Электронная библиотека научной литературы по гуманитарным 5 страница

С чисто пространственной точки зрения, целесообразно различать большие неравенства (которые в свою очередь делятся на транснацио­нальные, наднациональные, интернациональные и глобальные) и ма­лые неравенства. К малым относятся внутренние национально-госу­дарственные неравенства, которые затронутым ими людям и группам людей кажутся большими, но с космополитической точки зрения, яв-

В дальнейшем мы будем пользоваться методом «двойной интерпретации» [ Beck / Bonss / Lau, 2001], который мы разработали в особой исследовательской сфере «рефлексивной модернизации». Там показано, как одни и те же реально­сти социального неравенства, рассматриваемые то с национальной, то с космо­политической точки зрения, кажутся абсолютно противостоящими друг другу и как подобное чередование перспективы позволяет приходить к новым поста­новкам вопроса и новым гипотезам, т. е. позволяет показать, почему методоло­гический космополитизм открывает новые перспективы исследований и дей­ствий в духе «позитивного сдвига проблем» [ Lakatos 1970].

УЛЬРИХ БЕК. ВЛАСТЬ В ЭПОХУ ГЛОБАЛИЗМА

ляются малыми, так как они при самоописании, самоопределении и са­моконтроле напоминают конусообразный луч прожектора. Принцип успеха указывает на внутригосударственные неравенства и легити­мирует их. Его парадигмой выступает экзаменационная работа: все входят в аудиторию равными, а выходят неравными (по-разному по­зиционированными в иерархии отметок). Благодаря принципу ус­пеха можно, например, распределять доход неравномерно и в то же время легитимно. Тот же, кто говорит о национально-государствен­ном принципе как о легитимации неравенств, хочет сказать, что на­ционально-государственное фокусирование на национальных нера­венствах приводит к исчезновению глобальных неравенств. Это ле­гитимация посредством затемнения: большие неравенства выносятся за пределы национального взгляда. Отсюда следует, что они могут пе­рерастать в институализированную иррелевантность и ирреальность и одновременно легитимироваться. Это не отказ от тематизации гло­бальных неравенств, а тематизация малых национальных неравенств, которая легитимирует большие неравенства.

Таким образом, разделение на большие и малые неравенства от­носится к пространствам восприятия и к численности населения. Ра­зумеется, этот закон национально-государственного исключения гло­бальных неравенств заостряет ситуацию. Сам по себе национальный партикуляризм государства не исключает целиком универсальные принципы и восприятия. И все же национально-государственный взгляд уводит от бедственного положения в мире. Он функциони­рует по принципу двойного исключения: исключает уже исключенных. Поразительно, с каким постоянством большие неравенства, от кото­рых страдает человечество, легитимируются благодаря молчаливому сговору между государственными авторитетами и ориентированной на государственность социологией, отказывающимися эти неравен­ства замечать (табл. 2).

В то время как принцип успеха делает возможным позитивную леги­тимацию малых неравенств, национально-государственный принцип приводит к негативной легитимации больших неравенств. Позитив­ная легитимация означает, что принцип успеха выставляет в выгод­ном свете рефлексивную и обоюдную (взаимную) легитимацию, т. е. что социальные неравенства могут, в принципе, найти понимание тех, кто лишен привилегий. Напротив, легитимацию национально-государ­ственного принципа следует считать негативной, так как она не реф­лексивна и не обоюдна, следовательно, не ведет к соглашению с отвер­женными и лишенными привилегий. Национальное государство есть принцип, в темноте ищущий оправдание глобальным неравенствам.

ГЛАВА i. ВВЕДЕНИЕ

Национально-государственный принцип покоится не на рефлексии как принципе достижения успеха, а на отказе от рефлексии. Негатив­ная легитимация, достигаемая посредством институализированного замалчивания, игнорирования, в конечном счете нелегитимна, так как исключает соглашение с теми, в чьем согласии она чаще всего нуж­дается, — с бедными, униженными и отверженными. Национальное го­сударство, таким образом, не легитимирует глобальные неравенства. Скорее, эти нелегитимированные глобальные неравенства исключа­ются из поля зрения и, таким образом, стабилизируются. С историче­ской точки зрения, это означает, что национальное государство есть институализированное забвение колониализма и империализма, кото­рым оно обязано своим подъемом. Но что придает этой негативной ле­гитимации, достигаемой посредством замалчивания, стабильность пе­ред лицом растущей прозрачности границ? Что ее дестабилизирует?

