Кале зачерпнула пиво раковиной и предложила Дафне, вдохновляюще кивнув. 12 страница

Он просиял.

— Видите, мисс, я говорил, что мой гроб спасет мне жизнь!

— Папа, это Кокчик. На «Джуди» он был мне вер­ным другом. Кокчик, это мой отец. Он король.

— Вот как славно, — сказал Кокчик.

— Гроб? — переспросил король, опять сбитый с толку.

— Папа, я тебе рассказывала, помнишь? Кармаш­ки? Мачта и саван? Маленький надувной бильярдный стол?

— Ах, этот гроб! Подумать только. Как долго вы были в море, мистер кок?

Две недели, сэр. У моей печурки топливо вышло после первой недели, так что я обходился галетами, мятными лепешками и планктоном, пока не причалил к острову, — ответил кок.

— Планктоном? — переспросила Дафна.

— Процеживал его через бороду, мисс. Я подумал, раз киты его едят, может, и мне сойдет? — Он сунул руку в карман и извлек оттуда засаленный листок бу­маги.— А высадился я на очень забавный островок. На нем была медная табличка с надписью, прибита к дереву. Я списал ее, вот, глядите.

Король и его дочь прочитали полустертую надпись карандашом: «Остров Дня Рождения Миссис Этель Дж. Банди».

— Он правда есть! — завопила Дафна.

— Отлично, — сказал король.— За ужином непре­менно расскажите нам о своих приключениях. А те­перь прошу меня извинить, я вас покину ненадолго — мне нужно править.

Король Генрих Девятый потер руки.

— Что у нас там еще... А, да. Чарли, хочешь быть архиепископом?

Его преосвященство епископ Топли, который уже укладывал вещи в мешок, отчаянно замахал руками. На лице у него отразился ужас.

— Нет, спасибо, Генри!

— Точно? Ты уверен?

— Совершенно уверен, спасибо. Они меня заста­вят носить ботинки. Нет уж, я здешние острова ни на что не променяю!

— Ага, значит, даже собственный приход для те­бя не лучший исход, — сказал король медленно и звуч­но, как говорят люди, представляя вниманию публи­ки очень плохой каламбур.

Никто не засмеялся. Даже Дафна, как ни любила отца, смогла выдавить из себя лишь кривую улыбку. И тогда отец сделал нечто непростительное даже для короля. Он начал объяснять.

— Видимо, вы не заметили игры слов? — сказал он с ноткой обиды в голосе.— Есть слово «исход» как выход из какого-либо места и есть исход как резуль­тат. В данном случае сан архиепископа и получение прихода стали бы для епископа Топли как знаком то­го, что он покинул эти земли, так и результатом, ис­ходом его служения мне.

— У архиепископов нет приходов, государь, — серь­езно сказал мистер Блэк.— У них епархии. Прихо­ды — у священников.

— Строго говоря, архиепископ — также и священ­ник, — задумчиво произнес мистер Ред.— Но собст­венного прихода ему не положено, а следовательно, для архиепископов эта шутка не очень подходит.

— Видите, ваше величество, как все замечательно устроилось, — сказал мистер Блэк, одарив короля лу­чезарной улыбкой.— Небольшая поправка — и ваш каламбур вызовет фурор в церковных кругах.

— Я заметил, что вы не смеялись, мистер Блэк!

— Нет, ваше величество. Нам запрещено смеять­ся над словами королей, сир, иначе у нас ни на что дру­гое времени не останется.

— Ну что ж, по крайней мере, одно в моей влас­ти, — сказал король и подошел к Мау.— Сэр, вы ока­жете мне честь, присоединившись к моей империи. Дол­жен заметить, что выбор в этом вопросе предостав­ляется немногим.

— Спасибо, король, — ответил Мау, — но мы...

Он запнулся и взглядом попросил Пилу о помощи.

— Мы не хотим к вам присоединяться, ваше го­сударь. Империя слишком большая, мы в ней потеря­емся.

— Но тогда вы станете добычей первого, кто при­будет на остров с полудюжиной вооруженных лю­дей, — сказал король.— Кроме меня, конечно, — по­спешно добавил он.

