Студопедия

Главная страница Случайная страница

КАТЕГОРИИ:

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Электронная библиотека научной литературы по гуманитарным 4 страница







УЛЬРИХ БЕК. ВЛАСТЬ В ЭПОХУ ГЛОБАЛИЗМА

Совершенно иной пример дают США, которые видят в глобальном ут­верждении прав человека миссию мировой державы. Еще одним цен­тральным признаком неистинного космополитизма является возвра­щение средневекового представления о справедливой войне.

Трудности различения между истинным и неистинным космопо­литизмом не в последнюю очередь возникают потому что кажущееся подчиненное существование космополитического режима является предпосылкой его претворения в жизнь. Ситуация, когда меняются местами проект и реальность, представляется особенно действенной стратегией достижения недостижимого, а именно объединения мно­гого, чего требует космополитический режим. Утверждение, что цель достигнута, становится средством ее достижения. Только когда гло­бальность будет подчинена реально, ее можно будет направить на устра­нение все еще существующих противоречий в нациях, регионах мира, мировых религиях, лагерях и ситуациях.

Есть ли в космополитизме противоположные позиции, выявляю­щиеся по мере укрепления этого режима, и насколько они возможны? Все партнеры и противники по игре не могут выиграть в одиночку, они зависят от союзов. Так, например, говоря упрощенно, цель стратегии капитала — слияние капитала с государством ради получения в образе неолиберального государства новых источников легитимации. И наобо­рот: цель глобального гражданского общества и его акторов — слия­ние гражданского общества и государства, т. е. развитие и расшире­ние космополитической формы государственности. Формы объединений и цели неолиберального государства готовят государство (и теории го­сударства) к всемирной оптимизации и легитимации интересов капи­тала. Наоборот: идея общественно-гражданской формы космополити­ческого государства заключена в выработке и осуществлении спорного многообразия и постнационального, даже постглобального устройства мира. Неолиберальная сфера деятельности окружает себя аурой саморе­гуляции, самолегитимации. Общественно-гражданская сфера деятельно­сти, наоборот, окружает себя аурой глобальной морали и борется за но­вый Великий эпос радикально-демократической глобализации. Таким образом метаигра открывает для политики свою собственную имма­нентную альтернативу и оппозицию. Под риторику космополитизма сталкиваются гегемониальные и антигегемониальные движения.

В рамках теории метаигры обретает особое значение и ключевое понятие стратегии. Логика изменения правил гласит, что политиче­ская борьба за власть и господство становится борьбой за двойную контингентность: на старую систему правил шашечной игры (вклю­чая основы ее легитимации) уже нельзя положиться, а новая еще


ГЛАВА i. ВВЕДЕНИЕ

не действует. В этом двойственном статусе «уже не» и «еще не» абст­рактные слова о (самовоспроизводящихся) структурах и системах рас­сыпаются «под ногами, как трухлявые грибы» [ Hofmannsthal Hugo von 2000]. Между речью о структуре и анархии втискивается речь о стра­тегиях. Тем самым понятие стратегии отделяется от целей и намере­ний отдельных (коллективных или индивидуальных) акторов. Страте­гией теперь называется меняющееся интерактивное противоречивое соотношение открывающейся и закрывающейся мировой политики и ее внутренней динамики, которые заложены в связанных друг с дру­гом перспективах действия капитала, государства и глобального гра­жданского общества. Стратегия в этом смысле есть понятие реаль­ного пространства возможностей, которое, благодаря метаигре, от­крывается для интегрированных друг в друга на конфликтной основе групп акторов.