Дополнительно можно выделить четыре принципа национально-государственной иррелевантной и ирреальной конструкции.

Первый принцип — национально-государственная фрагментация и вме­няемость глобальных неравенств. Пока не существует глобальной ком­петентности и наблюдающей инстанции за глобальными неравенст­вами, эти неравенства распадаются, представляя из себя мозаичный ковер национальных неравенств. Поскольку существует около 200 госу­дарств, имеется столько же точек наблюдения за малыми социальными неравенствами. Но сумма этих зафиксированных в каждом государстве внутренних неравенств не равна большим глобальным неравенствам, так как логика национального взгляда не соответствует логике взгляда космополитического. Национально-государственный самоконтроль и связанные с ним эндогенные предположения о причинах явления противоречат прежде всего космополитическому образу мышления, при котором в поле зрения попадают транснациональные взаимозави­симости, властные соотношения, инстанции, принимающие решения и определяющие причины явлений, т. е. все то, что пригодно и для объ­яснения внутренних национально-государственных неравенств.

В докладе South Commission (1990; цит. по: Fa l k 1995, 50) приво­дится следующая аргументация: «Если бы человечество представляло собой единое национальное государство, то нынешний раскол на се­вер и юг превратил бы это государство в политически взрывчатое, полуфеодальное образование, стабильности которого угрожали бы внутренние конфликты». Это верно и в то же время ложно, так как оставляется без внимания то, что национально-государственный ми­ропорядок структурно игнорирует глобальные неравенства и тем са­мым легитимирует их.

УЛЬРИХ БЕК. ВЛАСТЬ В ЭПОХУ ГЛОБАЛИЗМА

Национально-государственный принцип — это аналитический ключ к пониманию того, почему взаимосвязь между глобализацией и бедно­стью мало исследуется национальной социологией. До тех пор пока в политических действиях и социологических анализах будет задавать тон национальный взгляд, бедность и богатство будут локализоваться в национальном контексте. Тем самым исключается возможность ана­литической конкретизации последствий глобализации в различных исторических контекстах в форме растущих неравенств, сокращаю­щихся доходов, эксплуатации природных ресурсов и подрыва демо­кратических основ. Что же касается социологического исследования неравенств, то с принципом национально-государственной фрагмен­тации сопряжен крупный источник ошибок — опасность принятия ложных национально-государственных решений.

Второй принцип: восприятие социальных неравенств предполагает наличие норм равенства. В национально-государственной перспективе стабильность, исключающая большие неравенства, базируется на на­циональных нормах неравенства — культурных или этнических, пра­вовых или политических. Объективность глобальных социальных неравенств не подвергается сомнению с политической точки зре­ния, пока эти неравенства находятся в тени институализированных норм равенства [Stichweh 2000]. Отсюда следует: в той мере, в какой национальные нормы равенства заменяются нормами космополити­ческими, возникает необходимость и потребность в государственной легитимации существующих больших неравенств. На чем базируется в национальной парадигме это равенство внутри западных социаль­ных государств? На формальном равенстве гражданского статуса: раз­личия в доходах мужчин и женщин, место жительства и т. п. не служат основанием для снижения гражданского статуса. Все члены общества имеют равные права и обязанности. Этому основанному на праве гра­жданства равенству соответствует национально-государственный об­раз культурной однородности (одинаковые язык, история, культур­ные традиции). Национальные принципы включения и исключения, таким образом, определяют и стабилизируют границы восприятия социальных неравенств.