— Да, ваше король, — ответил Мау.

Он видел, как смотрит на него девочка-призрак, и понял, что момент настал.

— Поэтому мы хотим присоединиться к Королев­скому научному обществу.

— Что? — Король посмотрел на дочь. Она ухмы­лялась.— Это ты их научила?

— Папа, наука зародилась на этом острове, — быстро ответила Дафна, — я только дала им нужные слова. Эта идея их собственная. Их предки были уче­ными. Ты видел пещеру! Все выйдет просто замеча­тельно!

Пилу боязливо перевел взгляд с короля на его дочь и продолжил:

— Когда Королевское научное общество создава­лось, король даровал им дубину, столь же полную ве­личественности, сколь и его собственная...

— Величественности? — переспросил король.

— Это был Карл Второй, государь, — шепнул мис­тер Блэк.— По правде сказать, он действительно за­явил, что Общество заслуживает булавы, «по величе­ственности не уступающей моей собственной», и я так понимаю, нам еще повезло, что он не сказал «величественновения».

—...а значит, он считал, что могуществом они рав­ны королям, поэтому мы смиренно... нет, гордо просим принять нас в Общество, — сказал Пилу, покосившись на девочку-призрака.— Мы будем приветствовать всех людей науки как... э... братьев.

— Папа, соглашайся, соглашайся! — сказала Даф­на.— Наука объединяет людей всех стран!

— Я не могу говорить за Общество...— начал ко­роль, но Дафна была готова. Что толку быть принцес­сой, если при этом нельзя перебивать короля?

— Именно что можешь, папа. На их здании ведь написано — «Королевское общество»!

— Это ваше общество, государь, — промурлыкал мистер Блэк.— И конечно, располагается оно в Лон­доне.

— И мы подарим им золотую дверь, — сказал Мау.

— Что? — переспросила Дафна. Эта подробность оказалась для нее сюрпризом.

— Мы не позволим больше закрыть ее, — с жаром произнес Мау.— Это будет наш дар братьям, которые уплыли так далеко, что в конце концов вернулись об­ратно.

— Но это же тонны золота! — воскликнул ко­роль.— По крайней мере, восемь тонн, я полагаю.

— Отлично, государь, — сказал мистер Блэк.— По­бедителю причитаются трофеи.

— Только мы не воевали, — ответил король.— Это слишком. Мы не можем ее принять! Они чересчур Добры.

— Я просто хотел заметить, что народ любит, ко­гда короли привозят домой ценные вещи, — сказал Джентльмен Последней Надежды.

— Например, целые страны, — вставила Дафна, сер­дито взглянув на него.

— Но это же подарок, мистер Блэк. Это не воен­ный трофей, — сказал король.

— Что ж, это весьма удачный, хотя и необычный, исход, — как ни в чем не бывало произнес мистер Блэк.

— И вы нам тоже подарите подарок, — сказал Мау.— Когда многое взято, что-то да вернется. Пилу?

— Большой телескоп, — произнес Пилу, — и лод­ку размерственностью не меньше «Милой Джуди», и десять бочонков солонины, и инструменты всяческой размерственности. Строительный лес, металлы всяче­ской разновидственности, книги с картинками и пись­менами про эти картинки...

Список был довольно длинный, и, когда Пилу за­кончил, Дафна сказала:

— Папа, это все обойдется не так уж дорого, да­же с кораблем. И помни — первое, что они попроси­ли, — это телескоп. Как ты можешь возражать?

Король улыбнулся.

— Я не буду возражать. И даже не буду громко удивляться вслух, если кое-кто поможет им с этим списком. Мне очень понравились «металлы всяческой разновидственности». И ты, конечно, права. Ученые потянутся сюда толпами. Мау, спасибо, оставьте свою дверь себе.

— Нет, — твердо сказал Мау.— Она слишком дол­го была закрыта, ваше король. Я не позволю ее снова захлопнуть. Но у нас есть еще одна просьба, очень про­стая. Пусть каждый ученый, приезжая сюда посмот­реть на то, что мы когда-то знали, расскажет нам все, что знает он.

