Великое поручение 3 страница

Искупить долги перед Богом означает покаяться и при­нести плод доброго поведения, но время для этого ограничен­но. См. Лк. 13: 1-9. Не имеется никаких других сведений ни об убийстве Пилатом нескольких галилейских паломников, приносивших жертвы в Иерусалимском храме, ни о падении башни Силоамской (возможно, башня иерусалимской город­ской стены у водоема Силоам). Тем, кто сообщил о первом из этих несчастий, Иисус говорит о необходимости покаяться (Лк. 13: 1-5) и, прибегая к притче, указывает, что время для этого ограниченно. Смоковница подавляет растущую рядом виноградную лозу и другие растения, так как забирает из почвы все соки. Поэтому для сомнительной смоковницы от­водится только один год сроку на то, чтобы принести плод и не быть срубленной (Лк. 13: 6-9).

Время покаяния сменяется временем исцеления. Исцеле­ние Иисусом женщины в субботу свидетельствует как о Его человеколюбии, контрастирующем с фарисейским негодова­нием начальника синагоги, так и об уважительном Его отно­шении к этой «дочери Авраамовой». Следуют две притчи.

В них посрамление противников Иисуса и радость всего на­рода о славных делах Его связываются с тем, как Царство Божие становится большим, словно дерево, выросшее из гор­чичного зерна, и всеобъемлющим, подобно тому, как огром­ный ком теста целиком вскисает от небольшого количества закваски. Оборот «поэтому»¹¹⁵, (¹¹⁵В Синод, переводе и в греческом тексте: «Он же сказал». — Прим.ред) с которого начинаются прит­чи о горчичном зерне и закваске, соотносит их с той реакци­ей, которую только что вызвало совершенное Иисусом чудо. См. Лк. 13: 10-21.

Далее Лука, напомнив своим читателям, что развертыва­ющееся повествование суть описание паломничества, объ­единяет иносказательный ответ Иисуса на вопрос о количе­стве спасающихся и учение о том, что основанием для спасе­ния выступает уклонение от зла и что спасение на этом осно­вании обретут многие неевреи, такие как читатели Луки, а многие евреи будут изгнаны. См. Лк. 13: 22-30. Последние, которые будут первыми, — это неевреи, а первые, которые будут последними, — иудеи. Подразумевается, что в гряду­щем первых ждет спасение, а последних — осуждение.

Ирод (Антипа) тоже направляется в Иерусалим (см. Лк. 23: 8-12); но Иисус не позволяет этому обстоятельству стать препятствием на Своем пути в Иерусалим. См. Лк. 13: 31-35. Выражение «эта лисица», в греческом тексте данное в жен­ском роде, подразумевает ничтожность Ирода (лиса — не львица), а возможно, и намекает на покорность Ирода его не­законной жене Иродиаде.

Во время субботней трапезы в доме одного из начальни­ков фарисейских Иисус исцеляет человека, страдающего водяной болезнью (Лк. 14: 1-6). Это исцеление вновь свиде­тельствует о человеколюбии Иисуса (ср. Лк. 13: 10-17) и служит поводом для застольной беседы (ср. Лк. 7: 36-50). В первой части этой беседы, предшествующей исцелению, присутствующие законники и фарисеи, устыдившись, молчат (ср. Лк. 13: 17). Во второй ее части речь идет о во­просах почестей и стыда с точки зрения званых на пир (Лк. 14: 7-11) и с точки зрения хозяина (Лк. 14: 12-14). В треть­ей части застольной беседы всеобщность Благой Вести рас­крывается в притче об оскорбленном достоинстве челове­ка, к которому отказались прийти на праздник те, кого он пригласил первыми. Они олицетворяют самоправедных иудеев, таких как законники и фарисеи, сидящие за сто­лом с Иисусом. Нищие, увечные, хромые и слепые, кото­рые приведены на пир, олицетворяют всех социально отверженных, а те, кого созывали за пределами города, олице­творяют неевреев. См. Лк. 14: 1-24.

