Электронная библиотека научной литературы по гуманитарным 9 страница

ГЛАВА iii. МЕНЯЮЩАЯ ПРАВИЛА МИРОВАЯ ВНУТРЕННЯЯ ПОЛИТИКА

ные и технические возможности нередко налицо, но отсутствуют по­литические условия, отсутствует свобода коалиций. В этом пункте становится ясным значение сопротивления правительства герман­ской Восточной зоны введению свободных выборов, также как си­туация, в которой тоталитарным государствам в целом грозит боль­шая, быть может, революционная опасность политических конфлик­тов. Если — будь то явно, как в Венгрии, или только фактически, как 17 июня 1953 г. в Берлине — скрытым конфликтным группам предостав­ляется возможность организованного выступления, распадается все здание тоталитарных государств. Помимо того, возникает большая вероятность, что эта возможность в определенный период времени оформится в каждом тоталитарном государстве; в современных тота­литарных обществах, опирающихся на идеологические государствен­ные партии, существует (прежде всего с точки зрения правящих кру­гов) постоянная опасность того, что разрешенная партия, а именно государственная партия, сама станет корнем оппозиционных движе­ний и революционных конфликтов» (1970, 120). Так и произошло, ко­гда символом движения стала личность Горбачева.

Если зависимость власти от одобрения можно столь убедительно доказать на исторических примерах, высокооснащенных средст­вами подавления государств, то не требуется особой смелости, чтобы спрогнозировать подверженность успехов не пользующейся большой поддержкой метавласти мировой экономики актам насилия. Растущее противоречие между властью и разгосударствленной, приватизиро­ванной силой во Втором модерне можно продемонстрировать тем об­стоятельством, что даже пользующаяся надежным консенсусом власть может самым решительным образом провоцироваться небольшими группами террористов-смертников. Тем самым экстремистские реак­ции фундаменталистов и террористов, для которых конфликты миро­вой культуры дают тысячи поводов, ставят весь высокотехнизирован­ный мир перед лицом неустранимых опасностей. Даже повсеместный электронный контроль постоянно обнаруживает все новые бреши и атакуемые точки. Если представить себе всеобщую уязвимость ми­рового производства, то возникает вопрос: почему бессилие мета­власти и воможности насилия, имеющиеся у отдельных небольших экстремистских групп, не приводят к значительно более опустоши­тельным последствиям? В этой подверженности насилию, зависимо­сти от насилия высокоорганизованных экономических супердержав и впрямь таится новое конфликтное измерение разрываемого про­тиворечиями мира, которое оказывает влияние на все и все окраши­вает и изменяет. Как показывает реакция на террористические акты

УЛЬРИХ БЕК. ВЛАСТЬ В ЭПОХУ ГЛОБАЛИЗМА

в Нью Йорке и Вашингтоне, в осознаваемой опасности террора зало­жен шанс изменения неолиберального соотношения власти, а именно лишение власти всемирно-экономических акторов и наделение пол­номочиями государств.

Пацифистский или космополитический капитализм?

Примечательны еще два новых следствия этих процессов образова­ния метавласти: в цивилизационной лаборатории мировой эконо­мики ведутся, наряду с прочим, эксперименты с пацифистским и космо­политическим капитализмом. Однако в связи с экономическими и по­литическими отклонениями и антиглобалистскими настроениями возникает сомнение в том, смогут ли они утвердить себя в жестокой, воинствующей действительности.

Мировая история — это история безумцев, которые реально или по­тенциально хватают друг друга за горло, намереваясь устранить гос­подство таких же безумцев. Мировая политика — это политика силы. Во все эпохи побеждал кровавый, империалистический принцип вла­стей предержащих и государств. Напротив, новая метавласть мировой экономики сама по себе, по своей сути тяготеет к пацифизму — по сути, но, возможно, не по последствиям.