В этом смысле теория метаигры должна развиваться как опреде­ленная игровая логика, т. е. как стратегическая констелляция интегри­рующихся, более или менее коллективных, устанавливающих и из­меняющих правила акторов, чьи позиции, ресурсы и участие во вла­сти определяются и изменяются на взаимной основе. Игровую логику нельзя путать с эмпирическим течением игры, с отдельными ходами. Приходится считаться с логикой отдельных перспектив действия и их взаимозависимости (конфликты, противоречия, парадоксы), т. е. с логикой перспектив капитала, адвокатских движений граждан­ского общества и государственной перспективы. Под логикой име­ется в виду аргумент «что было бы, если». Что было бы, если бы капи­тал был как можно мобильнее? Что было бы, если государство устра­нило бы национальные преграды и в своем самоопределении и своих институциональных границах превратилось в космополитическое го­сударство? Это значит, что партнеров нужно стимулировать, измерять их возможности, делать их как можно сильнее.

При этом действительность и возможность в плане приоритетов меняются местами: чтобы понять действительные ходы в игре, нужно знать ходы возможные. В этом смысле Макс Вебер воспринимает исто­рическую и политическую контингентность как объективную возмож­ность. Историк, специалист в области социальных наук должен по­стоянно держать в уме нереализованные возможности, чтобы иметь возможность сравнить с ними реализованные: «Чтобы понять под­линные причинные взаимосвязи, мы конструируем невероятные» [ Kritische Studien, s. 287; цит. по: Palonen 1998].

Язык игры учит, что возможное должно раскрываться понятийно, чтобы единственно возможная реальность не воспринималась в лож-41


УЛЬРИХ БЕК. ВЛАСТЬ В ЭПОХУ ГЛОБАЛИЗМА

ном свете. Тем самым утрачивает силу вполне естественный упрек в том, что кто-то иммунизирует себя вопросом о логике перспектив действия и их взаимозависимости, направленной против эмпириче­ского развития. Поэтому важно не путать объективные пространства возможностей экономической или политической глобализации с ре-альными ходами в игре, с эмпирикой глобализации. Но действительно и обратное правило: установка исключительно на эмпирику полити­ческого действия ведет к недооценке контингентности этого дейст­вия, а заодно и самой политики.

9. СЛЕПАЯ ЭМПИРИКА?

Однако глобализационный дискурс подталкивает к самодостаточной теории, к возвращению метафизики в центр эмпирической социоло­гии. Но можно сказать и наоборот: отношение между пространством возможностей и эмпирикой глобализации часто до неузнаваемости меняется ложными индикаторами. В статье «Измерение глобализации» (Foreign Policy, January / February, 2001, s. 56-65) читаем: «Все говорят о глобализации, но никто не пытается измерить ее масштаб… по край­ней мере до настоящего времени. Выработанный нами индекс гло­бализации различает комплексные силы, которые ускоряют во всем мире интеграцию людей и экономик. Какие страны стали в большей мере глобальными? Они стали не такими, как другие? или более кор­румпированными?» Далее авторы перечисляют свои индикаторы: возникающие поверх границ личные контакты, измеряемые уровнем международного сообщения, международных телефонных звонков, обменом международными письмами и т. д.; измеряется также World Wide Web (Всемирная паутина), при этом охватывается не только ко­личество пользователей, но и количество гостей Интернета и серве­ров; наконец, разработаны и собираются индикаторы экономической интеграции. Задаются вопросы о движении товаров и услуг, исследу­ется меняющееся участие в международной торговле каждой нацио­нальной экономики и т. д. и т. п. Отдельные результаты не являются здесь предметом дискуссии (о профессиональной эмпирике глобали­зации см. классические труды Бейсхейма и др. (1999), а также Хельда и др. (1999). Интересно здесь то, что в приведенном выше примере создание эмпирических индикаторов предполагает различение поня­тий «национальное-интернациональное», т. е. следует логике нацио­нальной точки зрения. Таким образом, систематически выпускается из виду особенное — транснационализация производства, потоков капитала, форм жизни и т. д. Взаимосвязь между экономикой и на-


ГЛАВА i. ВВЕДЕНИЕ

ционально-государственной точкой зрения двойственна: с одной сто­роны, homo oeconomicus не признает национально-государственных связей, с другой — сбор статистических данных основывается на кон­цепте национального государства. Это значит, что на макроэкономи­ческом уровне национальные государства являются существенными сравнительными величинами, и приходится исходить из того, что на­циональное государство есть естественное институциональное уст­ройство, созданное для поставок коллективно произведенных това­ров. Выводимые отсюда индикаторы могут легко привести к ложным интерпретациям.

