Электронная библиотека научной литературы по гуманитарным 21 страница

Стратегии детерриториализации государства

Расхождение между территориально дефинированным пространст­вом государства и детерриториализированно и транснационально дефинированным пространством мирового рынка преодолевается — с точки зрения государств — только путем распространения государ­ственных действий за пределы территориальных границ. Политиче­ский ответ на возникшую экономическую географию можно найти в той мере, в какой удается разработать и реализовать концепцию и пути детерриториализации государства и политики. Только так «удел» государственной политики — превращаться из погонщиков в по­гоняемых глобализации — может обратиться в новый взлет политиче­ского. И возможным это становится благодаря транснационализации, понимаемой как межгосударственная кооперация.

Когда правительства в рамках международного права заключают договоры, имеющие обязательную силу, или же — как это принято в Европейском союзе — объединяются в транснациональные коопе­ративные исполнительные власти, тогда каждое правительство дейст­вует в некоем транснациональном пространстве, поскольку принятые обязательства означают обязательность для всех. Так возникают коо­перативно-государственные, транснациональные образования, про­странства кооперативного суверенитета, которые вполне способны решительно противостоять глобально оперирующим концернам ча­стной экономики и устанавливать новые рамочные условия.

Но за этот прирост транснациональной государственной власти нужно расплачиваться мелкой и крупной монетой национальной авто­номии. Это означает, что транснационализация государственной вла­сти, детерриториализация политики сопутствуют постепенной само­денационализации государства и его ожесточенно обороняемого суве­ренитета. Речь идет не о потере суверенитета (на что часто жалуются), а напротив, об утрате национального суверенитета, который, вполне вероятно, сверхкомпенсируется посредством расширения трансна­ционального кооперативного суверенитета. Этот для многих наций, национальных политиков и национально-государственных теорети­ков почти немыслимый (во всяком случае, исключительно болезнен-

ГЛАВА v. ГОСУДАРСТВЕННЫЕ СТРАТЕГИИ…

ный) шаг из национального как бы в пустоту транснационального не­избежно приводит к проблемам, с которыми нам приходится сталки­ваться в глобальную эпоху. Так, индивидуальные действия государства почти во всех тематических полях политики — праве, криминалистике, образовании, технологических разработках, предупреждении непред­виденных рисков, в экологической политике — обречены на неэффек­тивность. Только транснациональные решения и их предпосылка — де-территориализация политики и государства в образе кооперативных союзов и международных режимов — открывают возможность нахожде­ния решений по насущным вопросам. И наконец, центральным явля­ется представление, согласно которому отказ от национальных прав на суверенитет ни в коем случае не означает утраты национальной компе­тенции в решении проблем. Более того, верно обратное: только транс- национализация государственных и правительственных действий от­крывает пути для решения национальных вопросов.

Это важное представление, дающее импульс для понимания Вто­рого модерна государства и политики: национальное оживление поли­тики достижимо только через ее де-национализацию. Существует внутрен­няя связь между утратой национального суверенитета и приростом транснационального суверенитета, т.е. вновь обретенная возмож­ность развития национального суверенитета на пути кооперации, если под этим понимать решение национальных вопросов проблемно ориентированной политики.

Однако подобное расширение национально-государственного про­странства действий отягощено порождаемой им проблемой: оно ли­шается прямой демократической легитимности. Но это справедливо до тех пор, пока пространство парламентской демократии совпадает с национально-государственными границами и транснационализация политики не связывается с транснационализацией демократии. В та­ком аспекте национально-государственная политика, которая стре­мится выйти за пределы своего постоянно сужающегося националь­ного суверенитета, открывает для себя даже приращение националь­ной власти, которая к тому же уходит из-под контроля парламентской оппозиции и национальной общественности.