— Лекции! — воскликнула Дафна.— Ну конечно!

— И еще чтобы кто-нибудь научил нас врачению, — добавил Мау.

Епископ, про которого все как-то забыли, проси­ял и, приосанившись, выступил вперед.

— Если я могу вам как-то в этом помочь...— начал он. В голосе звучала надежда.

— Врачению, чтобы людям становилось лучше, — сказал Мау, вопросительно взглянув на Дафну.

— Да, конечно, — отозвался епископ.— Я считаю, что...

Дафна вздохнула.

— Простите, ваша милость, но он имеет в виду не вероучение, а врачевание, — сказала она.

— А, понятно, — печально сказал епископ.— Очень глупо с моей стороны.

— Но имейте в виду, если вы умеете вести дискус­сии, Мау это может заинтересовать.

Она посмотрела на Мау, который посмотрел на нее, на Джентльменов Последней Надежды, на короля, на «Катти Рен», а потом опять на нее.

«Он знает, что я уеду, — подумала она.— И очень скоро. Иначе нельзя. Единственный ребенок короля не может жить на острове, затерянном в океане. Мау читает меня как книгу, если бы, конечно, он умел чи­тать. Он знает. Я вижу по лицу».

На рассвете седьмого дня после прибытия «Катти Рен» капитан Сэмсон был готов снова поднять пару­са. Корабль уже набрал достаточно провизии для воз­вращения в Порт-Мерсию, но пилить восемь тонн зо­лота — дело не быстрое, особенно если хочется, чтобы ни одна золотинка не пропала.

Сейчас корабль стоял на якоре за рифом, едва раз­личимый в тумане. Он был похож на игрушку; но при взгляде из Женской деревни все зависит от перспек­тивы.

Шхуна его величества отбыла вчера. Островитя­не радостно кричали и махали руками на прощание. На борту сильно поубавилось инструментов, кероси­на, парусины, вилок и ложек. Самый быстрый парус­ник в мире томился на приколе, стремясь в полет по морям.

На поляне посреди Женской деревни в это время суток было более или менее безлюдно. Из хижин до­носился храп и время от времени — бурчание желуд­ка миссис Бурбур. Сады безмолвно слушали. И сама Женская деревня слушала. Дафна в этом не сомнева­лась. И всех, кто в ней был, заставляла прислушаться. Даже бабушку Дафны заставила. Вчера Дафна увиде­ла бабушку рядом с миссис Бурбур, которая, несо­мненно, была женщиной очень большой силы, так как, судя по всему, ее новая собеседница жевала для нее солонину. Ее светлость не видела, что внучка ее ви­дит, — наверное, так было лучше для них обоих.

Дафна оглядела сады и огороды.

— Я пришла попрощаться, — сказала она.— И по­благодарить.

Она не стала повышать голос. Бабушки либо слу­шали, либо нет.

Она стояла и ждала. Ответа не было. Овощи мол­чали. В отдалении птица-панталоны отрыгивала остат­ки вчерашнего ужина.

— Ну, все равно спасибо, — сказала она и отвер­нулась.

«Интересно, они на самом деле были? — спросила она себя.— Здесь так быстро рассеиваются воспоми­нания. Наверное, их уносит ветром в море. Но я не за­буду». Едва слышный голос у нее в голове произнес: «Хорошо!» А может быть, ей показалось. Привычка слишком много думать очень осложняет жизнь.

Король попросил плотника с «Катти Рен», пока он на острове, помочь с постройкой нового дома, уже на­чатой плотником с королевской шхуны. И очень ско­ро обе команды тоже засучили рукава, потому что им было неудобно смотреть, как работает король. Остат­ки «Джуди» превратились в еще один длинный пле­менной дом и большую кучу полезных вещей. И конеч­но, осталась сама «Джуди». Неожиданная находка.

Корабль влетел носом точно между двух гигант­ских смоковниц, и носовая фигура застряла, скрытая от глаз и неповрежденная, а корабль рассыпался во­круг стволов.