Поясним на примере. Международная торговля измеряет сооб­щение и обмен между различными народами. Однако вместе с рас­тущим значением транснациональных концернов этот индикатор бу­дет выдавать ложные сведения, станет фиктивным. С одной стороны, то, что по-прежнему измеряется как международная торговля, заме­няется торговлей между фирмами; инвестиции, потоки капиталов и услуг, идущие внутри сети фирменных предприятий из одного госу­дарства в другое, не пересекают национальных границ; с другой сто­роны, речь-то идет не о международной торговле, товары не прода­ются и не покупаются, а всего лишь передвигаются и заново комби­нируются на транснациональной географической карте концернов, на которой национальные дислокации и границы имеют стратегиче­ское значение. Возможность избежать национального контроля (будь то таможенный контроль или контроль посредством официальной статистики) составит для концернов в перспективе стратегическую суть транснационализации, так как она открывает простор для двой­ной игры с ценами и налогами, вследствие чего транснациональные концерны в так называемых родных странах платят все меньшие на­логи. Заметим: национальная точка зрения (по причине стратегиче­ски нацеленной логики метаигры) не замечает скрытой реальности транснационализации. Следует исходить из того, что от трети до поло­вины мировой торговли происходит в форме неторговых отношений между фирмами. Одновременно чрезвычайно трудно эмпирически и статистически отслеживать эту развертывающуюся поверх границ прямую торговлю внутри транснациональных экономических про­странств концернов, так как этот вид торговли не поддается отслежи­ванию и контролю [ Kö hler 2002]. Кроме того, сами концерны стратеги­чески не заинтересованы в том, чтобы кто-то заглядывал им в карты, так как они маневрируют транслегально, т. е. в серой зоне (ил) легаль­ности. Национальный взгляд официальной статистики — это взгляд го­сударственных налоговых органов. Считать ли педантично оказываю-


УЛЬРИХ БЕК. ВЛАСТЬ В ЭПОХУ ГЛОБАЛИЗМА

щиеся в конечном счете ложными данные — вот вопрос, на который нельзя ответить эмпирическим путем, который требует критики эм­пирического национального взгляда, требует смены эмпирически-ме­тодологического взгляда, замены методологического национализма методологическим космополитизмом 10.

«В целом, — подводят итог Эдгар Гранде и Томас Рисс, — имеющиеся эмпирические данные о состоянии глобализации можно обобщить и свести к тому, что, во-первых, исходящее от глобализации давление во многих сферах меньше, чем принято считать. Во-вторых, от гло­бализации не только исходит призыв к уменьшению роли государ­ства, но и во многих сферах интернациональной политики (напри­мер, в сфере защиты окружающей среды и прав человека) трансна­ционально оперирующие акторы требуют усиления государственного регулирования и международной кооперации… В-третьих, разные ре­акции национальных политических систем говорят о том, что эко­номическая глобализация не просто сметает исторически сложив­шиеся институции. В-четвертых, давление глобализации на способ­ность к действию и автономию национальных государств сказывается очень по-разному. Даже в экономической и финансовой политике ос­таются значительные игровые пространства, которые могут исполь­зоваться государствами, чтобы, как и прежде, добиваться таких при­оритетных для общества целей, как социальное обеспечение и пол­ная занятость» (2000, 244).

Но что имеет силу для предприятий, имеет такую же силу для госу­дарств. Эмпирическое подтверждение старой политики не опровер­гает аргумента, что того, кто продолжает играть в старую игру, об­гоняют другие; не опровергает оно и того факта, что для государств не существует возможности выбора транснационализации и космопо­литизации. И для теоретиков, и для эмпириков различение между ло­гикой игры и ходами в игре существенно. Вряд ли можно определять ходы, исходя из логики игры, и еще реже идти в обратном направ­лении: исходя из определенных ходов, делать вывод об отсутствии логики игры. Кто привлекает эмпирические данные, чтобы опроверг­нуть открывающиеся в эпоху глобализма возможности государствен­ных действий, тот, скорее, низводит эти действия к неисторическому, абстрактному понятию государства и одновременно лишает крити­ческого потенциала научно-политический и научно-теоретический анализ.