Это ведет к третьему принципу — межнациональной несравнимости социальных неравенств. Национальный взгляд и функциональные достижения национального государства, направленные на легити­мацию глобальных неравенств, не в последнюю очередь базируются на том, что политизирующие сравнения могут иметь смысл только во внутри национальном масштабе и никогда — в меж национальном. Делегитимирующие сравнения в свою очередь предполагают нацио-

ГЛАВА i. ВВЕДЕНИЕ

нальные нормы равенства. В этом смысле, к примеру, различия в до­ходах нигерийцев и немцев, южноамериканцев и финнов, русских и китайцев, турков и корейцев даже при одинаковой квалификации и сфере деятельности могут быть весьма существенными, но дейст­вовать делегитимирующим образом они будут только тогда, когда эти сравнения будут протекать внутри единого горизонта восприятия ин-ституализированного равенства. Это может происходить в случае принятия гражданства того или иного государства или работы в гло­бально оперирующем концерне.

Отсюда вытекает интересный вопрос: в какой мере интернацио­нальные различия в доходах внутри Европейского союза в будущем могут быть легитимированы посредством принципа несравнимости? Или в какой мере вместе с растущим европейским самосознанием (и институционализацией европейского взгляда на собственные про­блемы) до настоящего времени затемненные в интернациональном масштабе неравенства станут восприниматься как внутринациональ­ные и, следовательно, подвергаться легитимации? В той мере, в какой (неважно, по каким причинам) будут падать барьеры межнациональ­ной несравнимости, Европейскому союзу — даже при константных со­отношениях неравенства — будут угрожать большие волнения.

Но роль национального государства в системе глобальных нера­венств ни в коем случае не исчерпывается так называемой функцией легитимации. Четвертый принцип — затемнение легитимирует бездея­тельность; или оно легитимирует такую деятельность, которая обо­стряет большие неравенства, так как эти внешние для националь­ного взгляда эффекты воплощаются в предрешенную нереальность, т. е. в иррелевантность избирателей. Обособленность, в которой со­циальные неравенства тематизируются как неравенства внутренние, открывает возможности для политики глобального передела, при которой риски выходят наружу и перегружаются на слабые страны третьего мира, в то время как барыши в рамках национального госу­дарства максимально возрастают.

В то время когда западные государственные мужи мечтали о деся­тилетии неожиданного мира и богатства, растущее число стран тонуло в долгах, безработице, снижало услуги по здравоохранению и социаль­ному обеспечению, переживало распад жизненно необходимых ин­фраструктур. То, что для западных концернов может быть полезным, а именно настойчивое разрушение управления, приватизация и поли­тика перемен в развивающихся странах, для этих стран часто имеет раз­рушительные последствия. Приведем один пример: Всемирный банк, как удлиненная рука «семерки» ведущих государств, поощрил в Индо-

УЛЬРИХ БЕК. ВЛАСТЬ В ЭПОХУ ГЛОБАЛИЗМА

незии и других странах заключение договоров с частными поставщи­ками энергии. Эти договоры обязывали данные страны получать боль­шое количество электроэнергии по очень высоким ценам. Интерна­циональные концерны получали доходы, в то время как на и без того бедные страны взваливался риск ответственности. «Именно ради этой формы частной экономической активности были усилены Министер­ство финансов США и Всемирный банк. Уже это плохо. Но когда были свергнуты коррумпированные правительства (Сухарто в Индонезии в 1998 г.), администрация США стала оказывать давление на новые пра­вительства и требовать выполнения договоров, вместо того чтобы ос­вободить их от платежей или по крайней мере вступить в переговоры о новых условиях. В действительности имеется длинный список “нече­стных” договоров, выполнение которых западные правительства до­бивались посредством давления» [Stieglitz 2002, 38f].