Два моряка прибили фигуру над дверью племенно­го дома. Все одобрили это, кроме короля, который выразил опасение, что неприкрытая грудь статуи гре­шит против общественных приличий. Он не понял, по­чему все засмеялись, но обрадовался, что как-то за­гладил свой неудачный каламбур.

Сейчас Дафна смотрела на носовую фигуру «Джу­ди» в последний раз. На деревянных губах играла ед­ва заметная улыбка, а на шею статуе кто-то повесил венок из цветов.

Дафна сделала ей реверанс, потому что если кто из неживых существ и заслужил уважение, это «Джу­ди». Дафну научили делать реверансы много лет на­зад. На острове это умение пригодилось ей примерно так же, как навыки катания на коньках, но в данном случае это был совершенно уместный поступок.

Шлюпка ждала на краю лагуны. Уже давно ждала. Толпа разбрелась, ибо махать и кричать кому-то, кто пока не торопится отбывать, в конце концов надоеда­ет. В общем, Кале тактично или не очень тактично по­гнала островитян обратно на поля. Она знала, когда людям нужно остаться наедине. Кроме того, Дафна со всеми уже попрощалась вчера на большом пирше­стве, и король стал единственным брючником, удосто­ившимся татуировки с закатной волной, и все смеялись и плакали. Всего несколько часов назад Джентльме­ны Последней Надежды отнесли короля на корабль, потому что, как они объяснили, «ему немного нездо­ровится». Это кодовое выражение означало «пере­брал пива».

Сейчас Дафна словно была одна-одинешенька на острове, если не считать собаки, греющейся на солн­це. Впрочем, Дафна не сомневалась, что сотни глаз смотрят на нее с полей.

Она оглядела пляж. Там ждала шлюпка, и там был Мау, он стоял на своем обычном посту с копьем. Он взглянул на подошедшую Дафну с неопределенной улыбкой, какой он всегда улыбался, когда не совсем понимал происходящее.

— Все остальные уже на борту, — сказал он.

— Я вернусь, — ответила Дафна.

— Мау принялся рисовать копьем зигзаги на песке.

— Да, я знаю, — сказал он.

— Нет, я честно вернусь.

— Да, я знаю.

— Похоже, ты мне не веришь.

— Я тебе верю. Но похоже, что ты сама себе не веришь.

— Дафна поглядела себе под ноги.

— Да, я знаю, — кротко сказала она.— Отец со­бирается послать бабушку послом в Воссоединенные Штаты. Она сообразила, что сможет взять этих задавал-бостонцев в ежовые рукавицы, и теперь изо всех сил делает вид, что недовольна. Я полагаю, что на са­мом деле она будет править ими железной рукой в бар­хатной перчатке, а это еще хуже. А больше у папы ни­кого нет... ну, кроме кучи придворных и правительства и подданных империи, конечно. Но они не будут знать его как человека, только как лицо, увенчанное коро­ной. Все очень плохо. Но я нужна папе.

— Да, нужна, — ответил Мау.

Дафна просверлила его взглядом. Очень глупо с ее стороны, но она ждала, что он начнет спорить... не столько спорить, сколько протестовать... ну... не про­тестовать, конечно, а просто... будет разочарован. Трудно говорить с человеком, который тебя понима­ет. Она сдалась и только сейчас заметила его руку.

— Что у тебя с рукой? — воскликнула она.— Ужас какой-то!

— Просто синяки. Меня и татуировали прошлой ночью, после пиршества. Смотри.

Она посмотрела. На левом запястье Мау красовал­ся маленький синий краб-отшельник.

— Очень красиво!

— Это Мило сделал. А на другой руке...

Он повернулся другим боком.

— Закатная волна, — сказала Дафна.— О, я так ра­да, что ты наконец решил ее...

— Посмотри внимательней, девочка-призрак, — улыбнулся Мау.

— Что? О... она идет не в ту сторону.

— Она идет куда надо. Это рассветная волна, и мы ее дети, и мы не уйдем снова в темноту. Я клянусь. Это новый мир. Ему нужны новые люди. И ты права. Твой отец хороший человек, но он нуждается в тебе боль­ше, чем... этот остров.

