Студопедия

Главная страница Случайная страница

КАТЕГОРИИ:

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






Электронная библиотека научной литературы по гуманитарным 10 страница






В ходе новой западной политики этической и экономической гло­бализации суверенные права национально-государственного модерна лишаются своего ядра и оказываются в подчинении глобальной ответ­ственности. Именно потому, что возбуждение исков по поводу наруше­ния прав человека подается как нечто в высшей степени легитимное, а соответствующие интервенции, подобно Косову, как акт альтруизма, за пределами понимания нередко остается то, что эти интервенции удивительнейшим образом переплетаются со старомодными целями империалистической мировой политики. Но это значит, что права че­ловека открывают путь ложному космополитизму, т. е. гегемониальной инструментализации прав человека.

Эта новая, смешанная форма гуманитарного альтруизма с импер­ской логикой силы подготавливается развитием, которое можно назвать кругооборотом глобализации: экономическая, культурная и моральная глобализация, взаимодействуя, ускоряют распад нацио­нально-государственных институтов, что может приводить к тяжелым человеческим трагедиям и войнам, как это случилось в 90-е годы ис­текшего столетия в Сомали, Западной Африке, Югославии, Албании, а также в некоторых частях Советского Союза. Даже если ослабление центральной власти в западных странах и не может быть сведено к ре­жиму прав человека, становится очевидным, что таким образом обо-


ГЛАВА iii. МЕНЯЮЩАЯ ПРАВИЛА МИРОВАЯ ВНУТРЕННЯЯ ПОЛИТИКА

стряется и может вырваться наружу скрытый вакуум государственной власти и легитимации. Это значит, что национально-государственные компромиссы между этническими группами утрачивают свою связую­щую силу и скрытые конфликты в конечном счете приведут к граждан­ской войне. Но так как это происходит на глазах мировой обществен­ности, т. е. в сфере действия глобальной ответственности, то вместе с намечающимся взрывом силы и хаоса растет возможность «гумани­тарных интервенций».

В кругообороте глобализации объединяются необходимости миро­вого рынка и «добрые намерения» глобального гражданского обще­ства вместе с цепью «нежелательных побочных воздействий» в гло­бальную гражданскую, военную и гуманитарную угрозу, включая все дилеммы, которые порождает эта угроза. Чем успешнее действуют в глобальном масштабе провозвестники свободного мирового рынка и поборники прав человека, выхолащивая государственные нацио­нальные и территориальные структуры, тем ощутимее становится космополитически мотивированная угроза «гуманитарных интервен­ций» Запада против все умножающегося мирового населения. В то же время открыто проявляются противоречия этого «военного гума­низма», который из-за возрождения средневековой доктрины «спра­ведливой войны» ставит под сомнение разумную кантовскую идею «мирного, хотя и не всегда дружественного сообщества всех народов земли, которые могут вступать в деятельные отношения друг с другом» [Kant. Metaphysik der Sitten, Rechtslehre, § 60]. В мировой системе сла­бых государств, которая пропагандируется и создается неолибераль­ной мировой политикой, уже ничто не может встать на пути импер­ского злоупотребления космополитической миссией.

Это происходит в условиях радикальной исторической неодновре­менности, поэтому соединение глобальной этики, экономики и во­енной силы создает и укрепляет культурную разделительную линию, которая проходит между рекордсменами нового гражданского миро­порядка, т. е. первоначальными западными странами, и глобальными «другими», не удовлетворяющими этим масштабам. Эти обособлен­ные от всемирно-гражданского порядка страны так называемого вто­рого, третьего и четвертого мира вступили в политическое наслед­ство европейского национализма; и многие страны выравнивают свое нестабильное внутреннее положение с помощью авторитарного господства и политики этнического обособления. Им отводится роль global underdogs 5 космополитической эпохи, их оценивают и выде-

глобальных неудачников (англ.).


УЛЬРИХ БЕК. ВЛАСТЬ В ЭПОХУ ГЛОБАЛИЗМА

ляют по принципу соответствия неолиберальной политике и режиму соблюдения прав человека.