Глобальный капитализм черпает свою силу, как уже говорилось, не из захвата, а из-за возможности выхода из игры. Однако эта экс­территориальность инвестиций капитала — лишь половина правды. Ибо тот, кто забирает деньги из одного места, должен инвестировать их в другое. Капитал, следовательно, должен где-нибудь пускать корни, локализоваться, поэтому он всегда действует по-империалистически. Но это не военный империализм, а империализм «торгового духа», в котором жизненно нуждаются даже те, кого он подчиняет себе и кто этому подчинению противится. В наслаждениях потребительского об­щества бушует мазохизм собственного экономического интереса, одновре­менно ругая и проклиная общество, которое его подстрекает, наде­ляет инструментарием и которому оно обязано хрупким одобрением своего существования. Более 200 лет назад Иммануил Кант писал об этом: «Дух торговли не может сосуществовать с войной, и именно он раньше или позже овладевает каждым народом. Поскольку среди всех подчиненных власти государства сил самой надежной хотела бы считаться сила денег, то государства чувствуют себя вынужденными (правда, не под воздействием моральных факторов) способствовать установлению благородного мира и всякий раз, когда где-нибудь воз­никает угроза войны, предотвращать ее путем посредничества… Та-

ГЛАВА iii. МЕНЯЮЩАЯ ПРАВИЛА МИРОВАЯ ВНУТРЕННЯЯ ПОЛИТИКА

ким образом, природа благодаря заложенному в самом человеке меха­низму гарантирует вечный мир; правда, с долей уверенности, недоста­точной для предсказания этого в будущем…» [Kant, 1964, 227]. Отсюда Кант выводит обязанность действовать так, будто это возможно.

Подобным же образом теоретически обосновывали «по сути своей невоинственный» (Шумпетер) характер капитализма Огюст Конт и Герберт Спенсер; преждевременно, ибо потом начались затяжные, кровавые эпохи империализма, колониализма и мировые войны, ут­верждающие обратное теории воинствующего капитализма могли раньше и могут сейчас ссылаться на сосуществование войны и нацио­нальной мировой торговли.

Но имеет ли это силу для транснациональной мировой экономики Второго модерна? Раньше воинственные народы завоевывали тех, кто предпочитал торговать; сегодня все происходит наоборот. Об этом говорит и включение гдр в состав Федеративной республики. Воз­можно, новые пробивные способности инвестиционному завоева­тельному походу невоинственной метавласти придают раскол, про­тиворечие, новое соперничество между властью государства и вла­стью мировой экономики. Во всяком случае, в часто излишне острых спорах о новой роли мировых концернов следует принимать во вни­мание, что речь идет о формах завоевания, свойственных пацифист­скому капитализму, который благодаря этому получает свои властные преимущества над привязанными к определенному месту, организо­ванными по территориальному принципу государствами. Можно бы даже говорить о структурной силе невложения инвестиций, отказа от интервенции, но это лишено смысла, так как это затемняло бы в по­нятийном смысле специфику этой формы господства, ее в высшей степени гибкие, не связанные с той или иной территорией формы принуждения.

С другой стороны, глобальный капитализм по своей сути полиэт-ничен и в этом качестве ставит под сомнение национальную онтоло­гию общества и культуры. Таким образом, вопреки доминирующей критике капитализма возникает не только пацифистский, но и кос­мополитический капитализм. Национальные общества восхваляют веру в культурную гомогенность, в необходимость окруженных гра­ницами, охраняемых территорий, в отношения по принципу «друг — враг», в мифы о своем возникновении и ориентированной на них об­щественной памяти. Считается, что только на таком пути возможно общество, возможна интеграция, а вместе с тем политика, демокра­тия, публичность, социальная справедливость, история и т. д. С этой точки зрения действующие в глобальных масштабах предприятия вы-

УЛЬРИХ БЕК. ВЛАСТЬ В ЭПОХУ ГЛОБАЛИЗМА

глядят порождениями дьявола, так как благодаря реальной, действен­ной силе убеждения, свойственной всемирно-экономическому рацио­нализму, они лишают эти мифы их очарования.