— Ну, я думаю...

— Он нуждается в твоей силе, — продолжал Мау.— Я видел вас вместе. Ты придаешь его миру форму. Он придаст форму вашему бедному народу. Ты должна отплыть с ним на этом корабле. Ты должна стоять ря­дом с ним. В глубине души ты это знаешь. Ты будешь приносить пользу. Люди будут тебя слушать.

Он взял ее за руку.

— Я тебе говорил, что Имо сделал множество ми­ров. Я говорил, что иногда мне кажется: я могу загля­нуть краем глаза в мир, где волны не было. А сейчас ты взойдешь на корабль... или не взойдешь. Что бы ты ни выбрала, в результате образуются два новых ми­ра. И может быть, иногда, на самом краю сна, мы уви­дим тень другого мира. У нас не будет несчастливых воспоминаний.

— Да, но...

— Не надо больше слов. Мы знаем все слова, ко­торые не должны быть сказаны. Но ты сделала мой мир совершеннее.

Дафна лихорадочно соображала, что бы сказать, и наконец сообразила.

— Уи-Аре завтра надо снять повязку с ноги. И мне до сих пор не нравится рука Каа-Хи: судовой врач с «Катти Рен» сказал, что ему лучше, но стоит разбудить миссис Бурбур, пускай она посмотрит. Да, и не верь ей — она на самом деле не может жевать этими зуба­ми, так что пусть кто-нибудь жует для нее, и... Это все неуместно, да?

Мау засмеялся.

— Разве это может быть неуместно?

Он чуть неловко поцеловал ее в щеку и продолжал:

— А теперь мы разойдемся без сожалений, а по­том встретимся вновь как старые друзья.

Дафна кивнула и высморкалась в последний хоро­ший носовой платок.

И корабль ушел.

А Мау пошел на рыбалку. Он задолжал Науи рыбу.

Сегодня

В углу кабинета тихо щелкал сейсмограф.

Старик замолчал, глядя, как в лагуне приводняет­ся летающая лодка.

А, это молодой Джейсон прибыл, он будет ра­ботать в субмиллиметровом диапазоне.— Он вздох­нул.— Я уверен, что они делают замечательные вещи, но, между нами говоря, я никогда не любил работать с телескопами, в которые нельзя заглянуть. Прошу прощения, на чем я остановился?

Мальчик и девочка посмотрели на него.

— Вы сказали, корабль ушел? — спросил мальчик.

— О да, — ответил старик.— И тем все кончилось. Корабль ушел. Корабли для этого и существуют.

— И? — спросил мальчик.

— И все. Корабль ушел.

— И они не поженились, и ничего? — спросила по­трясенная девочка.

— О нет, — ответил старик.— Точнее, они не по­женились. Насчет «ничего» я не так уверен. Возмож­но, пара поцелуев...

— Но разве так можно заканчивать историю? — спросил мальчик.— Он пошел на рыбалку!

— Но в жизни только такие концовки и бывают, — ответил старик.— А разве цель истории не в том, чтобы отражать настоящую жизнь? Хотя я всегда думал, что он ушел ловить рыбу, чтобы люди не видели его слез. Ему, наверное, было очень одиноко. Он потом говорил: «Если вам так уж хочется жертвовать, жерт­вуйте свое время на алтарь общего блага. Съешьте эту рыбу или отдайте голодному».

Он поглядел на унылые лица мальчика и девочки, тихо кашлянул и сказал:

— Потом пришел другой корабль.

— И девочка-призрак была на нем, правда? — спро­сила девочка.

— О да, — сказал старик.— Примерно через год.

— А, я так и знала! — торжествующе сказала де­вочка.

— А телескоп? — спросил мальчик.

— Конечно! Шестнадцатидюймовый ньютонов­ский телескоп спустили на берег первым делом! И той ночью все в него посмотрели! — сказал старик.— И еще на корабле были все вещи из списка и шесть джентль­менов из Королевского общества, согласно обещанию.

