила она.

— Пива? — повторил Фокслип.— Здесь есть на­стоящее пиво?

— Ну, нечто подобное. Во всяком случае, демон­ский напиток. Я все время готовлю свежее.

— Ты варишь пиво? Но ты же из благородных! — воскликнул Поулгрейв.

— Может быть, я варю благородное пиво, — ска­зала Дафна.— Порой приходится делать то, что нуж­но. Так дать вам пива?

— Она хочет нас отравить! — сказал Поулгрейв.— Это ловушка!

— Да, принцесса, мы выпьем пива, — согласился Фокслип, — но сначала поглядим, как ты сама будешь его пить. Мы, знаешь ли, не вчера на свет родились.

Он подмигнул ей — вышла неприятная гримаса, полная коварства, зловредная и безо всякой весело­сти.

Да, барышня. Ты позаботься о нас, а мы уж по­заботимся о тебе, когда дружки Кокса, людоеды, явят­ся на пикник! — сказал Поулгрейв.

Выходя наружу, Дафна слышала, как Фокслип ши­пит на Поулгрейва. Впрочем, она и так ни на минуту не поверила, что они собирались ее «спасти». Значит, Кокс нашел охотников за черепами? Интересно, ко­го из них следует пожалеть?

Она пошла в соседнюю хижину, где варилось пи­во, сняла с полки три кокосовые скорлупы с пузыря­щейся жидкостью и старательно выудила плавающие на поверхности трупики мух.

«То, что я задумала, не убийство, — сказала она се­бе.— Убийство — грех. Это не будет убийством».

Фокслип, конечно, сначала заставит ее тоже выпить пива, чтобы убедиться, что оно не отравлено. А ведь до сих пор она никогда много не пила — только по чуть-чуть, когда экспериментировала с новыми рецептами.

Бабушка говорила, что одна капля демонского пи­тья лишает человека разума. Человек опускается, пре­небрегает родительским долгом, разрушает свою се­мью и многое другое. Но ведь это пиво делала сама Дафна. Это не фабричное пиво, в которое могли на­совать что угодно. Это пиво сделано из хорошего, ка­чественного... яда.

Дафна вернулась, балансируя тремя широкими, мелкими глиняными чашками, и поставила их на пол между циновками.

— Так, вижу, у тебя отличные кокосы, — сказал Фокслип свойственным ему отвратительным, недру­желюбным «дружелюбным» тоном.— Но вот чего, ба­рышня. Ну-ка перемешай пиво, чтоб мы пили одно и то же, слышишь?