Логика исключения, которой руководствуется национально-госу­дарственная политика, вступает в противоречие с логикой включе­ния, взятая на вооружение всемирно-экономическим рационализмом. Не разделение, а смешение рас, этнических групп, национальностей становится источником максимального увеличения созидательных сил и доходов и тем самым доминирующей политикой транснацио­нальных предприятий в области рынка труда. Противоядием про­тив стагнации выступает гибридизация. Смешивание — это козырь, она становится нормой (по крайней мере в пространстве, контроли­руемом транснациональными организациями). Мобильность между предприятиями — это мобильность, не признающая национальных границ. Кто хочет сделать карьеру в немецком мировом концерне, должен говорить по-английски не только в Эрлангене, но и каждо­дневно «поглощать расстояния» и быть готовым к переезду на любой континент. Оперирующие в глобальных масштабах концерны полу­чают свой капитал, рекрутируют элиту менеджмента из разных наций, создают рабочие места и распределяют свои доходы между владель­цами акций в самых разных странах. Таким образом, вера в нацио­нальную социальную онтологию общества эмпирически опровергается реальными экспериментами, причем не моралью мультикультура-лизма, а аргументом звонкой монеты. Именно всемирно-экономиче­ский космополитический реализм языком предельного увеличения доходов помогает утверждению основного принципа: «космополити­ческие общества созидательнее, производительнее, поэтому превос­ходят в конкурентной борьбе национальные общества». С другой сто­роны, метавласть капитала ставит предприятия в положение, когда транснациональные организации должны переходить к реальным экспериментам с полиэтническим сосуществованием и сотрудниче­ством — нередко вопреки сопротивлению национальных государств, национального права и национальных властных структур. Заостряя формулировку, можно сказать, что не признающий границ капита­лизм двулик: он хронически уходит от налогов и в то же время явля­ется школой космополитизма.

Разговор о возникновении пацифистского и космополитического капитализма многим покажется более чем иллюзорным, особенно если он умалчивает об изнанке дела. Так, давление мирового рынка с его космополитической гибкостью и чувствительностью действует и как механизм исключения. Как правило, плоды все больше пожи-

ГЛАВА iii. МЕНЯЮЩАЯ ПРАВИЛА МИРОВАЯ ВНУТРЕННЯЯ ПОЛИТИКА

нают более мобильные согласно принципу: «The winner takes it all!» 4 Многим другим грозит «дрейф» (Ричард Сеннетт) — бесцельное мота­ние от места к месту от человека к человеку от одной работы к дру­гой. Это порождает нарциссизм и наносит вред семейным, любов­ным и дружеским отношениям, разрушает привязанность к опреде­ленному месту и социальный капитал. Больше свободы, но и больше бездомности. Больше мобильности, но меньше лояльности. Больше транснациональности, но меньше демократии. Иными словами, крах национальной социальной онтологии ни в коем случае не означает, что автоматически наступает эра космополитизма, не означает, сле­довательно, что растет любопытство к инаковости других и уважение этой инаковости. Этот крах может привести к распылению или обер­нуться ксенофобией. Нужно держать в поле зрения оба сценария — как сценарий распыления и ре-национализации, так и сценарий космопо­литизации. Их разделяют целые миры, возможные мировые кризисы и катастрофы.

Всякая власть порождает свою противоположность. Возникнове­ние космополитических обществ и формирование противников этих обществ — две стороны одного процесса. Транслегальность всемирно-экономической метавласти придает легитимность глобальным про­цессам антиглобализации и антимодернизации, так как именно они защищают национальные институты легитимного господства — госу­дарство и демократию — от разрушительной силы глобального капи­тала. Модернизация и связанные с ней сломы и взрывы всегда вы­зывали ностальгию по утраченной защищенности, по защитникам традиционных ценностей и добродетелей. Эта «диалектика модер­низации» часто приводила в Европе xix-xx веков к подъему ксено­фобии и неприятию космополитического интернационализма с его либеральными ценностями в связи со страхом перед присущим гло­бальному светскому обществу нравственным упадком. Эта диалектика модернизации заявляет о себе сегодня с остротой не только в сша и Европе, но и в мировом масштабе.

Во многих неевропейских культурах глобализация приравнивается к американизации, в которой видят причину всех зол, поражающих их общества. Неизбежные перекосы глобальных всемирно-экономи­ческих и социальных трансформаций уже сегодня во многих частях мира ведут к такому размаху нищеты и разрухи, перед которым блек­нет «пролетаризация» (Карл Маркс) в Европе xix века. В будущем эти процессы лишь усилятся.