Старик широко улыбнулся, вспоминая.

— Конечно, с тех пор у нас перебывало немало уче­ных. Отец рассказывал мне, что мистер Эйнштейн сидел в этом самом кресле и играл на скрипке. Инте­ресно заметить, что мой отец аккомпанировал ему на барабане, и все сочли, что результат вышел... необыч­ный. Я сам имел честь аккомпанировать сэру Патри­ку Муру и профессору Ричарду Фейнману, когда они нанесли нам совместный визит. Ксилофон, бонго и военные барабаны! Замечательно! Ученые — очень музыкальные люди. И я горжусь, что мне выпала честь пожать руку профессору Карлу Сагану, когда он при­езжал сюда с людьми с электрического телевидения. Помните, девочка-призрак решила, что стеклянные шарики на потолке — карта звездного неба, но не мог­ла узнать ни одного созвездия? Так вот, профессор доказал, что это действительно карта звездного не­ба, но такого, каким оно было тридцать одну тысячу лет назад, и это подтвердил анализ наших стеклянных звездочек методом, который называется «датирова­ние по следу осколков деления». Мы все время узна­ем что-то новое. А сколько космонавтов к нам приез­жает! Я уже сбился со счета. Интересно, что кое-кто из них побывал на Луне, но ни один не встретил жи­вущей там женщины.

— Да, но вернулась ли девочка-призрак? — не от­ставала девочка.

— Не сказать, что совсем вернулась. Но вернулись ее сын и внучка.

— Тогда это все же печальная история, — сказа­ла девочка.

— Ну, не знаю, — ответил старик.— Насколько мне известно, она вышла замуж за очень приятного джентльмена из Голландии. Принца, насколько я по­мню. И конечно, вы знаете, что она стала королевой.

— Да, но все равно все должно было кончиться по-другому, — настаивала девочка.

— Ну, она вернулась домой для блага своего на­рода, а Мау остался здесь для блага своего. Разве они неправильно поступили?

Девочка подумала и сказала:

— Надо полагать, они оба думали о своем народе больше, чем друг о друге.

— А ты что скажешь, молодой человек?

Мальчик посмотрел себе под ноги.

— Я считаю, что они думали о своем народе боль­ше, чем о себе.

— Хорошие ответы. Я думаю, что они были по-сво­ему счастливы.

— Но все-таки они были друг к другу неравно­душны, — сказала девочка, не желая сдаваться.

— Какое очаровательно старомодное выражение! Ну... да, когда она умерла — вскоре после смерти Мау, — брючники были против, потому что хотели по­хоронить ее в каменном ящике в одном из домов сво­его бога, но на ее стороне были Джентльмены Послед­ней Надежды. Они привезли ее сюда на пароходе, на­битом льдом, и мы завернули ее в бумажные лианы, привязали к телу камни и отправили его в темное те­чение, куда осторожно опустили Мау всего двумя ме­сяцами раньше. А потом, как написал в дневнике мой прадедушка, все плакали и плакали... как и вы сейчас, молодые люди.

— Мне просто соринка попала в глаз, — сказал мальчик.

Старик улыбнулся, вытащил из кармана пачку сло­женных кусков бумажной лианы и протянул девочке со словами:

— Пользуйся, не стесняйся.

— А потом в лагуне видели двух плавающих дель­финов, — твердо сказала девочка. Она высморкалась и вернула бумажные лианы старику.

— Не помню, чтобы мне об этом рассказывали, — сказал старик, беря лиановый платок за наименее мок­рый угол.

— Но иначе не могло быть, — настаивала девоч­ка.— Это единственная правильная концовка. Я ду­маю, они плавали в лагуне, но их никто не заметил, потому что слезы застилали людям глаза.

— Да, это вполне возможно, — тактично сказал старик.— А теперь настало время официальной части.

Он вывел мальчика и девочку из кабинета наружу, на широкую открытую дощатую веранду. Отсюда мож­но было полюбоваться одним из лучших видов на ост­рове. Один конец веранды запутался в пологе нижне­го леса, так что на него градом сыпались листья и цветы, а с другого открывался захватывающий вид на лагу­ну. На этом конце стоял небольшой сарайчик.