Противоречия этой интервенционистской политики прав че­ловека лежат на поверхности. Во-первых, интервенции в мире, где права человека нарушаются постоянно и явно, осуществляются все­гда только избирательно. Ввиду эрозии государственного авторитета гражданские войны, во время которых права человека, грубо говоря, топчут ногами, становятся все вероятнее, а интервенции все неве­роятнее; при этом избирательность интервенции способствует и без того широко распространяющимся подозрениям в создании инст­рументов политики силы. Во-вторых, государства с чистой (относи­тельно прав человека) совестью впутываются в противоречия тех, о которых пословица говорит: «Других не суди, на себя погляди». На­блюдая за нарушениями прав человека другими, они не замечают этих нарушений у себя. Тем самым в дискуссиях о содержании прав человека находит выражение и спор о двойной морали Запада в во­просе о правах человека 6.

Одновременно начинается — опять-таки в глубоко укорененной асимметрии между различными частями мира — совершенно ирреаль­ное, парадоксальное, даже извращенное для национально-государст­венного сознания реформирование военного дела на принципах граждан-

Яркий пример того, как претенциозно звучащие декларации оборачиваются дис­криминирующей практикой, дает Организация экономического сотрудниче­ства и развития. На словах эта организация заверяет в своем безоговорочном нейтралитете, а на деле толкование и претворение в жизнь этого нейтралитета часто оказывается ограниченным или откровенно европоцентристским. Леги­тимность вмешательства ОЭСР во внутренние дела восточноевропейских госу­дарств была установлена и провозглашена в июле 1991 года Женевским согла­шением. Там говорится, что «проблемы национальных меньшинств относятся к задачам международного сообщества и, таким образом, не являются цели­ком внутренним делом того или иного государства». Чтобы приглушить дале­ко идущие последствия этих фраз и тем самым протесты против этого согла­шения в западных странах, была введена весьма гибкая интерпретация поня­тия «национальное меньшинство». Эта часть текста устанавливает, что «не все этнические, культурные, языковые или религиозные различия ведут к созда­нию национальных меньшинств». Таким образом, стало возможным исклю­чить вопрос о меньшинствах в западных странах, в которых они классифици­руются как не-национальные, и снять с повестки дня международной полити­ки, например, права индейцев в США, турков в Германии, арабов во Франции и азиатских и афро-карибских групп в Великобритании.


ГЛАВА iii. МЕНЯЮЩАЯ ПРАВИЛА МИРОВАЯ ВНУТРЕННЯЯ ПОЛИТИКА

ского общества. Задачи военных перепрограммированы, их суть — спо­собствовать дальнейшему установлению глобального гражданского общества военными средствами (сравни, например, Bredow von 2001). Чтобы ответить на вызовы радикальной неодновременности, «воору­женные силы западных стран следует основательно изменить. Эти да­леко идущие изменения столь глубоки, что можно говорить о совер­шенно новом, постепенно формирующемся типе, о новых вооруженных силах» (там же).

Речь идет о вооруженных силах де эскалации, задача которых не за­щита своей страны от захватчиков и не завоевание чужих государств, а установление и укрепление гражданского демократического обще­ства на чужой территории. Эти «гражданские вооруженные силы» за­щищают свободное демократическое гражданское общество на земле других государств от конфликтующих партий, которые целенаправ­ленно и бесцеремонно нарушают права человека, причем чаще всего как одна, так и другая. Макс Вебер назвал бы это политико-этической армией, которая должна быть подготовлена и вооружена для того, чтобы в условиях чужих культур, государств и правовых режимов в ка­честве третейского судьи внушать уважение к правам человека.

Эти вооруженные силы уже не присягают на верность своему на­роду, а образуют действующие в мультинациональном масштабе во­инские соединения, взявшие на себя обязательство защищать кодекс прав человека. Вследствие этого ключевое военное понятие «победа» (или «поражение») лишается ауры мифотворческой романтики. Цель не в том, чтобы завоевывать и порабощать чужие земли и страны, а в том, чтобы гасить пламя вспыхивающих этнических гражданских конфликтов. Место архаической завоевательной логики занимает функция военной пожарной команды.