Говоря на языке Макиавелли, транснациональные полномочия национальной политики двойственны: они переходят национальные границы и обеспечивают эффективность в национальном масштабе, поскольку способны подрывать демократический контроль. Трансна­ционализация открывает, таким образом, новую опцию для нацио­нальной политики: через Европу или Всемирный банк можно отклю­чать собственную оппозицию и, таким обходным, транснациональ-

УЛЬРИХ БЕК. ВЛАСТЬ В ЭПОХУ ГЛОБАЛИЗМА

ным путем продавливать коллективно обязательные национальные решения. Так, правительства, которые учатся действовать трансна­ционально, могут ограничивать пространство действий правитель­ств-преемников. «В том, что можно войти в противоречие с изменив­шейся волей избирателей, убедилась красно-зеленая коалиция в Фе­деративной Республике при попытке провести в рамках внутренней политики законодательный запрет на переработку ядерных отходов. Она быстро обнаружила при этом, что во многих отношениях у нее связаны руки договоренностями предшествующего правительства с правительствами Франции и Великобритании, благосклонно отно­сящимися к атомной энергетике. Ведь в свое время христианско-ли-беральное коалиционное правительство обеспечило себе поддержку извне для лучшей защиты политической программы, которая могла натолкнуться на ожидаемое противодействие внутри страны» [Wolf 1999, 18].

Стратегии большой политики

Чтобы утвердить и по-новому обосновать необходимость государства в противовес колонизирующей политическое мировой экономике, нужно сломить гегемонию неолиберального дискурса и заменить его дискурсом о содержаниях большой политики. Как уже говорилось, речь идет о стратегиях, которые никогда нельзя отождествлять с их осуществлением. Отказ от стратегий большой политики на том основа­нии, что их осуществление в данный исторический момент представ­ляется утопическим, равносилен превентивному отречению от цен­тральной властной стратегии политики. Мы, таким образом, говорим в этом контексте о содержании политики в определенном властно-ст­ратегическом расчете. То, что это в конце концов возможно только то­гда, когда само содержание убедительно и способно вдохновлять и мо-билизовывать людей, также вполне может рассматриваться как часть стратегического расчета. Стоит отметить, что неолиберальный гло­бализм именно этой вдохновляющей властью не обладает. Ведь речь идет об идеологии технократической элиты, а не об идеологии, мо­тивирующей и активизирующей массы. Новые неолиберальные кре­стоносцы проповедуют свои заповеди: «если станешь стройным, мо­бильным, гибким, да еще и подключишься к Интернету, то будущее у тебя в кармане». Но все это едва ли способно породить новое чув­ство общности, солидарности или новую самоидентификацию. Верно обратное: свободная идеология мирового рынка подрывает сущест­вующие традиции и демократические культуры, обостряя социальные

ГЛАВА v. ГОСУДАРСТВЕННЫЕ СТРАТЕГИИ…

конфликты и подвергая риску принципы политической свободы, со­циальной справедливости и безопасности.

Тот, кто хочет противодействовать неолиберальному дискурсу, по­литически чрезвычайно успешному в глобальных масштабах, должен вводить в игру и демонстрировать необходимость политического. На это нацелены прежде всего стратегии де-легитимации действий ми­ровой экономики, затем стратегии конфликтов и кризисов и, наконец, стратегии утопии, которые представляют транснациональный ренес­санс политического как программу саморефлексивной политики.

Один из путей демонстрации и разыгрывания необходимости политики заключается в том, чтобы по-новому дефинировать и ра­зыгрывать государственно-демократическую монополию на легитим­ность в конфронтации с мировой экономикой. Экономика нуждается в транснациональных политических рамках, в которых она может действовать, иначе исчезает согласие, а значит, власть мировых эко­номических акторов. Транслегальное господство должно, таким обра­зом, как бы обрастать транслегальной политикой. Поскольку любая власть зависит от одобрения, концентрация власти мировой эконо­мики сомнительна в легитимационном отношении. Можно даже сказать, что с ростом власти растет и осознается общественностью ее сомни­тельность. Многократно упоминаемый кризис доверия, грозящий ми­ровой экономике, говорит об этом.

Может быть выдвинуто такое возражение: экономика не выбира­ется населением и не зависит от одобрения с его стороны. Стремление мировой экономики к автаркии в отношении политики и общества есть одна из ее идеологических ахиллесовых пят. Именно трансна­ционально оперирующая экономика живет благодаря легитимности, заимствованной у политики, так сказать, благодаря государственным слияниям легитимностей, которые молчаливо предоставляются, но мо­гут быть и отозваны. Так, например, политика и государство должны терпеть и оправдывать экономические, социальные и экологические проблемы, порождаемые потоком частного капитала и инвестици­онными решениями, — крах стран и целых групп стран, безработица и разрушение окружающей среды. Правительства, таким образом, должны предвидеть и оправдывать негативные стороны приватных инвестиционных решений, не имея возможности непосредственно влиять на принятие последних.