— И с той ночи, когда здесь установили первый телескоп, мы устраиваем ознакомительные экскур­сии для юношества в день совершеннолетия, — ска­зал старик.— Ха! Должно быть, вы, молодые люди, к этому времени уже успели заглянуть во все купола и телескопы на горе? Они растут как грибы, верно? И вы, должно быть, думаете, что уже все повидали? Вы за­метили, что нынче люди разучились пользоваться гла­зами? Кругом одна сплошная фотография и электри­ческий Интернет. Может быть, я отстал от века, но я считаю: то, что делается через компьютер, не называ­ется «смотреть на звезды».

Он остановился у сарайчика.

— Так вот, сейчас я покажу вам кое-что такое, чего вы никогда не видели. Это на самом деле неболь­шой фокус, и, поняв, в чем тут дело, вы наверняка вос­кликнете «ха!» или произнесете иное подобное меж­дометие. Но я считаю, что это, как вы бы выразились, «круто».

Он отпер дверь сарайчика, которая скользнула вбок по направляющим, и внутри обнаружился телескоп — гораздо меньше тех, что были установлены в больших белых куполах на вершине горы.

— Это он? — спросила девочка.— Очень малень­кий.

— По размеру, но не по историческому значению, — с упреком сказал старик, глядя на часы и передвигая телескоп с осторожностью человека, проделывавше­го это уже тысячи раз.— Ага, вышло с первой попыт­ки, — заметил он, поглядев в объектив.

— Стемнеет еще не скоро, — заметил мальчик.

— Вселенной это безразлично, — ответил старик и отступил от телескопа.— Давайте — кто первый? Смот­рите.

— Но небо еще голубое! — воскликнула девочка.

— Ну раз ты такая умная, то не смотри, — бодро парировал он.— Слабо тебе посмотреть?

Она посмотрела и ахнула.

— Среди бела дня!

Она отошла. Мальчик в свою очередь заглянул в телескоп, отскочил и уставился в ясное голубое небо.

— Да, меня в первый раз тоже как громом пора­зило, — радостно сказал старик.— Юпитер, прямо сре­ди бела дня. Вы видели штормовые пояса и трех сы­новей Юпитера — мы, разумеется, зовем их лунами. Каллисто сейчас с другой стороны планеты. Правда, выбивает из колеи? Момент неуверенности? Мир пе­ревернулся вверх тормашками?

— Да, я даже слегка испугался, — сказал мальчик.

— О да. Зато теперь ты знаешь, что Вселенная не планетарий. Она работает не только во время сеансов!

Старик сжал морщинистые руки в кулаки и произ­нес:

— Живите ради таких моментов! Они и делают че­ловека живым! Нет лучшего лекарства, чем узнать, что ты ошибался! Юноша, что твоя мать вложила тебе в руку, когда ты родился?

— Э... деревянный телескоп, сэр. Чтобы я старал­ся видеть дальше, — ответил мальчик.

Он был слегка выбит из колеи; у старика по лицу катились слезы, хоть он и улыбался.

— Хорошо, хорошо. А тебе, девушка?

— Синего краба-отшельника, сэр. Чтобы я не по­зволяла себе закрыться в раковине.

— Такой тотем ко многому обязывает. Ты долж­на всю жизнь задавать вопросы.

— Я знаю, сэр. Почему вы плачете, сэр?

Старик открыл рот, но ответил не сразу.

— Ага, хороший вопрос! Я обязан ответить, вер­но? — Он выпрямился.— Потому что вам понравил­ся мой голубой Юпитер. Потому что мы продолжаем идти вперед. Потому что мы прошли уже очень дол­гий путь, и впереди у нас путь не менее долгий. Пото­му что на свете существуют звезды и синие крабы-отшельники. Потому что вы здесь, вы сильны и умны. Радость этой минуты. Все такое. Простите, мне нуж­но присесть.

Он подошел к древнему плетеному креслу, опус­тился в него, но тут же вскочил.