Это исторически новое транснациональное слияние гражданского общества и военного дела выражает себя в пластичном оруэлловском языке; голос войны пользуется мирными, ангельскими словесами: «мис­сия мира», «гуманитарное вмешательство», «peace support operations» 7 или «military operations other than war» 8. «Вооруженные силы де-эскала-ции сражаются с противником не за победу; скорее, их действия на во­енном плацдарме направлены на то, чтобы воспрепятствовать распро­странению насилия в схватке противоборствующих партий. Главная причина военного вмешательства не угроза собственной стране, а уг­роза гражданскому населению в другой стране и угроза миру во всем

операции по поддержанию мира (англ.).

операции, проводимые вне условий войны (англ.).


УЛЬРИХ БЕК. ВЛАСТЬ В ЭПОХУ ГЛОБАЛИЗМА

мире. Первостепенные цели вмешательства — защита населения, кон­троль за мероприятиями по оказанию помощи и частичное восстанов­ление достойных человека структур власти» (там же).

Эта цель может быть достигнута не в одиночку, а только при во­енно-гражданском сотрудничестве и кооперации, в которых участ­вуют не только вооруженные силы других стран, но и (это тоже глав­ный признак не признающей границ транснациональности) гумани­тарные и другие НПО, представители конфликтующих партий, а также корреспонденты национальных и международных СМИ. Соответст­венно, вооруженные силы по своей структуре превращаются в космо­политический общественный эксперимент en miniature.

Тем самым сразу устаревает весь морально-политический космос армии. Если противопоставление врага и друга в национальной мифо­логии казалось столь же обязательным, сколь и культурная однород­ность солдат, то «военно-гражданские работники» выступают за не­что прямо противоположное — за транснациональную солидарность прав человека, за мультинациональность и целенаправленное сотруд­ничество с общественно-гражданскими НПО и инстанциями ради вы­полнения «миссии мира».

В этом смысле новые вооруженные силы по своим целям и харак­теру использования становятся предшественниками космополитиче­ских вооруженных сил, новыми андрогенными существами «военного гуманизма»; одновременно они становятся действительно секуляри­зованными «армиями спасения».

3. Транслегальное господство

Мировая экономика действует транслегально, т. е. ни иллегально, ни неле­гитимно. Возрастание ее власти происходит в виде «революционной узур­пации» (в смысле Макса Вебера) в цифровом пространстве. Транслегальное господство имеет в виду длительный, более или менее институционализиро­ванный шанс влиять поверх всех национальных систем и функциональных границ на результаты государственных решений и реформ, чтобы их при­оритеты соответствовали приоритетам распространения всемирно-эконо­мической власти. Речь, таким образом, идет о том, чтобы - варьируя опре­деление господства Максом Вебером - без всякой надежды, без приказа и по­виновения, посредством целенаправленной политики отказа от выделения инвестиций, от вмешательства воздействовать на изменение государствен­ной структуры, которая (в крайнем и удачном случае) принимает режим мирового рынка и использует его в качестве внутреннего компаса государ­ственной политики. Эта цель достигается там, где государства рассмат-


ГЛАВА iii. МЕНЯЮЩАЯ ПРАВИЛА МИРОВАЯ ВНУТРЕННЯЯ ПОЛИТИКА

ривают приспособление к мировому рынку как политическое обязательство во имя всеобщего благоденствия.

Историк и философ Дэвид Юм уже давно выразил свое удивление по поводу того, с какой легкостью некоторым удается навязывать свою волю большинству даже с их согласия. В связи с этим Макс Вебер строил теорию господства, исходя из вопроса, какие виды веры в леги­тимность побуждают тех, кем повелевают, признавать власть повели­телей. Интересуясь формами стабильного господства, он уделил мало внимания промежуточным и двойственным формам нестабильного господства 9. При транслегальном господстве речь идет о нестабиль­ной форме господства со специфическим «ни — ни». Транслегальный — значит ни иллегальный, ни нелегитимный; в то же время транслегаль­ный — это ни легальный, ни легитимный. Это двойное отрицание не складывается в позитивное утверждение, так как всемирно-эконо­мический авторитет не может сослаться на какую бы то ни было гло­бальную веру в легитимность и не располагает этой верой.