Вновь напомнив читателям о популярности Иисуса и о фабуле паломничества, Лука приводит изречения Иисуса, направленные на то, чтобы, предостерегая о позоре, скло­нить путешествующих с Ним к истинному — самоотвержен­ному — ученичеству. См. Лк. 14: 25-35. Соль, потерявшая си­лу (в буквальном переводе — «ставшая глупой»), — это и есть позор, так как ее выбрасывают вон.

Следуют три притчи, защищающие Иисуса от упреков фа­рисеев и книжников в том, что Он ест и пьет с мытарями и грешниками. Во всех трех аспект радости из-за находки ут­раченного контрастирует с этими упреками; в третьей прит­че таким упрекам соответствует негодование старшего сына. См. Лк. 15: 1-32.

Что касается притчи о пропавшей овце, такой праведно­сти, которая не нуждалась бы в покаянии, в действительно­сти не бывает. Иисус с сарказмом говорит о самоправедных, которые только сами уверены, что они не имеют нужды в по­каянии.

Потерянная драхма могла быть первоначально пришита к головному убору того типа, который нередко составлял у па­лестинских женщин часть их приданого на свадьбу. Женщи­на зажигает свечу не потому, что это происходит вечером, а потому, что в типичном палестинском доме не хватало окон и была лишь низенькая дверь, почти не пропускавшая света. Очевидно, монета закатилась на нижнюю часть пола в доме, состоящем из единственной комнаты. Там она зарылась в слой соломы, которую клали на нижнюю часть пола в каче­стве подстилки для домашних животных. Женщина метет пол веником, сделанным, вероятно, из небольшой пальмо­вой ветви, — не в надежде отрыть монету, но чтобы заста­вить ее звякнуть на глинобитном полу и понять, куда она за­катилась. Ее радость при находке монеты символизирует ра­дость в присутствии ангелов Божиих об одном грешнике ка­ющемся. Иисус говорит не о радости ангелов, а о радости Самого Бога в присутствии ангелов¹¹⁶. (¹¹⁶ Синод, перевод: «радость у Ангелов Божиих и об одном грешнике кающем­ся», Лк. 15: 10.— Прит.перев) Резким контрастом здесь могло бы выступить раввинистическое изречение «бы­вает радость пред Богом, когда те, кто раздражал Его, ис­требляются с лица земли».

Согласно закону первородства, младшему сыну достава­лось в наследство много меньше, чем старшему. Фраза «со­брав все» подразумевает обращение имущества в налич­ность, очевидно путем продажи. Поскольку свиньи ритуаль­но нечисты для иудеев, пасти свиней для язычника за плату и мечтать наесться стручков рожкового дерева, которыми кормят свиней, — та крайность, до которой блудного сына довело отчаяние. Чувство раскаяния у блудного сына возни-

кает из-за обрушившихся на него горестей и нищеты, выли­ваясь в решение вернуться домой и исповедаться отцу со сло­вами: «Отче! [уважительное обращение] я согрешил против неба [благоговейное замещение слова " Бог" у иудеев] и пред тобою [признание вины в первую очередь по отношению к Богу, а затем — по отношению к отцу]», а также попросить быть принятым хотя бы в числе наемных работников. Отка­зываясь от каких бы то ни было претензий к отцу, он собира­ется просить о милости.

Однако блудный сын недооценивает любовь своего отца, точно так же, как фарисеи и книжники недооценивают лю­бовь Бога. Увидев, что сын вернулся, отец выбегает ему на­встречу. Для престарелого восточного человека бег — вещь необычная и неприличная; но любовь и радость отца побеж­дают в нем приверженность приличиям, чем как бы подразу­мевается, что Бог в порыве радости забывает о титулах, ког­да покаявшийся грешник возвращается к Нему. Поцелуй от­ца означает прощение. Сын начинает свою заготовленную исповедь, но прежде чем он доходит до просьбы принять его хотя бы в качестве наемника, отец прерывает его приказани­ем своим рабам одеть сына в знак почета в лучшую одежду, надеть ему на палец перстень с печаткой в знак возвращения сыновнего права скреплять юридические документы, дать ему обувь на ноги (роскошь, которой пользовались только свободные люди) в знак того, что он больше не наемник, и заколоть откормленного теленка для праздничного пира. Поскольку мясо не входило в ежедневный рацион, его пода­ча на стол подразумевала праздник.