Само собой разумеется, национальный взгляд критикуется и внутри экономики (см.: Voigt 1999, Hellwig 1998).


ГЛАВА i. ВВЕДЕНИЕ

10. НОВАЯ КРИТИЧЕСКАЯ ТЕОРИЯ

С КОСМОПОЛИТИЧЕСКОЙ НАПРАВЛЕННОСТЬЮ

Различие между национальным и космополитическим подходами сле­дует еще раз дифференцировать, чтобы понять, что имеется в виду — перспективы действия акторов (национальный взгляд на вещи) или же научная перспектива наблюдателя (методологический национализм) 11. Вера в национальное государство покоится (часто неосознанно) на сле­дующих предпосылках: общество приравнивается к национально-го­сударственному обществу; государства и их правительства считаются вершиной научно-политического анализа. Исходят из того, что че­ловечество распадется на определенное количество наций, внутрен­няя структура которых будет соответствовать национальному государ­ству, а в системе международных отношений они будут отделены друг от друга границами. Более того, в этом отграничении друг от друга, а также в конкуренции между национальными государствами видится фундаментальный принцип организации политической жизни. Вера в национальное государство обосновывается (особенно претендую­щими на аналитический подход политологами) тем, что демокра­тия осуществляется только в национальном государстве, если вообще может осуществиться. Без национального государства нет демокра­тии. Вот почему постнациональная констелляция — вопреки аргумен­там Юргена Хабермаса (1999) — ставит демократию под угрозу.

Ни в коем случае нельзя смешивать методологический национализм с нормативным национализмом. Если первый связан с социально-на­учной перспективой наблюдателя, то второй — с перспективой дей­ствия политических акторов. Первый модерн позволяет установить характерное слияние национального взгляда на политико-государст­венную деятельность и метологического национализма социальных наук. При этом речь, в духе Макса Вебера, идет об отношении к на­циональным ценностям, которое имело и имеет силу как для пред­метной сферы социальных исследований, так и для самого этого от­ношения 12.

К вопросу дискуссии о методологическом национализме см.: Marius H. 1974; Smith A. D. 19 9 5; Beck 1997; Gilroy 1993; Zü rn 2000; Scott J. C. 1998; Sasseb 2000; Fak 1995; Taylor 199 5; Shaw 2000; Luard 1990; McNeil 19 85.

Методологический национализм не ограничивается социальными науками, он выражается в определенном постулате основных философских гипотез, кото­рые Жак Деррида назвал национальным философизмом: «The claim laid by one country or nation to the privilege of “representing”, “embodying”, identifying


УЛЬРИХ БЕК. ВЛАСТЬ В ЭПОХУ ГЛОБАЛИЗМА

Эта скрытая и потому сверхстабильная гармония социальных и на­учных точек зрения на ценности и закулисные гипотезы эпохи пере­хода ко Второму модерну очевидно, больше не имеет силы. Здесь сле­дует различать две констелляции: отдельные выходы к космополи­тическому взгляду на вещи, методологическому космополитизму как в поле политических игроков (нпо, политические партии, наднацио-