В этом смысле можно говорить о транслегальном господстве как об а-легальном и а-легитимном, если под этим понимается двойст­венный статус — ни иллегальный, ни легальный, ни нелегитимный, ни легитимный. Метавласть капитала распространяется, формально не нарушая законы и не располагая одобрением парламентов и прави­тельств, вместе с развитием новых информационно-технологических возможностей по сокращению временных горизонтов и устранению расстояний. Она вытекает из того, что Дэвид Харви называет уничто­жением пространства временем (1990, 299). Образно говоря, государ­ства имеют корни, а инвесторы - крылья. Эта новая асимметрия укоре­ненной и окрыленной формы власти позволяет проводить захват ми­ровой экономики невоенными средствами.

Под транслегальным господством имеется в виду не господство, стоящее над законом, как господство королей и императоров, кото­рые правили милостью божьей. Речь, скорее, идет о комбинации оп­ределенных признаков:

В этом плане Макс Вебер различал три типа веры в легитимность и, соответст­венно, легитимного господства, а именно: традиционное, харизматическое и легальное господство. Легальность подразумевает господство «в соответст­вии с коллективным договором»; в этом случае подчиняются «легально установ­ленному, деловому, неличностному порядку и вытекающей из него силе фор­мальной легальности» (124). Легитимность, таким образом, может, но не обя­зана опираться на легальность.


УЛЬРИХ БЕК. ВЛАСТЬ В ЭПОХУ ГЛОБАЛИЗМА

1) Транслегальное господство имеет в виду транснациональную метав-ласть, поскольку она систематически использует для целей всемирно-экономического влияния кооперативные преимущества и укрытия различных национальных правовых режимов.

2) Транслегальное господство имеет в виду метавласть, насаждающую право. Концерны не хотят кулачного права, но международные пра­вила или слабы, или вовсе отсутствуют, а национальные правила про­тиворечат друг другу. Поэтому концерны насаждают свое собствен­ное право, действующее как для технических и трудовых стандартов, так и для договорного права, а также для улаживания международных конфликтов и т. п. Все еще верно положение, содержащееся в герман­ской Конституции: «Любая государственная власть исходит от народа» (ст. 20, абзац 2, п. 1), но больше не действует тезис, что вся власть при­надлежит государству. Особенно право учреждения власти, компетен­ция компетенции (право решать, кто за что в обязательном порядке отвечает) принадлежит уже не единственно легитимной государствен­ной власти. Возникают формы суверенитета, разделенного между го­сударствами и всемирно-экономическими акторами (организациями). Это значит, что в рамках частной мировой экономики образуются но­вые организационные формы необщественной власти, стоящей над суверенными государствами, не претендующей на государственный суверенитет, но частично утверждающей свое право.

3) Под транслегальной властью понимается квазигосударственная
компетенция компетенций — с центральным выводом: «транснацио­
нальные предприятия должны как квазигосударства принимать и квази­
политические решения». В генной технике, например, эта компетенция
проявляется открыто. При каких условиях можно экспериментировать
с генным материалом животных и даже людей и можно ли это делать
вообще — вот центральные вопросы человечества, о которых на раз­
личных национальных аренах ведутся острые дискуссии. На деле же на­
циональные правительства и общественность — всего лишь наблюда­
тели принимаемых решений. Руководящий персонал концернов при­
нимает решения без их согласия и сразу же приступает к выполнению
этих решений. Если какой-нибудь национально-государственный ин­
ститут попытается ограничить пространство действия концерна, тот
найдет для себя другое поле деятельности. В конечном счете вопрос
не в том, может ли что-то произойти; вопрос в том, где это произойдет.
В крайнем случае всемирно-экономические акторы принимают поли­
тические решения сами, без демократической легитимации.