На этом месте притча могла бы кончиться. Но она имеет две грани. Заявление старшего сына отцу весьма показатель­но. В своей речи он дерзко опускает уважительное обраще­ние «отче». Он избегает называть блудного сына своим бра­том и вместо этого говорит «сын твой». Он жалуется, что отец никогда не давал ему даже козленка, не то что откорм­ленного тельца, чтобы устроить праздник с друзьями (напра­шивается вопрос, сколько друзей может быть у такого чело­века). Старший брат следует чувству долга, не уравновешен­ному ощущением свободы, служит своему отцу без приязни и гордится собой на свой собственный лад. Ничего удиви­тельного, что его возмущает милость отца по отношению к блудному сыну (существует раввинистическая притча, в ко­торой блудного сына выкупают из рабства, но принимают его в отчий дом в качестве раба, а не сына, чтобы принудить к послушанию). Ответ отца старшему сыну начинается с бла­гожелательного и любовного обращения «сын мой»; отец на­поминает, что все семейное достояние предназначается ему одному, и объясняет уместность торжества тем, что «брат твой» (не «мой сын») был (все равно что) мертв и пропал, но ожил и нашелся. Что же отвечает старший брат? Иисус этого не говорит, оставляя в притче недосказанность, чтобы фари­сеи и книжники и все остальные, кто уповает лишь на собственные достоинства, сами окончили эту притчу, либо отка­завшись от своей самоправедности и присоединившись к мессианскому пиру спасения, либо лишив себя всего в уп­рямстве своей самоправедности. И наконец, пример старше­го брата показывает, что чувствовать себя пропавшим вовсе не обязательно, чтобы все-таки быть таковым. Можно ока­заться далеко от Бога, не покидая своего дома. Но все лю­ди — и отъявленный грешник, и благопристойный старший брат — получают приглашение к спасению на одних и тех же условиях, в силу искупительной Божией благодати.

Следующую притчу Иисус рассказывает Своим учени­кам. Как и в предыдущей притче о блудном сыне, в ней речь идет о недальновидно растраченном богатстве: пытаясь на­жить такое же богатство, как у хозяина, управитель стано­вится рабом корыстолюбия, расточает имение своего хозяи­на и лишается своего места, точно так же, как всякий чело­век, ставший рабом своего корыстолюбия, расточает свою награду на небесах и лишается своего места в Божией семье. Однако, в противовес глупой недальновидности блудного сы­на, в этой притче описывается также благоразумно преду­смотрительный способ воспользоваться богатством, а имен­но, обзавестись друзьями, щедро его расточая. См. Лк. 16: 1-13. Управитель освобождает должников своего господина от прежних долговых расписок и предлагает им собственноруч­но выписать новые, на меньшие суммы. Управитель рассчи­тывает, что, коль скоро обман вскроется, от обвинений его спасет то, что в расписках ни слова не написано его рукой. Поскольку в других случаях Иисус сравнивает Бога с непра­ведным судьей, хотя и не приписывая Ему неправедность, а Свое возвращение — с вторжением вора, хотя и не приписы­вая Себе воровство, то нечестность управителя не мешает по­зитивному смыслу данного сравнения. Итак, управитель пользуется деньгами для помощи другим людям и тем са­мым приобретает себе друзей на то время, когда останется не у дел. Сходным образом, ученики Иисуса должны тратить деньги на милостыню, потому что в вечности это обернется к их же благу. Под «сынами века сего» подразумеваются люди мира сего. Под «сынами света» — ученики Иисуса. «Богат­ство неправедное» — это деньги с их способностью застав­лять владеющих ими людей поступать неправильно, а не деньги, приобретенные нечестным путем; ведь человек вряд ли мог бы оказаться «верен» в отношении того, что нажито неправедно. Приобретение друзей с помощью богатства со­ставляет один из тех социальных идеалов, которые Лука предлагает своим эллинистическим читателям.