Национально-государственный миропорядок фрагментирует гло­бальные неравенства; национальные нормы равенства исключают глобальное неравенство; сравнение интернациональных неравенств закрепляет невозможность сравнения в национальных рамках; пре­допределенная иррелевантность больших неравенств — все это позво­ляет сильным и богатым государствам перекладывать риск за свои решения на бедные страны. Эта практика не в последнюю очередь стабилизируется тем, что национальная перспектива действий под­тверждается и укрепляется методологическим национализмом соци­альных наук. Базирующееся на этом исследование неравенства удваи­вает национальную закрытость, планирует себя и свой объект в духе национально-государственной «врожденной науки». То, что, с науч­ной точки зрения, обычно считается проблематичным, возводится здесь в методологический принцип самоисследования. В лучшем слу­чае этот аутизм национального взгляда расширяется до сравнитель­ного аутизма интернациональной компаратистики. Но и этот сравни­тельный методологический национализм сохраняет подверженность большим ошибкам методологического национализма. Однако эта со­циальная и социально-научная фабрикация нереальности растущих глобальных неравенств в национальных социологиях становится все проблематичнее.

Ошибки национального взгляда делаются все очевиднее в той мере, в какой границы становятся более проницаемыми, а не признающие границ взаимозависимости явно растут. Это можно объяснить очевид­ными противоречиями, в плену которых оказалась ограничительная миграционная политика. С одной стороны, именно богатые северные страны были потрясены резким уменьшением населения, а также по-

ГЛАВА i. ВВЕДЕНИЕ

следствиями этого — старением, разрушением пенсионной системы и системы здравоохранения, политическим консерватизмом. С дру­гой стороны, именно эти страны вынуждены превращаться в кре­пости, чтобы защититься от возможных и реальных миграционных потоков из бедных южных стран. В то же время в мире растут воен­ные, экономические и политические взаимозависимости, в свою оче­редь порождающие новые потоки мигрантов и беженцев. Любое ме­роприятие в этом смысле обретает характер дьявольского наважде­ния, влечет ожидаемые «побочные эффекты», легко превращающие свои цели в их противоположность. Так, террористические акты 11 сентября 2001 г. укрепили и обострили (особенно в США) политиче­скую волю, направленную на контроль миграционных потоков. Уп­разднение демократических свобод идет вразрез с необходимостью увеличить иммиграцию, чтобы решить проблему сокращения рождае­мости и старения населения.

Кроме того, национальный взгляд ставится под сомнение процес­сами внутренней глобализации национально-государственного прост­ранства. Свою роль в этом играют следующие процессы: права чело­века отделяются от статуса государственной принадлежности, вызван­ные неравенством карьеры отделяются от национальных контекстов. Об этом свидетельствуют карьеры, ставшие возможными благодаря интернациональному образованию, а также растущее число межна­циональных браков, семей, увеличивающиеся транснациональные трудовые и житейские взаимосвязи [Beck-Gernsheim 2000]. В конечном счете национальный взгляд разрушается в той мере, в какой растут мобильность коммуникации, информации, денежных потоков, рис­ков, продуктов, услуг, а также транснационализируются благодаря средствам массовой коммуникации, рекламы и т. п. в своих внутрен­них пространствах сферы, оставшиеся иммобильными (см. эмпири­ческие данные об этом у Beisheim u. a., 1999; Held u. a., 1999). Наднацио­нальные институции, такие как Всемирный банк, ЮНЕСКО или раз­личные нпо, систематически выдают данные, которые показывают всему миру большие неравенства и тем самым ставят под сомнение ме­ханизмы национальной ирреализации 15.

Уже давно существуют инстанции и организации космополитического социо­логического исследования, конкурирующего с группой ученых, опирающих­ся на национально-государственные данные и их изучение. Примечательно, что постоянство, с которым опровергаются соответствующие критические выпады в адрес академии, существенным образом обязано пониманию высших ценностей, которое академические инстанции противопоставляют методи-

УЛЬРИХ БЕК. ВЛАСТЬ В ЭПОХУ ГЛОБАЛИЗМА

Ошибки национального взгляда становятся ясными, когда усилива­ется значение новых примеров и способов различения между вклю­чением и исключением. Все большее количество механизмов включе­ния и исключения уже не подчиняются классификации неравенства по классам и слоям, границы которых заканчиваются вместе с грани­цами государств. Новые центральные примеры включения и исклю­чения образуются вдоль линий:

а) наднациональных торговых блоков (Европейский союз, nafta 16
и т. д.);

б) культур, складывающихся на принципах диаспор, аскриптивных
признаков (например, «Черная Атлантика» см.: Paul Gilroy) или

в) в условиях жизни в global cities (глобальных городах) (см. об этом ана­
лизы Сассена, Кастальса, Олбрау, Ида, Дюршмидта).