Победителю достается все! (англ.)

УЛЬРИХ БЕК. ВЛАСТЬ В ЭПОХУ ГЛОБАЛИЗМА

Для тех, кто верит в национальную социальную онтологию, кто хочет защитить свою культуру от внутреннего распада, глобализа­ция — это «великое порождение сатаны». Чем сильнее гордится на­род своими мифами, своим культурным наследием и кичится своей независимостью, тем резче его неприятие «американской глобализа­ции», «глобального американизма», который в глазах ностальгирую­щих по национальному суверенитету постоянно оскорбляет их нацио­нальное достоинство. Глобальные процессы, направленные против модернизации, простираются от дипломатически обставленных вра­ждебных демаршей французов, от парадоксально противоречивых союзов (например, между движением в защиту окружающей среды и движением сторонников ксенофобии) до новых интернационалов этнического и религиозного фундаментализма, влияние которых рас­тет с ростом метавласти и тех социальных и политических извраще­ний, которые в глобальном масштабе порождает эта власть. Страшно подумать, что произойдет, если в эту пороховую бочку попадет искра нового мирового экономического кризиса!

Война на Ближнем Востоке, сражения в Афганистане, бесчислен­ные региональные кризисные очаги в Африке и Южной Америке… Мир в 2002 году покрыт сетью напряженностей и угроз, которые в лю­бой момент могут возрасти и выйти из-под контроля. Даже ядерные сценарии достигли такого уровня вероятности, который был немыс­лим в конце холодной войны. Кашмирский конфликт между обладате­лями атомного оружия Индией и Пакистаном; Израиль, находящийся под угрозой оружия массового уничтожения; фанатик-самоубийца, об­ладающий так называемой грязной атомной бомбой и готовый взо­рвать ее в центре Нью-Йорка — после 11 сентября 2001 г. всего можно ожидать. Нужно ли поэтому быть особенно прозорливым, чтобы го­ворить о смертоносном капитализме, который больше не опирается на военную экспансию? Нет, нужно быть слепым и глухим, чтобы не говорить об этом. Необходимо иметь перед глазами одновременно то и другое, тем более что на главных аренах экономической глобали­зации, где конкурируют и кооперируются тнк и государства, война действительно стала почти невозможной. Здесь военная сила дейст­вительно утратила свое значение. Но в то же время государства, видя рост глобализации, по-прежнему делают ставку на воображаемое «мы», исключающее других. В глухих углах мировой политики, где по-преж­нему сохраняется угроза старых территориальных конфликтов, войны и военные угрозы способствуют разжиганию ненависти и вражды.

В противоположность этому теория метавласти утверждает: опи­рающиеся на неореализм в социологии категории власти, господства

ГЛАВА iii. МЕНЯЮЩАЯ ПРАВИЛА МИРОВАЯ ВНУТРЕННЯЯ ПОЛИТИКА

и политики, ориентированные на государство, суть зомбированные ка­тегории. Они не в состоянии охватить и понять новое — новых ак­торов и новые стратегии, новое качество борьбы за власть, ее соци­альные и политические перекосы, парадоксы и амбивалентные пер­спективы (как внутри отдельных наций, так и между ними). После кошмаров хх века следует ожидать наихудшего. Но мы должны откры­вать глаза и на другое — на то, как в перспективе ценностей всемирно-экономической метавласти разрушаются исторические предпосылки национально-государственного господства, как переписываются пра­вила игры мировой политики в конфликтном взаимодействии госу­дарств, мировой экономики и общественно-гражданских движений; вырабатывать для этого соответствующие понятия; должны видеть, что это происходит без демократической легитимации, с помощью транслегальных средств, без войн, на путях пацифизма (что в нео­реализме представляется неслыханным и немыслимым). В соответ­ствии с этим нужно создавать новую категорию и теорию государства в эпоху Второго модерна.