Определение фарисеев как сребролюбцев связывает этот раздел о богатстве со следующим. В ответ на их насмешки над Иисусом Он указывает, что для Бога фарисеи отврати­тельны, хотя и вызывают восхищение у своих соотечествен­ников на земле, — в противоположность мытарям и грешни­кам, которые, хотя и отвратительны для своих соотечественников на земле, покаянием прокладывают себе путь в Царст­во Божие. Обычай фарисеев разводиться и жениться вновь или жениться на разведенных служит примером нарушения ими Закона в части запрета на прелюбодеяние — несмотря на их самоправедность и весь их пиетет перед законом и про­роками. См. Лк. 16: 14-18.

См. Лк. 16: 19-31. Сребролюбивые фарисеи подобны бога­чу, который эгоистично и недальновидно игнорирует Лаза­ря, беспомощного и нищего. Богач, таким образом, выступа­ет антиподом дальновидного управителя из Лк. 16: 1-8. «Ла­зарь» — это греческая форма еврейского имени «Елиазар», означающего «Бог помогает (ему)». Помочь Лазарю больше некому. Под крошками со стола богача, которые хотел бы съесть Лазарь, могут пониматься куски хлеба, которыми пользовались вместо салфеток, чтобы вытереть руки, а по­том бросали под стол. Выражение «лоно Авраамово» подразумевает небесный пир, где Лазарь, как только что прибыв­ший гость, возлежит на ложе напротив самого Авраама. В та­кой ситуации пира становится мотивированной просьба богача, чтобы Лазарь смочил свой палец водой. Обращение богача, «отче Аврааме», служит намеком на его еврейское происхождение от Авраама. Однако ответ Авраама, начина­ющийся со слова «чадо», показывает, что хоть богач и поль­зуется в качестве еврея всеми преимуществами, еврейское происхождение еще не гарантирует небесные блаженства. Заключительная фраза о том, что даже кто-либо, воскрес­ший из мертвых, не убедил бы богатых, нарушающих пред­писания Моисея и пророков помогать бедным, подразумева­ет воскресение Иисуса.

Далее Иисус снова обращается к ученикам и говорит о взаимоотношениях в сообществе — о неизбежности того, что некоторые люди станут камнями преткновения для окружа­ющих («малых сих») и введут их в грех («соблазн»); о необ­ходимости выговорить согрешившему против тебя соучени­ку, а покаявшемуся простить, при необходимости — неодно­кратно; о том, что для соблюдения заповеди прощать требу­ется лишь крупица веры и простое чувство долга. Ссылка на исторгнувшуюся и пересадившуюся смоковницу (или сико­мор, или шелковицу) обусловлена необычайной глубиной и крепостью корневой системы этого дерева. См. Лк. 17: 1-10.

Напоминание о перемещениях Иисуса возвращает нас к нити повествования¹¹⁷. (¹¹⁷Фраза «между Самариею и Галилеею» содержит две загадки: 1) граница между этими двумя областями тянется с востока на запад, в то время как Иисус, «идя в Иерусалим», должен был двигаться с севера на юг; 2) Его путь в Иерусалим, начинаясь в Галилее, проходил затем через Самарию, а Лука упоминает Самарию перед Галилеей. Вероятно, хотя и не бесспорно, в изначальном тексте у Луки стояло «через Самарию и Галилею», и Самария упоминалась первой не в связи с географическим положением, а в связи с тем, что в последующем рассказе речь идет о самарянине.) То, что прокаженные остановились вдали, объясняется соблюдением ими закона Моисеева, тре­бующего, чтобы прокаженные жили отдельно от остальных (Лев. 13: 45-46; Чис. 5: 2-4). Внимание уделяется не столько исцелению Иисусом десяти прокаженных, сколько прослав­лению Бога, благодарности по отношению к Иисусу и спаси­тельной вере одного из прокаженных, который является са-марянином; ведь Лука пишет для неевреев. См.Лк. 17: 11-19.