ГЛАВА iii. МЕНЯЮЩАЯ ПРАВИЛА МИРОВАЯ ВНУТРЕННЯЯ ПОЛИТИКА

4) Транслегальное — это метавласть инновации, т. е. систематическое вмешательство в институциональные и познавательные условия и воз­можности производства нового; а это означает в первую очередь об­ретение и утверждение власти над производительными силами и ин­новационными возможностями науки. В той мере, в какой всемирно-экономическим концернам и организациям удается поставить этот общественный источник монополии на службу техническим новше­ствам и истине, они действительно располагают некоторыми козы­рями в игре, на кону которой всемирно-экономическая власть. Они могут создавать и ликвидировать рабочие места, создавать продукты и рынки, бороться с государственным регулированием и контролем или отмахиваться от них, устранять конкурентов и т. д.

5) Ограничения вытекают из того, что транслегальное господство есть господство транслегитимное, ибо оно не располагает собст­венной глобальной легитимностью, действуя помимо всемирно-го­сударственных правовых рамок и вне демократических источников легитимации. Откуда черпают всемирно-экономические акторы ле­гитимацию своих решений? В чем природа их мандата? Они видят оп­равдание своих решений в рациональных экономических критериях рыночного успеха. «Мандат» всемирной экономики покоится на эко­номическом вотуме владельцев акций, который проявляется в повы­шениях и понижениях курса на глобальных финансовых рынках; он покоится, mutatis mutandis, на одобрении потребителей, которые, покупая, всегда используют свое избирательное право, т. е. обраща­ясь к конкуренту, могут весьма действенно выразить свое (полити­ческое) доверие. Эта экономическая легитимация, правда, предпола­гает легитимное право и легитимную силу национального государства и не уполномочивает всемирно-экономическую власть на действия против государств. Метаборьба за власть черпает свои темы, свою ди­намику конфликтов, формы протекания и необозримые последствия прежде всего из того, что граница между государством и экономикой (включая компетенцию, право принимать решения, кто за что несет ответственность) прорвана, стратегически изменена, сдвинута и за­фиксирована заново. Если вместе с Жаном Боденом понимать суве­ренитет как основанное в себе самом, ни от чего не зависящее право принимать обязательные для всех решения, особенно как компетен­ция устанавливать права, то всемирно-экономические акторы и ор­ганизации требуют и используют в транснациональном, глобальном пространстве экономической деятельности часть негосударственного, надгосударственного, определяемого экономикой квазисуверенитета.


УЛЬРИХ БЕК. ВЛАСТЬ В ЭПОХУ ГЛОБАЛИЗМА

Это связано с правовым вакуумом глобальной деятельности, которая, с одной стороны, вытекает из несуществования мирового государства, а с другой стороны, из того, что государственный суверенитет уста­новления права ограничен национальными рамками.

Это значит, что в существующем де факто суверенитете всемирно-экономических организаций законодательная власть одновременно приватизирована и транснационализирована. Транснациональная ком­петенция компетенций всегда остается национальной. «В связи с этим на повестке дня стоят правовые реформы как в развитых капитали­стических странах, так и в бывших странах социализма, а также в стра­нах Африки, Азии и Латинской Америки, которые преобразуют свои правовые нормы и институты под руководством Международного ва­лютного фонда и Международного банка реконструкции и развития. В этом смысле национальное государство фактически больше не рас­полагает монополией на законодательную деятельность. Ряд новых акторов — corporate law fi rms 10, частные третейские суды, международ­ные институты и НПО — вносят лепту в умножение форм правления, вариантов законодательной деятельности, распространения методов интерпретации, а также применения норм и стандартов. Негосудар­ственные законодатели являются одновременно продуктом и движу­щей силой транснационализации господства. Национальные право­вые пространства все больше транснационализируются, а трансна­циональные правовые режимы вводятся в национальные сферы» [Randeria 2001, 25]. Права человека, права собственности, патентные права и права окружающей среды суть ключевые темы, в которых расплываются, исчезают и проводятся заново границы между нацио­нальным и транснациональным контекстами, причем таким образом, что как в национальной, так и транснациональной сферах заново оп­ределяются (выторговываются) транснациональные и националь­ные зоны влияния, ответственности и обязательств [Goldstein, Karla, Keohane, Slaughter 2000; Zü rn, Wolf 2000].