2. Метавласть глобального гражданского общества

Автономия национального государства ставится под сомнение не только ме-тавластью всемирно-экономических акторов, но и метавластью глобального гражданского общества. В основе этого общества - стремление обеспечить права человека, противопоставляя их кажущейся самоочевидности нацио­нально-государственного устройства, согласно которой государства в своих пределах могут поступать так, как им вздумается. Но и политика прав че­ловека располагает целым арсеналом стратегий «тихой» революциониза-ции международной системы. Если в рамках мировой экономики основы не­зависимости признанных международным правом государств в значитель­ной мере ставятся под сомнение или разрушаются посредством запретов, то здесь эта независимость национального государства подвергается норма­тивному, правовому и политическому вмешательству со стороны мирового гражданства. Требование соблюдать права человека позволяет не только НПО, но и целой группе ориентированных на международное гражданство государств оказывать через границы влияние на авторитет и легитимацию внутри других государств. Иными словами, пространство влияния объеди­нившихся космополитических государств стремительно растет. Режим со­блюдения прав человека превращает фрагментиро ванное по национально-го­сударственному принципу властное пространство в не признающее границ пространство «мировой внутренней политики» (Вайцзеккер), в котором «чужие» государства и НПО могут вмешиваться во внутреннюю политику

УЛЬРИХ БЕК. ВЛАСТЬ В ЭПОХУ ГЛОБАЛИЗМА

других государств и изменять их структуру господства. Особенно это уда­ется тогда, когда с помощью режима соблюдения прав человека и соответст­вующих региональных конвенций поддерживаются и усиливаются ориенти­рованные на мировое гражданство группы сопротивления или когда поли­тика соблюдения прав человека сопрягается с экономическими или военными санкциями.

В этом смысле язык прав человека открывает в высшей степени легитим­ный, авторитетный дискурс власти, который, с одной стороны, позволяет угнетенным и ущемленным группам отстаивать свои права легитимными средствами, пользуясь (по возможности) во внутренней борьбе поддержкой мировой общественности; с другой стороны, благодаря этому правительст­вам и неправительственным организациям предоставляется возможность длительного и принципиального участия в дискуссиях и акциях мирового масштаба.

Но и здесь главным является различение между истинным и ложным кос­мополитизмом. Возможность ложной космополитизации, т. е. подгонки гло­бального внедрения прав человека под национальную миссию, представившаяся единственной теперь мировой державе - США, просто бросается в глаза. В про­тивоположность этому большинство правительств Европейского союза прово­дят политику соблюдения прав человека скорее всего с целью придания всеобщего и обязательного правового статуса международным отношениям, который по­следовательно изменяет параметры национальной политики в направлении космополитического режима внутренней политики мирового гражданства.

Разумеется, ориентированные на мировое гражданство государства За­пада располагают сегодня всеми средствами и свободным пространством для использования новых властных ресурсов соблюдения прав человека. Про­блематика глобального гражданского общества снабжает действующие в гло­бальных масштабах сообщества западных государств идеологическим ору­жием для всемирно-экономических и военных крестовых походов. Эта сме­шанная форма гуманитарного самопожертвования и логики имперской власти с особой ясностью проявляется в «гуманитарных интервенциях», ко­торые помогли утвердиться в высшей степени противоречивому «военному гуманизму» (включая соответствующее вооружение и переориентацию на­ционально-транснациональных вооруженных сил, получивших полномочия для проведения подобных акций).

Основание ООН и заявление о необходимости соблюдения прав чело­века, а также штрафные санкции для завоевательных войн и престу­плений против человечности возникли в результате исторического шока: «Аушвиц больше никогда не повторится!» Глобальное осозна­ние правила, что права отдельной личности нельзя нарушать, и в этом

юб

ГЛАВА iii. МЕНЯЮЩАЯ ПРАВИЛА МИРОВАЯ ВНУТРЕННЯЯ ПОЛИТИКА

случае сложилось задним числом, на основании опыта, связанного с непредставимыми последствиями грубого нарушения этих правил. Политика соблюдения прав человека, начавшаяся после Второй ми­ровой войны и целенаправленно поставившая во главу угла защиту прав отдельной личности (а не только меньшинств), явилась, таким образом, ответом на полную несостоятельность национально ориен­тированного международного права, утратившего свою невинность и легитимность в полной катастроф истории хх века. Из катастрофи­ческих последствий возникло то, что Ханна Арендт назвала новым на­чалом в политике. «Если смысл политики в свободе, то это означает, что мы в этой сфере — и ни в какой другой — действительно можем ожидать чудес. Не потому, что мы верим в чудеса, а потому, что люди, пока они способны действовать, в состоянии добиваться невероят­ных и непредвиденных вещей, причем на протяжении долгого вре­мени, независимо от того, знают они об этом или нет» (1993, 15).