with the universal essence of man, the thought of which is supposedly produced in some way in the philosophy of that people of that nation» («Требования, выдви­гаемые одной страной или нацией, о том, что она наделена привилегией “пред­ставлять”, “воплощать” или отождествляться с универсальной сутью человека, идея которой, как предполагается, возникает каким-то образом в философии этого народа или нации») (1992, 17). Еще дальше идет Майкл Уолцер, устанав­ливая в качестве центрального элемента национального философизма диа­лектику государственного суверенитета и прав человека: «The recognition of sovereignty is the only way we have of establishing an arena in which freedom can bу fought for… It is this arena and the activities that can go on within it that we want to protect, and we protect them as much as we protect individual integrity, by making out boundaries that cannot be crossed, rights that can not be violatеd. As with individuals, so with sovereign states, there are things that we cannot do to them, even for their ostensible good» («Признание суверенитета — это единст­венный способ создать арену, на которой можно бороться за свободу… Имен­но эту арену и те действия, которые разворачиваются на ней, нам и хочется защищать; и мы защищаем их так же, как мы защищаем индивидуальную цело­стность, прочерчивая границы, которые нельзя пересекать, закрепляя права, которые нельзя нарушать. Как в случае с индивидами, так и в случае с суверен­ными государствами есть определенные вещи, которых с ними делать нельзя, пусть даже во благо им») [ Wa fee1977, 89]. Этот национальный философизм лежит в основе теории справедливости Джона Роулза [Rawls], что находит выражение уже в заглавии — «The Law of Peoples» («Право народов») (1999). Единство теории составляют peoples, народы, а не государства или отдельные граждане; в народах Роулз видел основу структуры либерального внутренне­го общества. У национального философизма есть интернациональная сторо­на. Под народами подразумевается единство государства, территориальности, морали и памяти. Только так, по Роулзу, возможна справедливость. Наблюдате­ля философских дискуссий нашего времени охватывает, так сказать, философ­ское пра-изумление, настолько глубоко засело в национальном взгляде на вещи предрасположение к универсалистскому мышлению. Иногда кажется, что слы­шишь Карла Шмитта: «Центральным понятием демократии является народ, а не человечество. Существует, если демократия вообще выступает как форма политического правления, только народная демократия, демократии общече-


ГЛАВА i. ВВЕДЕНИЕ

нальные организации, концерны), так и в сфере социальных наук. Но большинство — это главное направление — на аренах национальной поли­тики и национальной политической науки непоколебимо действует и занимается исследованиями в аксиоматике национального взгляда.

ловеческой не бывает» [ Schmitt, 1983, 234]. О критике см., например, Habermas 1996, гл. 5; Kuper 2000; Gilroy 1993; McCarthy 1999; Held 2000, a, b; Baumann 2000; Levy / Sznaider 1998; Cheah / Robbins 1998; Boyarin / Boyarin 1993. В то время как термин «национальная культура» понимается в территориаль­ном и гомогенном (в крайнем случае в экзистенциалистском) духе, подобные представления (если вообще соглашаться с этим термином ) не применимы к кос­мополитическим культурам. Постнациональные, транснациональные или кос­мополитические культуры не могут мыслиться как некая целостность. Неверно представлять себе космополитические и национальные культуры отдельно друг от друга, как более или менее самостоятельные, самодостаточные, до известной степени даже автономные и в любом случае как интегрированные. В националь­ном философизме все «примеси», вроде культурных норм, ценностей и пред­писаний, мыслятся как эндогенные. Понятие «космополитические культуры» противоречит видению относительно разделенных культурных миров, в кото­рых люди живут рядом друг с другом, — по образу политически и администра­тивно поделенных территорий. Нельзя думать, будто, покидая одну культуру, вступаешь в другую. Нельзя думать, будто можно передвигаться между различ­ными культурами. Нельзя даже приблизительно утверждать, в какой культуре человек находится в определенный момент и в сторону какой движется. С кос­мополитической точки зрения, культура выступает как абсолютное отрица­ние представления о естественных, замкнутых в себе целостностях, которые нельзя выбирать, которые уготованы (или не уготованы) тебе судьбой. Космо­политический реализм отвергает также представление, будто укорененность в этнической или национальной целостности есть естественное и потому здо­ровое состояние человека в мире, тогда как все другие состояния — находить­ся между культурами, черпать из разных источников, быть лояльным к разным национальностям — считаются ненормальными, гибридными, по необходимо­сти плоскими, даже опасными, нездоровыми и чудовищными. Если методоло­гический космополитизм вообще имеет смысл и способен быть действенным, то именно как отрицание представления о культурной гомогенности, мульти-культурализма и мультикоммунитаризма, так как эти понятия отрицают или отвергают то, что составляет содержание космополитического сommon sense: поиск сосуществования в полиэтническом мире исключающих друг друга дос-товерностей, мире, который часто болезненно и жестоко борется за призна­ние инаковости других.