Тем самым оказываются несостоятельными и те аргументы, по­средством которых защищают национальный взгляд.

Прежняя знаменитая защита национальной перспективы и кри­тика перспективы космополитической, предпринятые Гарретом Хар-диным в его книге «Living on a Lifebot» («Жизнь на спасательном ка-

ке глобального исследования производства и управления в наднациональных организациях. Это прежде всего научная этика, опирающаяся на более высо­кое качество национально-государственных данных. Одновременно опасают­ся, что при обращении к космополитическому взгляду в центре снова окажутся метафизики и / или ненаучность. Кроме того, методологический национализм освящается предшествующим философским и политико-теоретическим убе­ждением, что ценности Запада — демократия, правовое государство, социаль­ная справедливость — возможны только в национально-государственных фор­мах и контекстах. Отсюда делается вывод, что космополитическая открытость предает и подвергает опасности демократический духовный облик. В обоих случаях ошибка покоится на следующих упущениях. Во-первых, пре­тензии классиков и их национально-государственные предпосылки лишаются исторического подхода и абсолютизируются. Кто восхваляет классиков, тот скрывает усталость собственной мысли и соглашается с давно усвоенной ролью эпигона. Во-вторых, снова совершается большая ошибка (следуя старому прин­ципу: «не может быть того, чего не должно быть»), когда в жертву устоявшим­ся убеждениям приносится интерес к меняющейся реальности. Даже методо­логически безупречные данные могут оказаться недостоверными и привести к неспособности видеть реальный космополитический мир, вторгающийся в нашу жизнь (см. выше). North American Free Trade Agreement — Североамериканское соглашение о сво­бодной торговле.

ГЛАВА i. ВВЕДЕНИЕ

тере») (1974), сравнивают национальные государства с по-разному оснащенными спасательными кораблями, в которых выжившие в ко­раблекрушении ищут убежище. Согласно аргументации Хардина каж­дое государство может предоставить борющимся в море за свою жизнь место на спасательном корабле. Но отсюда не вытекает никаких обя­зательств хотя бы уже потому, что прием на борт потерпевших кораб­лекрушение приводит к нарушению правил безопасности самих спа­сательных кораблей, т. е. в конечном счете опасности подвергаются все. Этот действующий по сей день аргумент о лодке, полной до краев, ложен потому, что национально-государственных спасательных судов, о которых толкуют сторонники национального взгляда, становится все меньше. Не принимаются во внимание реально существующие пост- и транснациональные позиции, формы и каузальности неравен­ства. Поэтому космополитизму обеспечивает перспективу и превос­ходство не моральная критика ложной диагностики национального взгляда, а ее обнажение.

Наконец, ошибки методологического национализма становятся очевидными по мере того, как становится сомнительным само разли­чение между большими и малыми неравенствами, или, говоря иначе, между космополитической и национальной перспективой. Таким об­разом, мы имеем дело со все большей интернационализацией моделей национальной перспективы. Вместе с проницаемостью национальных границ растет конкуренция как внутри национальных образований, так и между ними. В соответствии с этим в производственных сек­торах, защищенных властью и насаждающих власть, происходит де­ление на тех, кто выигрывает от глобализации, и на тех, кто оказы­вается в проигрыше. Кроме того, затемняющее смысл слово «глоба­лизация» часто используется в борьбе национальной элиты против элиты интернациональной, которые сражаются за позиции и ре­сурсы внутри национальных пространств.