То новое, что приходит в мир, можно с полным основанием на­звать ползучей революцией, ибо додуманный до конца режим соблю­дения прав человека, получающий приоритет в сравнении с правом народов на самоопределение, опрокидывает политический миропо­рядок: так называемые внутренние дела государств становятся делом всех. То, из-за чего потерпел крах руководитель Советского Союза и Варшавского договора Леонид Брежнев, а именно желание огра­ничить суверенитет государств, входивших в коммунистический блок, т. е. открыть принципиальную возможность для интервенций Совет­ского Союза, удается сделать в глобальном масштабе благодаря опе­режающему вмешательству в режим соблюдения прав человека в ус­ловиях мирового гражданства. В случае террора государства против собственных граждан допускается вмешательство и даже принятие превентивных мер, если нарушения государством прав человека не­сут в себе потенциальную угрозу космополитическому гражданскому обществу. Нарушая права человека — гражданина мира, правительства могут лишиться международного признания своего суверенитета. Та­кая возможность в отношениях государств к себе и к «чужим» потен­циально всегда присутствует, поскольку нечистая совесть в области прав человека часто является обратной стороной национального са­мосознания. Но это означает, что все могут и даже должны всегда и всюду вмешиваться в чужие дела. Однако всюду вмешиваться могут не все, а только те, кто располагает соответствующими экономиче­скими и военными средствами. Отсюда следует, что возможность гло­бального вмешательства при нарушении прав человека в значитель­ной мере зависит от военно-экономической мощи государств.

УЛЬРИХ БЕК. ВЛАСТЬ В ЭПОХУ ГЛОБАЛИЗМА

Поскольку универсальность индивидуальных прав человека не только стирает границы между государствами, но и позволяет объединять и смешивать их в стратегическом отношении, то глобаль­ная политика соблюдения прав человека постоянно открывает про­странство политической борьбы между государствами и внутри го­сударств, в которых богатые «добрые» вмешиваются в дела бедных «плохих». Таким образом, в сфере прав человека отменяются пра­вила внутренней и внешней политики и вырабатываются новые пра­вила как внутренней внешней политики, так и внешней внутренней политики. Сегодня это можно наблюдать на примере нескончаемых конфликтов между Востоком и Западом, Севером и Югом, а также на примере постоянных стычек по поводу ценности и сути прав че­ловека в азиатских и исламских культурах. Это не в последнюю оче­редь проявляется в различных внутриполитических сферах, напри­мер, в Европе, но и в США, где слияние прав человека с проблемами экономики стало причиной постоянных конфликтов. Следует особо отметить, что режим соблюдения прав человека предоставляет воз­можность угнетенным группам, классам, народностям, меньшинст­вам и т. д. повсюду в мире, благодаря поддержке внутренних и внеш­них неправительственных организаций, заявить о себе мировой об­щественности.

Переход от национально-государственного к космополитическому миропорядку не в последнюю очередь осуществляется благодаря смене приоритетов в международном праве и правах человека, так как делаются выводы из целенаправленного террористического отчу­ждения национально-государственной власти. Место действовавшего в национально-государственном Первом модерне принципа: «между­народное право выше прав человека» занимает не продуманный в своих последствиях принцип Второго модерна: «права человека выше междуна­родного права». Это означает, что в конфликтных случаях права космо­политической личности будут ставиться выше опирающегося на меж­дународное право национально-государственного суверенитета.