Отвечая на вопрос фарисеев, Иисус удерживает их от мыс­ли, будто бы царствование Бога наступит приметным обра­зом. Хотя фарисеи не распознали приближение Царства, оно уже среди них. Затем, обращаясь к ученикам, Иисус говорит о будущем — о временах окончательного приближения и на­ступления дня Его безошибочно узнаваемого возвращения («дни Сына Человеческого», завершающиеся в «тот день, когда Сын Человеческий явится»), о временах, когда нельзя будет следовать примеру жены Лотовой, которая обратилась в соляной столп, так как остановилась оглянуться на Содом, хотя ей надо было бежать от поразившей этот город кары без оглядки (Быт. 19: 26). Для Луки, однако, существенно, что эти дни относятся к отдаленному будущему («пожелаете ви­деть хотя один из дней Сына Человеческого, и не увидите»), а в настоящее время царствование Бога, которое несет Иисус, политически безвредно: христианство не угрожает римскому обществу, но стремится улучшить его. См. Лк. 17: 20-37.

Продолжает речь Иисуса к ученикам притча, которая учит их терпеливо, но неотступно молиться о правде, гряду­щей со Вторым пришествием. См. Лк. 18: 1-8. В древнем иудейском обществе в связи со вступлением в брак девушек тринадцати-четырнадцати лет существовала значительная прослойка молодых вдов. Обращение вдовы со своим делом к одному судье, а не к суду, предполагает, что речь идет о де­нежном вопросе, например о невыплаченном долге или о не­правильном дележе наследства. Слова о том, что судья не бо­ялся Бога, подразумевают, что он был нечестен; а слова о том, что он не стыдился людей, — что он был лишен состра­дания. Очевидно, богатый и влиятельный противник вдовы из притчи Иисуса дал взятку судье, а вдова была для этого слишком бедна. Единственное ее оружие состояло в упорной вере в неизбежное торжество справедливости, если она будет изводить судью своей настойчивостью. Вдова символизиру­ет собой учеников, неправедно гонимых их врагами и поэто­му не опасных для римских властей. Ожидание справедли­вого решения ее дела символизирует ожидание Второго при­шествия. Но это ожидание не будет долгим, ведь Бог гораздо больше заботится о справедливости, чем судья из притчи. Единственный вопрос, таким образом, состоит в том, сохра­нят ли веру ученики Иисуса во время этого ожидания.

Темой этой притчи была молитва о справедливости для подвергающихся гонениям; тема следующей — молитва об оправдании грешников. Адресованная людям, которые счи­тают себя праведными, а остальных грешными, эта притча учит смирению. Младенцы, самые малые из детей, затем указаны Иисусом в качестве примера смиренности. См. Лк. 18: 9-17. С молитвой фарисея можно сравнить следующую выдержку из иудейской молитвенной книги: «Благословен Ты, Господь Бог наш, Царь вселенной, не соделавший меня язычником... не соделавший меня рабом... не соделавший меня женщиной». Однако современные стереотипные пред­ставления о фарисеях и мытарях не дают ощутить всю силу этой притчи. Фарисеи истово служили Богу, совершая пост от рассвета до заката по понедельникам и четвергам и выпла­чивая десятину со всей своей собственности, а также соблю­дая все нравственные и ритуальные установления Закона. Простые люди очень их за это уважали. Мытари же сотруд­ничали с ненавистными римскими угнетателями, обирали своих соотечественников, не брезгуя никакими жульничес­кими уловками; простые люди их ненавидели. Слушателей Иисуса должно было поразить, что Он выставляет фарисеев в дурном свете, а мытарей — в благоприятном. Но сама эта неожиданность перестановки местами дурного и хорошего подчеркивает сущность прощения как дара Божиего, неза­служенного и жалуемого исключительно на основе покаян­ной веры.