В интернациональных отношениях тоже уменьшается прозрач­ность разделяющих страны границ. После террористических атак исключение исключенных дается труднее, нищета населения в мире растет с учетом интернациональной проблемы богатых стран За­пада — правда, о практических последствиях этого судить пока рано. Опасность терроризма, несущая угрозу национальным границам, уст­раняет заодно и прозрачность этих границ, за которыми с угрожаю­щей скоростью растут глобальные неравенства.

Нет сомнения в том, что эти процессы сопряжены с повышенными требованиями к отдельным государствам. Им недостает не только со­ответствующих возможностей для вмешательства. Они не распо-

УЛЬРИХ БЕК. ВЛАСТЬ В ЭПОХУ ГЛОБАЛИЗМА

лагают необходимой способностью к наблюдению, не говоря уже о возможностях каузального контроля [Stichweh 2000]. Это позво­ляет — в плане самокритики — обосновать главный парадокс новой космополитической ориентации: в той мере, в какой становятся про­зрачнее границы между большими и малыми неравенствами и пере­стают совпадать с национальными границами, возрастает значение «стены» в головах, т. е. институционализированная неспособность воспринимать большие неравенства. Почему? Потому что только та­ким образом может быть перекрыта растущая асимметрия между пре­тензиями на вмешательство в политику государств и возможностями такого вмешательства. Ре-национализация в век растущего глобаль­ного неравенства и его восприятия мировой общественностью стала для богатых государств функциональной.

Можно сделать и другой вывод: когда государство, следуя принципу Брехта: «ибо в темноте ничего не видишь», легитимирует глобальные неравенства, эта легитимация разрушается с началом космополитиза­ции государства. Космополитическое государство, которое (каким бы избранным оно ни было) интегрирует в себя другие культуры, вызы­вает даже в благоприятном случае константных неравенств лавину ле-гимитационных проблем. Почему? Причина проста: государство раз­мывает и устраняет границы несравнимости социальных неравенств. Тем самым вместе с космополитизацией растут искушение и шансы ре-этнизации и ре-национализации общества и политики. Именно по­тому, что размываются границы, мешающая восприятию «стена» в го­ловах еще больше укрепляется.

Можно ли теперь говорить о том, что представляет собой принцип национального государства — достижение или ловушку? Ка­ким бы ни был ответ, ясно одно: не подвергнутое тщательному ана­лизу единство государственного и общественно-научного затемнения глобальных неравенств самым противоречивым образом сказыва­ется как на политических, так и на научных акторах. Национальный взгляд можно относить или не относить к функциональным достиже­ниям национального государства. В любом случае он извращает суть общественных наук. Они осознаются и критикуются как националь­ная социология, национальная политэкономия и постепенно оказы­ваются в плену все более очевидного противоречия между соответст­вующей реальному положению дел научной задачей и взятой на воо­ружение этикой. Ибо они (часто незаметно и невольно) связывают себя с искажением реального положения вещей. Замалчивание со­циологических понятий о глобальных неравенствах приобрело скан­дальный характер.

ГЛАВА i. ВВЕДЕНИЕ

Поэтому в век глобализации Новая критическая теория с космопо­литической целью становится ключевой задачей. Она должна вскрыть и разрушить встроенную в категориальную систему и исследователь­скую практику стену методологического национализма, чтобы, к при­меру, показать легитимационную роль национального государства в системе больших неравенств. Общепринятые внутри национальные карты социальных неравенств сделаны элегантно и весьма детально и, в общем, достаточны для того, чтобы регулировать государствен­ными средствами возникающий потенциал беспорядков в привилеги­рованной части мирового населения. Но драконы больших, неизвест­ных, совершенно недостаточно исследованных неравенств преврати­лись уже не просто в декоративные мотивы, украшающие окраины. Разумеется, нельзя замалчивать или игнорировать веру в националь­ное государство, национальные мифы, которые господствуют в пуб­личных комментариях и академической науке. Самое позднее со вре­мени террористических атак 11 сентября 2001 г. многим стало ясно, что взгляд сквозь стену восприятия, которая отделяет малые неравен­ства от больших, равен взгляду в дуло винтовки 17.