Вследствие этого организация политического господства, которая в эпоху Первого модерна руководствовалась исключительно прави­лами, принципами и методами национального государства, во Втором модерне трансформируется и варьирует изнутри. Управление в смысле реального решения проблем все чаще осуществляется в частном по­рядке [Cotler, Haufl er, Porter 19 99; Grande 2000; Schlichte, Wilke 2000].

Транснациональные предприятия, таким образом, превращаются в частно-экономические квазигосударства, которые, с одной стороны,

корпоративные юридические фирмы (англ.).


ГЛАВА iii. МЕНЯЮЩАЯ ПРАВИЛА МИРОВАЯ ВНУТРЕННЯЯ ПОЛИТИКА

принимают обязательные для коллектива решения, а с другой сто­роны, мутируют в направлении фиктивных, виртуальных организа­ций, наделяющих себя правом принимать решения. Старые предпри­ятия управлялись через рынок и иерархию, их власть и решения оп­ределялись и ограничивались экономически, что приводило к утрате ими легитимности. Но предприятия как квазигосударства должны принимать и политические решения, одновременно они существенно зависят от договоренностей и доверия, вследствие чего крайне нуж­даются в легитимации.

Хотя и они организованы и легитимированы не на демократи­ческой основе, многим антиглобалистские инициативы кажутся не­ким движением робин гудов. Когда, например, спрашиваешь моло­дежь, какие политические организации они ставят выше всего, они называют такие движения, как Гринпис и «Эмнести Интернэшнл». Это означает, что существует парадокс власти и легитимности. тнк и экономические организации располагают большой властью и ма­лой легитимностью. Социальные движения, напротив, при высокой легитимности имеют мало власти. И растущие темпы переплетения мировой экономики ускоряют распад легитимации всемирно-эконо­мической метавласти. Эта легитимационная ловушка всемирно-эконо­мической власти представляет собой значительный потенциал поли­тизации. Хронический дефицит легитимации делает мировые рынки ультранеустойчивыми, так как концерны работают в условиях зависи­мости. Чем сильнее они эмансипируются от избирателей или госу­дарственных институтов, тем зависимее становятся они от потреби­телей и их доверия, от рынков и конкурентов. Достоверность стано­вится решающим капиталом, так как мировые рынки предполагают доверие общественности и потребителей. Если доверие утрачива­ется, это может нанести урон рынкам, концернам, даже американ­ской экономике и мировой экономике в целом, как показывают в на­стоящее время балансы прибегающих к фальсификациям крупных концернов, манипулирующее генами производство продуктов пита­ния, а также связанное с риском производство мясных продуктов, сельское хозяйство, ядерная энергетика и т. д. Хрупкость доверия ак­ционеров и потребителей свидетельствует о ненадежности легитима­ции действующих в мировом масштабе концернов, это их ахиллесова пята. И именно в это уязвимое место нацелены действия социальных движений. Но даже неолиберальное американское правительство вы­нуждено противодействовать драматическому упадку доверия с помо­щью антинеолиберальной политики (по крайней мере, символиче­ской) регулирования и контроля.


УЛЬРИХ БЕК. ВЛАСТЬ В ЭПОХУ ГЛОБАЛИЗМА

Откуда движения защиты (например, Гринпис) получают свой ман­дат на деятельность? Они тоже уполномочивают самих себя, претен­дуют на часть негосударственного суверенитета, когда берут на себя ответственность за окружающую среду, протестуя в первую очередь против национально-государственного и всемирно-экономического эгоизма. Но у них нет на это поручения от избирателей; своей внут­ренней организацией они нарушают правила демократии, за которые они борются в глобальном масштабе. Они черпают свою легитим­ность в активно поддерживаемом СМИ отрицательном отношении к самоуничтожению цивилизации (см. с. 334 наст. изд.). Свой мандат они получают за счет усилий по разрешению таких коренных вопро­сов человечества, как разрушение окружающей среды, опасности, ко­торые несет с собой мировая экономика, нарушения прав человека и гражданских прав, борьба против растущей глобальной нищеты, и бесцеремонного нарушения неписанных правил глобальной спра­ведливости. Применительно к этим мировым проблемам речь идет не о внутренних делах национальных государств или интернациональ­ных концернов. Поэтому вполне легитимно вмешиваться и даже с по­мощью целенаправленных нарушений национально-государственного права при поддержке СМИ тревожить и активизировать мировое об­щественное мнение.