В то время как самоправедным для приобщения к Царст­ву Божиему необходимо научиться смирению, чрезвычайно богатому начальствующему необходимо для этого научиться милосердию к нищим, вплоть до того, чтобы продать все свое имущество и раздать им вырученные деньги, а затем после­довать за Иисусом. См. Лк. 18: 18-30. Относительно второго предсказания Страстей и Воскресения (ср. Лк. 9: 22) подчер­кивается, что через эти события исполнятся ветхозаветные пророчества и что эти речи Иисуса сокрыты от разумения учеников. Лука извиняет их непонимание, с тем чтобы пред­ставить христианское сообщество в наиболее выгодном све­те. См. Лк. 18: 31-34. Исцеление слепого нищего приводит к тому, что прозревший прославляет Бога и все очевидцы воз­дают Ему хвалу, — к религиозному результату в дополнение к чисто терапевтическому. См. Лк. 18: 35-43.

Рассказы Лк. 19 перемежаются замечаниями о прибли­жении Иисуса к Иерусалиму. Описание паломничества под­ходит к концу. См. Лк. 19: 1-10. История Закхея уже сама по себе свидетельствует, что спасение может прийти даже к бо­гатому человеку, если он покается. Его обещание отдать по­ловину своего имущества нищим и вернуть обманутым им людям вчетверо больше их потерь далеко выходит за преде­лы обычной благотворительности и компенсаций; ведь в слу­чаях финансового жульничества, таких как у Закхея, Мои­сеев закон требовал возмещения ущерба с добавлением всего лишь пятой его части (Лев. 6: 1-5; Чис. 5: 6-7). В развертыва­емой Лукой панораме это превышение Закхеем норм благо­творительности и компенсаций указывает на социальные преимущества христианства.

См. Лк. 19: 11-27. Обычай местной знати отправляться в Рим за имперской поддержкой своих притязаний на власть лежит в основе притчи о минах (мина — денежная единица, соответствующая примерно трехмесячному заработку про­стого труженика). Притча показывает, что ни эллинистиче­ский мир в целом, ни римские власти в частности, не имеют и малейших оснований опасаться христианства; ведь хри­стиане считают себя лично ответственными перед суровым судом своего Господа и обязанными жить плодотворно в ожидании Царства Божиего, а не подстрекать к мятежу про­тив римлян. Человек высокого рода олицетворяет Иисуса. Его путешествие в далекую страну символизирует вознесе­ние Иисуса на небо. Обретение им царской власти символи­зирует небесное прославление Иисуса одесную Бога (ср. Деян. 2: 34-36). Выраженное гражданами желание, чтобы этот человек не стал их царем, соответствует отвержению Иисуса руководителями иудеев (ср. Лк. 23: 13-25). Его возвращение символизирует второе пришествие Иисуса; а призвание ра­бов к ответу — последний суд. Наказание врагов нового царя соответствует вечному осуждению иудейских руководите­лей. Пример раба, который сохранил мину в платке, учит, что ученичество не может быть безопасным. Истинное следо­вание за Иисусом предполагает опасность принести при не­обходимости свою жизнь в жертву, опасность, противопоста­вляемую безопасности сбережения жизни.

См. Лк. 19: 28-48. Эпизоды торжественного входа в Иеру­салим и очищения храма свидетельствуют, что царствен­ность Иисуса — небесная и мирная, а не земная и бунтар­ская. Она характеризуется чудесами исцеления, а не мятеж­ными действиями, и приводит к радостному прославлению Бога и религиозному возрождению. Иисус не сражается; Он плачет. Только испорченные руководители храма противо­стоят Ему; простые люди восхищаются Его учением.