В конце концов Новая критическая теория — это одновременно и са­мокритичная теория. Она утверждает, что только космополитический взгляд делает видимыми реальности и пропасти, угрожающие челове­честву в начале xxi века. Критическая теория исследует противоречия, дилеммы и незаметные, невольные побочные следствия космополитизирую-щегося модерна и черпает силу своих критических дефиниций из на­пряженности между политическим самоописанием и его социологиче­ским рассмотрением. Тезис гласит: космополитический взгляд открывает пространства и стратегии деятельности, которые предпочитает не заме­чать национальный взгляд. Такое толкование становится еще убедитель­нее, так как открываемое космополитическим взглядом пространство деятельности противоречит той безальтернативности, которую обна­руживают в национальной перспективе как акторы, так и ученые.

В этом плане можно назвать четыре основные ошибки, указывать на которые — задача Новой критической теории. Это, во-первых, обна-

Изучение «тонких различий» (Бурдьё) и появившаяся в 70–80-х годах истекше­го столетия микроскопическая социология неравенств филигранной стилиза­ции и дифференциации стиля жизни проводят свои исследования необдуман­но, в свете методологического национализма. Нетрудно предсказать, что они подвергнутся резкой критике, с точки зрения космополитически обновленной социологии неравенств, за их эмпирический подход и опору на нормы нацио­нальной государственности.

УЛЬРИХ БЕК. ВЛАСТЬ В ЭПОХУ ГЛОБАЛИЗМА

ружение и обозначение форм и стратегий затемнения космополити­ческих реальностей; во-вторых, критика неспособности выйти за пре­делы национальной идеи, т. е. необходимость указывать на то, что национализация и этнизация перспектив деятельности не может оп­равдать методологического национализма в социологии; в-третьих, преодоление неисторического увековечения социологической по­нятийной системы и исследовательского опыта с помощью альтер­нативных понятий и исследовательских стратегий; наконец, в-четвер­тых, внесение своего вклада в пробуждение интереса к изменению представлений о политике, т. е. в установление различий между на­циональным взглядом политических деятелей и космополитическим взглядом политэкономии социологии и в использование этих разли­чий на практике 18.

Во всяком случае, не надо думать, что на знаменах Новой критической теории с космополитической целью написан призыв к революции в социологии. Эта революция уже давно идет. Трудно сказать, когда все началось. Юрген Хабер-мас в своей книге «Пост-национальная констелляция» (1999) исследовал важ­ные вопросы и заложил основы нового подхода. Еще раньше Николас Луман, например, указал на то, что для коммуникационных процессов национальные границы не препятствие; он изрядно поиздевался над сторонниками противо­положного взгляда и, иронизируя и аргументируя, выстроил свой тезис о миро­вом сообществе как основополагающем единстве и единственно возможном консистентном понятии. Несколько лет назад Джон Майер и его великолеп­но организованная американская социологическая команда, так сказать, пере­вели Эмиля Дюркгейма в плоскость глобализма. Нетрудно реконструировать этапы перехода от национальной перспективы к глобальной — даже если при этом (используя всевозможные ухищрения под влиянием почти глобального ассортимента данных) не будут учтены требования «Global America». После прозорливого отхода Энтони Гидденса от линейной социологии (1990, 1997), после трех новаторских произведений Мануэля Кастельса о сетевом общест­ве (2001), после постоянных усилий Зигмунда Баумана по замене представле­ний застывшего модерна представлениями модерна меняющегося (1999), после успешных атак и проектов постколониализма, после избавившихся от своей кажущейся автаркической локальности антропологии, этнологии и геогра­фии, которые в разных взаимосвязях заменяют предпосылки методологиче­ского национализма новыми — смешанными формами глобально-локального и локально-глобального, после более всего недооцененного классического про­изведения о космополитической редефиниции социологии — книги Марти­на Олбрау «Global Age» (1996), после предложения Арджуна Аппадураи гово­рить о «fl ows» и «spaces», т. е. о финансовых, миграционных, информацион-