Сегодня уже проявляются первые характерные революционные черты этого шага. Рушатся прежние, служившие опорой международ­ной системы различения между внутренней и внешней политикой, войной и миром, так как режим соблюдения прав человека вступает в противоречие с международным правом, поворачиваясь поверх на­родов и государств лицом к отдельной личности и постулируя имеющее обязательную юридическую силу общество мирового гражданства индивиду­альностей. Но оно находится (хотя не всегда и не при всех условиях) в конкурентных и конфликтных отношениях с государственно-граж-

ГЛАВА iii. МЕНЯЮЩАЯ ПРАВИЛА МИРОВАЯ ВНУТРЕННЯЯ ПОЛИТИКА

данскими обществами суверенных народов. Замедленное воздействие ускоряется там, где в национальном и интернациональном простран­стве соблюдение прав человека в обязательном порядке осуществля­ется посредством соответствующих инструментов наблюдения и кон­троля (например, через независимых экспертов или неправитель­ственные организации) иногда вопреки сопротивлению отдельных государств. Оно ускоряется в той мере, в какой удается организовать активистов прав человека, объединить их и создать международную сеть контроля. Таким способом можно воздействовать на внутрен­ние структуры господства и изменять их, мобилизуя взаимосвязи ме­жду внутригосударственными и зарубежными группами акторов на ос­нове их тесного взаимодействия с внешними и внутренними СМИ, го­сударственными институтами и всемирно-экономическими акторами и расширяя базу их влияния. Удается это и в том случае, если правя­щие круги и общественность сами (пусть даже только на словах) берут на себя обязательство следовать правилам «модерна и демократии» и если соблюдение прав человека сопряжено с экономическими санк­циями. Ярким примером этого могут служить коллективные экономи­ческие санкции против Южной Африки с целью покончить с апартеи­дом — санкции, к которым прибегла в 1962 году ООН и к которым в про­межутке между 1970 и 1990 годами присоединились под руководством США более дюжины государств; правда, тут важным было то, что ни­кто в мире не поддерживал режим апартеида, и противодействие ему вылилось во внушительный союз государств, неправительственных организаций и нпк.

Новую главу политики силы открыло прежде всего нынешнее гроз­ное сопряжение глобальной политики соблюдения прав человека с военными интервенциями, скандально заявившее о себе в 1999 году в войне в Косове, развязанной военным блоком нато, и показавшее скрытые до тех пор противоречия «военного гуманизма» и интервен­ционистский характер насаждения прав человека.

Защита прав человека на чужих территориях исключительно гра­жданскими или в крайнем случае военными средствами осуществля­ется сегодня на фоне «недостаточной институционализации права мирового гражданства» [Habermas 2000, 60]. При этом центральную роль в систематическом наблюдении за нарушениями прав человека и в фиксации этих нарушений в отдельных государствах играют НПО (в кооперации с открытыми странами). Например, «Эмнести Интер­нэшнл» приводит в систему и совершенствует сеть постоянного на­блюдения за нарушениями прав человека во всем мире, включая за­падные страны. Одновременно эта неправительственная организа-

УЛЬРИХ БЕК. ВЛАСТЬ В ЭПОХУ ГЛОБАЛИЗМА

ция научилась сноровисто и наглядно демонстрировать на примере биографий отдельных личностей внутренний терроризм государств, задним числом устраивать воздействующие на мировую обществен­ность скандалы по поводу нарушений прав личности и, таким обра­зом, обострять сознание прав человека и тревожить мировую совесть. Но это не дает оснований закрывать глаза на то, что и «Эмнести Ин­тернэшнл» устраивает показательные и длительные гуманитарные интервенции невоенными средствами в другие государства.

Можно установить целый ряд параллелей между режимом прав че­ловека и неолиберальным режимом. Тот и другой функционируют по принципу осуществляющих самих себя пророчеств, поскольку оба становятся акушерами нового порядка власти и легитимации. Они пытаются сделать проницаемыми национальные государства и об­щества, в одном случае, для потоков капитала, кругооборота товаров и потребления, в другом — для осуществления прав человека. Совер­шенно ясно, что оба режима могут быть — с той или другой стороны — связаны между собой. Так, уже имеется предложение сделать наруше­ние государствами прав человека поводом для выделения или невы­деления инвестиций; таким образом, соблюдение прав человека будет осуществляться с помощью «кнута» мировой экономики.