В следующих двух главах, Лк. 20 — 21, рассказывается об учении Иисуса, о проповеди Благой Вести и об ответах на вопросы в храме. См. Лк. 20: 1-26. Опасение членов синедри­она, что народ побьет их камнями, если они скажут, что кре­щение Иоанново было всего лишь от человеков, свидетельст­вует о действенности Иоаннова, вдохновленного Духом, сви­детельства о Иисусе. Хотя в притче о винограднике речь идет о Боге (господин виноградника), Израиле (виноградник), иудейских руководителях (виноградари), ветхозаветных пророках (присланные рабы) и Иисусе (любимый сын), дол­гое время, на которое отлучился господин виноградника, по-видимому, напоминает читателям Луки, что и Иисус отсут­ствует долгое время (ср. Лк. 17: 22; 19: 11-12). Члены синед­риона соответствуют тем строителям, которые отвергли ка­мень, сделавшийся главою угла, и которые разобьются и будут раздавлены во время суда. Их нечестивость, проявив­шаяся в их стремлении наложить на Иисуса руки «в это вре­мя», в их страхе перед народом, в их слежке за Иисусом, в коварной посылке ими лукавых людей, притворяющихся благочестивыми, в их намерении уловить Иисуса, чтобы предать власти правителя, — эта их нечестивость оттеняет нравственное и политическое превосходство Иисуса.

См. Лк. 20: 27-44. В отповеди Иисуса саддукеям «чада века сего» противопоставляются сподобившимся «достигнуть то­го века [грядущего века] и воскресения из мертвых» и ука­зывается на бессмертие этих сподобившихся, потому что они «суть сыны Божий, будучи сынами воскресения», и на то, что они живы у Бога. Таким образом, ученики Иисуса, как и Сам Иисус, предстают в самом лучшем свете. Одобрение Его ответа некоторыми книжниками еще раз подчеркивает силу Его возражений и подготавливает почву для дальнейшего: вопроса Иисуса к саддукеям, публичного предостережения против книжников и противопоставления их предосуди­тельного поведения вызывающему восхищение поведению бедной вдовы. Как и обычно у Луки, Иисус выступает в роли учителя нравственности. См. Лк. 20: 45 — 21: 4.

Находясь в храмовой сокровищнице или вблизи нее, не­которые люди задумываются лишь о великолепии дорогих камней и даров по обетам (богато расшитые покрывала, золо­тые гроздья винограда и тому подобное), которыми украшен храм. Иисус же предрекает разрушение храма. Когда Иисуса спрашивают о времени и предвестниках такого разрушения, Он подчеркивает, что это будет не скоро и надо опасаться провозглашающих обратное: нельзя ходить вслед тех, кто говорит, что это время близко; сначала должны произойти войны и смятения, но даже тогда конец еще будет не тотчас; начнется пора гонений на христиан и пора их свидетельства, а после придут большие землетрясения, глады и моры, будут ужасные явления и великие знамения с неба; Иерусалим же будет попираем язычниками еще и после его разрушения. Призыв не ужасаться войнам и смятениям дистанцирует учеников Иисуса от этих противоборств. Учеников будет от­личать неопровержимая премудрость в речах и стойкость в обрушивающихся на них гонениях, во время которых будут совершаться самые худшие предательства и которые будут приняты во имя Христа, а не из-за какой бы то ни было вины учеников. Ученики должны бежать из Иерусалима и с рав­нин Иудеи, а не оставаться для участия в смятениях. Там свершится отмщение, предназначенное для тех, кто не при­надлежит к ученикам. Ученикам надлежит избегать разгу­ла, пьянства и забот житейских, они должны бодрствовать и молиться. Как отсюда следует, христиане ни для кого не представляют опасности. Их речи и дела будут так же благи, как речи и дела Самого Иисуса, Который настолько притяга­телен для людей, что многие встают рано утром, лишь бы услышать Его в храме. См. Лк. 21: 5-38.