— Ай-ай-ай, Хелен, — с упреком сказал он, — ты же знаешь, что тебе сюда нельзя. Если я буду садить­ся на представителей охраняемого вида, у меня могут быть неприятности!

Он снял с кресла крупного осьминога-древолаза, опустил его на пол и похлопал себя по карманам.

— Кажется, у меня тут припасена сушеная кревет­ка для хорошей девочки... А, вот она.

Он поднял креветку в воздух и сказал:

— Досчитай до... пяти.

Серое морщинистое щупальце подобрало обто­ченный морем камушек, лежавший у кресла, и пять раз стукнуло им по доскам пола. На старика устави­лась пара очень больших, одухотворенных глаз.

— Умница! Знаете, она умеет считать до пятнадца­ти, — гордо сказал старик, быстро садясь в освобо­дившееся кресло.— Правда, в последнее время Хелен вела себя не очень хорошо. Месяц назад она схвати­ла за ногу этого очаровательного человека, профес­сора Докинза... нам пришлось подманивать ее ведром крабов, чтобы она его отпустила. Приятно заметить, что профессор совсем не обиделся. А когда сюда при­езжал Чарльз Дарвин, он часами просиживал в ниж­нем лесу, как и можно было ожидать, и первым заме­тил, что осьминоги используют примитивные орудия. Они его заворожили.

Он откинулся на спинку кресла, под которым свер­нулась Хелен, преисполненная надежд: где одна су­шеная креветка, там могут быть и другие — возмож­но, целых пятнадцать!

— Сэр, вы верите в Имо? — спросил мальчик.

— А, всегдашний вопрос. Наконец-то мы до него дошли. Вы же знаете, что говорил Мау: Имо дал нам столько ума, чтобы мы смогли прийти к выводу, что его не существует.

— Да, сэр, все так говорят, но это не помогает.

Старик поглядел в морскую даль. На этой широте сумерки почти отсутствуют, так что в небе уже пока­зались первые звезды.

Он прокашлялся.

— Ты знаешь... Пилу — самый первый — прихо­дится мне прапрапрапрадедушкой по прямой линии, от отца к сыну. Он первым научился читать и писать, но, я полагаю, это вам известно. Члены Королевско­го общества, молодцы, прислали на первом же кораб­ле учителя. У Мау детей не было, хотя... смотря как определять отношения родителя и ребенка. Вот од­но из его высказываний: «Я проклинал Имо, потому что птицам и зверям он дал способность чувствовать приближение волны, а нам, таким умным созданиям, нет. Но потом я понял, что он и нам дал такую способ­ность. Он сделал нас умными. А дальше уже от нас за­висит, как мы используем этот ум!» Я вспоминаю эти слова каждый раз, когда пищит сейсмограф. Но я не ответил на ваш вопрос, правда?

Кресло скрипнуло.

— Все, кого я знаю, верят, что Имо неотъемлемо, чудесным образом присутствует во всем — ив том, как Вселенная раскрывается навстречу нашим вопро­сам. Вечером хорошего дня, вот как сегодня, когда на воде лагуны лежит сверкающая тропа, я верю.

— В Имо? — спросила девочка.

Старик улыбнулся.

— Может быть. Просто верю. Вообще во все. Так тоже можно. Религия — не точная наука. Иногда, ко­нечно, наука — тоже не точная наука.

Старик потер руки.

— Кто из вас двоих старше?

— Я, — ответила девочка.

— Подумаешь, на шесть минут! — сказал мальчик.

— Я знаю, сегодня ты впервые стоишь на часах, охраняя Народ. Копье есть? Хорошо. Знаешь, где сто­ял Мау? Хорошо. Иногда по этому поводу возникают разногласия. Я буду время от времени на тебя погля­дывать, и если я что-нибудь понимаю в этой жизни, твой отец будет тоже за тобой присматривать отку­да-нибудь. Так обычно бывает, когда дочери стоят на посту. Отцы — это такое дело... Притворись, что ты его не видишь.

— Э...— Девочка хотела что-то сказать, но сму­щенно запнулась.