Мировое общественное мнение располагает по отношению к госу­дарствам лишь незначительными возможностями влияния. Но по от­ношению к концернам его потенциал влияния огромен, особенно если рассматривать мировое общественное мнение под экономиче­ским углом зрения, как тезис: «политический потребитель обнаружи­вает, что и он обладает властью». Спящий великан Потребитель про­сыпается и превращает акт покупки в голосование о всемирно-по­литической роли концернов, побивая концерны их же собственным оружием — деньгами и отказом от покупки.

Мандат социальных движений — это всегда post-hoc-мандат. Они действуют на опережение защиты глобальных ценностей и ответст­венности, опережение, которое может подтвердиться или не подтвер­диться позже, например, в международном бойкоте потребителей. Поэтому их мандат — это одно из подтверждающихся или опровергаю­щих себя пророчеств. Здесь тоже действует правило: «нет ничего бла­гоприятнее успеха, и ничто так не разрушает доверие, как неудача».

Сколько бы ни спорили отдельные группы, особенно антиглобали­сты, решительно выступая за протекционизм и столь же решительно против всемирно-экономического переплетения экономики, их соб­ственные усилия не останавливаются перед национальными грани-


ГЛАВА iii. МЕНЯЮЩАЯ ПРАВИЛА МИРОВАЯ ВНУТРЕННЯЯ ПОЛИТИКА

цами. Борьба против глобализации давно уже стала глобализирован­ной борьбой. Только всеобщее распространение и использование глобальных СМИ делает социальные движения серьезной политиче­ской оппозицией господству мировой экономики. Концерны против движений — это два великих блока, противостоящих друг другу на ме­ждународной арене нового политического мира.

Инструмент власти, которым могут воспользоваться международ­ные средства информации, — это, наряду с требованием глобальной ответственности, достоверность информации. В мире, где лгут не от слу­чая к случаю, а принципиально, тот, кто говорит правду, опасен. Го­сударства и концерны рассматривают правду под стратегическим уг­лом зрения, т. е. они замалчивают неблагоприятные для себя факты и пропагандируют те, что сулят им выгоду. Для выполнения этой за­дачи у них имеется огромный и дорогостоящий аппарат. Напротив, легитимационная сила общественных движений основывается на дос­товерности свидетельств о действиях, своей надежной информацией изобличающих «нарушителей». Если все складывается благополучно, глобальные социальные движения воздействуют экспериментальным опережением на космополитическую мораль и реформу. Они сооб­щают мировой общественности о далеких от реальности идеях, про­веряют эти идеи на соответствие действительности, а также наделяют правом голоса граждан и борцов за гражданские права.

4. Неолиберальный режим

После холодной войны неолиберальная глобализация стала не только влия­тельной, но и решающей нормативной и политической силой в мировой по­литике. У алтарей всемогущего бога - мирового рынка - снова и снова звучит обещание, что все, кто подчиняется заповедям мирового рынка, будут на­делены земными благами. Политические и нормативные претензии неоли­берализма выступают в последнем революционном варианте с обещанием в качестве реальной экономической политики открыть возможность устра­нения глобальной иерархии власти и разделения труда. Неолиберальный ре­жим не только охватывает политические принципы, оптимизирующие эко­номический эгоизм, но и претендует на создание всеобъемлющей политики справедливого распределения. Неолиберализм заявил о себе как о всемирной квазипартии, которая распространяет свое влияние внутри разных нацио­нальных партий и на разных политических аренах, претендуя при этом на представление и защиту глобальных ценностей, а не интересов эконо­мики. Реальная утопия гласит: «благодаря господству неолиберального ре­жима удается освободить миллионы людей во всем мире от оков нищеты, соз-


Поделиться с друзьями:

mylektsii.su - Мои Лекции - 2015-2024 год. (0.01 сек.)Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав Пожаловаться на материал