См. Лк. 22: 1-6. Вступление к повествованию о Страстях Господних в Евангелии от Луки отмечает вызванный попу­лярностью Иисуса страх синедриона перед народом. Очевид­но, члены синедриона боялись, что в случае убийства Иисуса народ побьет их камнями, как боялись они быть побитыми камнями, если станут отрицать, что крещение Иоанново бы­ло с небес (ср. Лк. 20: 1-8). Контраст между их боязнью наро­да и популярностью Иисуса выставляет их в дурном свете, а Иисуса — в благоприятном. В связи с тем, что в Иуду вошел сатана, взятие Иисуса под стражу, суд над Ним и Его смерть предстают следствием вмешательства самого князя бесов­ского, а не следствием каких бы то ни было преступлений Иисуса. Этим воздействием сатаны объясняется также, как могло быть настолько подлое дело совершено одним из две­надцати апостолов. Иначе предательство Иуды разрушило бы создаваемый Лукой образ идеального сообщества в лице Иисуса и Его учеников.

См. Лк. 22: 7-13. В день опресноков принято закалывать пасхального агнца, и Иисус посылает Петра и Иоанна приготовить пасхальную трапезу. Этот поступок выявляет в Иису­се черты послушного закону иудея, а не отступника (ср. Лк. 2: 21-24, 39, 41-52). Тем, что в число участников готовящейся трапезы наряду с Ним входят все апостолы, подчеркивается аспект дружеского и семейного общения за одним столом, то есть такого рода общения, которое занимало важное место в эллинистической культуре.

См. Лк. 22: 14-23. Апостолы возлежат с Иисусом за одним столом, и это возвращает нас к теме застольного общения друзей и родственников (ср. Лк. 8: 19-21). К ней же относит­ся и высказывание Иисуса о том, что Он очень желал есть пасху вместе с апостолами прежде Своего страдания. Это же­лание связано с приближающейся невозможностью для Не­го есть пасху вместе с апостолами до тех пор, когда Пасха придет к своему завершению в виде мессианского пира в Царстве Божием. Тема застольного общения еще раз акцен­тируется предложением ученикам разделить чашу между собою, указанием, что Тело Иисуса (символизируемое хле­бом) «предается» за них, и заповедью совершать такое за­стольное общение в воспоминание о Иисусе, когда Его не бу­дет с ними. Двукратное упоминание чаши, передаваемой не только до еды, но и после нее, указывает на обычай симпози­ума («совместное питие», сопровождаемое застольной бесе­дой), следующего за трапезой в греко-римской культуре, к которой и апеллирует Лука. Фраза «доколе не придет Царст­вие Божие» служит напоминанием, что в соответствующий промежуточный период христиане не представляют для Ри­ма политической угрозы. В обстановке застольного общения присутствие предателя выглядит самой низкой подлостью. То, что Иисус «идет по предназначению», подразумевает, что Его смерть обусловлена предвечным замыслом Бога, а не нынешним человеческим несовершенством Иисуса. Когда апостолы начинают обсуждать между собой, кто бы из них мог оказаться предателем, это характеризует их с благопри­ятной стороны, так как они поняли замечание Иисуса о том, что рука предающего — за одним столом с Ним.

Менее лестно для апостолов упоминание их спора о том, кто из них должен почитаться большим. Однако несколько разъяснений Иисуса, возглавляющего эту застольную бесе­ду, незамедлительно исчерпывают спор апостолов. См. Лк. 22: 24-30. Разъяснения Иисуса — это не переопределение по­нятия величия через рабское служение; в них указывается, что больший должен стать как младший, а начальствую­щий — как служащий за столом, по примеру Иисуса, Кото­рый, при всем Его величии, уподобился для апостолов слу­жащему за столом. Здесь снова звучит мотив застольного об­щения, и Христос проповедует служение при всем Своем ве­личии. С благоприятной стороны вновь характеризует апостолов упоминание Иисусом их верности Ему во время невзгод и Его обещание им привилегии грядущего застольного общения с Ним в Его Царстве, сравниваемое с тем, как Бог Отец завещал Иисусу Царство. Вот подлинное величие!