УЛЬРИХ БЕК. ВЛАСТЬ В ЭПОХУ ГЛОБАЛИЗМА

Здесь диссонансы переходят в разделение перспективы действия и перспективы наблюдателя, политики и политологии, которые во­обще могут восприниматься только вне рамок национального взгляда, а лишь вместе с разработкой и усвоением космополитической пер­спективы. Зомбированная наука национального взгляда, которая мыслит и исследует в категориях интернационального действия, ин­тернациональных общностей, интернационального диалога, нацио­нального суверенитета, «государственного народа» и т. д., становится призрачной наукой национальной социологии; подобно националь­ной экономии, национальная социология окончательно зашла в ту­пик. Она не видит и не исследует то, в какой мере транснациональные формы жизни, трансмигранты, глобальные элиты, наднациональ­ные организации и динамики определяют отношения внутри нацио­нально-государственных держателей власти и между ними.

Не менее важно различать шансы на успех (и неуспех) методологиче­ского космополитизма и космополитического режима. По крайней мере с точки зрения возможности, вполне допустимо, что смена горизонта методологического национализма на горизонт методологического кос­мополитизма обретет силу убеждения, не высказываясь прямо о шан­сах космополитизации государств и обществ. Это значит, что оптимист относительно смены взгляда может быть пессимистом относительно смены политики. Было бы до смешного наивно ожидать от смены науч­ной парадигмы космополитической открытости государств.

Таким образом, если делать различие между политическим дей­ствием и политологией и, с другой стороны, между национальным и космополитическим взглядом, а также между методологическим на­ционализмом и методологическим космополитизмом, то получается таблица, поделенная на четыре поля:

1) ориентированные на национальное государство общество и социо­логия;

2) зомбированная национальная наука;

3) космополитическая критика ориентированных на национальное государство общества, политики, социологии и политологии, т. е. Новая критическая теория;

4) космополитическое государство; космополитический режим и т. д. (табл. 1).

Однако вероятность развития этих вариантов политики и поли­тологии можно рассматривать по-разному. К примеру, допустимо (по крайней мере в ближайшей исторической перспективе) то и дру­гое: считать невозможным как смену политической перспективы, так и смену научной парадигмы. Но чтобы считать оба варианта веро-


ГЛАВА i. ВВЕДЕНИЕ

Таблица 1. Смена национального взгляда и парадигмы на космополитический модерн и социальную науку

 

 

    Политическая деятельность
  Национальный Космополитический
  взгляд взгляд
  Методологический Ориентированное Зомбирующая наука
  национализм на национальное госу- о нации: националь-
    дарство понимание ная социология упус-
    общества и политики кает из виду трансна-
    в политической прак- ционализацию
    тике и политологии  
Методологический Космополитическая Космополитическое
  космополитизм критика ориенти- общество и его враги:
    рованных на нацио- что имеется в виду под
    нальное государство космополитическим
    общества и политики, государством, космо-
    социологии и поли- политическим режи-
    тики: Новая критиче- мом, транснациональ-
    ская теория ным надзорным госу­дар ством?

ятными, т. е. надеяться на непосредственный прорыв космополити­ческого государства и космополитической социологии или бояться этого прорыва, понадобилось бы предъявить слишком высокие тре­бования к способности большинства верить в оптимистический ис­ход. Но даже скептику остается в качестве задачи на обозримое буду­щее вера в продвижение методологического космополитизма без ре­ально-политического прорыва в эру космополитического государства. Но это, собственно, и означает рождение Новой критической теории с космополитической направленностью.

11. Новая критическая теория социальных неравенств

А теперь я хотел бы остановиться на тематической и исследователь­ской взаимосвязи, которая вплоть до настоящего времени остава­лась центральной и почти не затрагивалась космополитической сме­ной взгляда, а именно на социологии социальных неравенств, чтобы на этом примере проверить и наглядно продемонстрировать возмож-


УЛЬРИХ БЕК. ВЛАСТЬ В ЭПОХУ ГЛОБАЛИЗМА

ности Новой критической теории и эмпирики. Опубликованный в марте 2002 года отчет Всемирного банка о финансовом положении развивающихся стран читается как обвинение «Terre des Hommes» 13 в адрес богатых стран. Падение мировых цен на сырье, протекцио­низм в торговле и застой в конъюнктуре в индустриальных странах, но в первую очередь сокращение мирового туризма после 11 сентября 2001 г. драматически обострили бедственное положение людей в ни­щих регионах. Мир из-за неравенства превратился в опасное место — в том числе для богатых в западных метрополиях. Только на обслу­живание долгов с юга на север ежегодно перетекает 200 млрд долл. Одновременно приток частных капиталов на юг сократился пятый раз подряд и составляет сумму, на 100 млрд меньшую по сравнению с 1997 годом. Глобальное неравенство растет: с 1960 по 2000 год доля самых богатых 20 % населения планеты выросла с 70 до 90 % глобаль­ного дохода, тогда как доля 20 % беднейшего населения уменьшилась с 2, 3 до 1 %. 1, 2 млрд людей, т. е. почти пятая часть населения планеты, вынуждены тратить менее доллара в день, но помощь развивающимся государствам с 1990 года сократилась еще на 20 %. Как объяснить про­тиворечие между растущим обнищанием населения и растущим игно­рированием этой проблемы?

В Германии многие депутаты бундестага относятся к поколению, которое 20-30 лет тому назад клялось в интернациональной солидар­ности, принимало активное участие в инициативах по оказанию по­мощи странам третьего мира или требовало на церковных соборах сочувствия к бедам и нуждам единого мира. Теперь же именно поли­тика этого поколения в Германии плетется в хвосте помощи разви­вающимся странам. Можно это объяснить личной непоследователь­ностью политиков или же невнимание к глобальному неравенству обусловлено структурными факторами? Существует ли принцип, спо­собный устранить это противоречие? Глобальное неравенство растет и одновременно, с социологической точки зрения, узаконивается.

На вопрос: что узаконивает социальное неравенство? — возможны по меньшей мере два ответа: принцип успеха и принцип национального государства. Первый ответ известен, разработан и повергался кри­тике, так как он вытекает из самоопределения национальной пер­спективы и относится к внутригосударственному неравенству. Вто­рой вопрос раскрывается в рамках космополитической перспективы и относится к легитимации глобальных неравенств. Отсюда следует, что значительные белые пятна — и источники ошибок — становятся

«Планета людей» (франц.) — роман А. де Сент-Экзюпери. 50


ГЛАВА i. ВВЕДЕНИЕ

Таблица 2. Социология социальных неравенств между национальной и космополитической перспективой

 

 

    Социальное положение
  большие (глобальные) малые (национально-госу-
  неравенства дарственные) неравенства
  национальный не имеет значения, принцип успеха
  взгляд не существует  
космополитиче- принцип нацио- национально-государст-
  ский взгляд нального государ- венные принципы несу-
    ства: исключение щественности конструк-
    исключенных ции глобальных нера­венств

очевидными лишь при систематическом чередовании национальной и космополитической перспективы, ибо только в рамках Новой кри­тической теории социальных неравенств может быть вскрыта фунда­ментальная асимметрия находящегося в плену национального взгляда вос­приятия неравенств как в социальной, так и в социологической перспективе. Отсюда ясно: легитимационный успех национального государства за­ключается в том, что оно обращает внимание только на внутренние проблемы и исключает из поля зрения глобальное неравенство (от­носительно) привилегированных слоев 14.


Поделиться с друзьями:

mylektsii.su - Мои Лекции - 2015-2024 год. (0.012 сек.)Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав Пожаловаться на материал