Впрочем, капитал, всевластно оперирующий в безлегитимном про­странстве транслегальности, сам по себе также крайне уязвим в отно-

УЛЬРИХ БЕК. ВЛАСТЬ В ЭПОХУ ГЛОБАЛИЗМА

шении легитимности. При том что расчет на отдельный продукт ве­дется глобально, но с минимальной рентабельностью, протесты по­требителей, которые в безлегитимном пространстве, как искры в лесу, жарким летом вызывающие пожар на обширной территории, могут об­рушить конструкции глобального рынка. Протесты антиглобалистов — как глас вопиющего в пустыне — отметаются на уровне менеджмента в концернах как реакции «глобофобных» и нерепрезентативных, не­легитимных pressure groups 4, которые в конечном счете препятствуют экономическому росту, идущему на пользу бедным во всем мире.

Пусть политическая и экономическая власть подобных протестных групп незначительна в традиционном смысле, но они весьма успешны в том, чтобы подавать себя как воплощение «мировой совести» и ак­тивно протестовать против ощущаемой во всем мире и осуждаемой сверхвласти концернов. В остальном эти транснациональные проте-стные движения, уже действующие детерриториально, настолько же сильны, насколько непрочной в отношении легитимности является концентрация всемирно-экономической власти. Точно так же и ми­ровые концерны — вопреки или даже благодаря максимизации своей экономической власти могут выстоять в конфликтной ситуации лишь тогда, когда другие легитимно им содействуют и, в крайнем случае, за­щищают их властную позицию на рынке средствами государственного насилия. В общественной конфликтной ситуации зависимость изме­няется на противоположную: легитимное бессилие концернов так же бросается в глаза, как необходимость государственной политики, рас­полагающей монополией на легитимность. Опасность всемирно-эко­номической власти является, таким образом, транснациональным конфликтным случаем. Потенциальные и актуальные конфликты ли­шают мировых экономических акторов их власти и дают власть пра­вительствам. Понять это чрезвычайно важно, поскольку транснацио­нальный конфликтный потенциал политики становится важным ис­точником ее самообновления.

Так, старый вопрос о «власти мульти» предстает в новом свете. Может быть, стратегии автаркии мировых концернов функциони­руют в соответствии со старой Марксовой логикой, утверждающей, что своими успехами они подрывают основы собственной легитим­ности? Как должны вести себя мировые концерны в мире, где тысячи людей в Сиэтле, Давосе и Вашингтоне выходят на улицы, выражая страх перед глобализацией, где социальные и политические послед­ствия экспансии концернов во всем мире вызывают все большее со-

групп давления (англ.).

ГЛАВА v. ГОСУДАРСТВЕННЫЕ СТРАТЕГИИ…

противление общественности, к которому присоединяются полити­ческие группы, крупные и мелкие?

Противодействие со стороны НПО и различных социальных и по­требительских движений сильнее, чем когда-либо. То потерпел крах чересчур благосклонный к предпринимателям Международный ин­вестиционный договор (nai) ОЭСр; то вынуждены были временно отступить мощные ген-технологические концерны в Европе, и даже в США, на родине бездумной апологетики прогресса, ген-технологи­ческие концерны перешли к обороне. Здесь, кроме того, множатся влиятельные голоса, которые, помимо преимуществ, склоняют на все лады и неконтролируемые опасности био-, информационных и робо-тотехнических технологий. Даже вто кажется парализованной со вре­мен беспорядков в Сиэтле.

Все это свидетельства легитимационного распада, от которых гло-бализационные элиты — подобно лидерам гдр — стараются просто от­махнуться. Но, подобно лидерам гдр, они могут внезапно оказаться перед обломками своих мнимо автаркических властных конструкций, которые при отсутствии одобрения оказываются все более шаткими.

Государственной политике, которая печется о своем возрождении в транснациональном пространстве и перед лицом мировой эконо­мики, следовало бы упразднить железную коалицию национального государства и экономики, сделаться конфликтоустойчивой, даже при­ветствующей конфликты и в коалиции с НПО и движениями потребите­лей превратиться в адвокатов по-новому дефинируемого «всеобщего блага», которому систематически наносят ущерб сиюминутные интересы ка­питала. Политика выигрывает, пока выносит на обсуждение леги­тимность мировой экономики и допускает вопрос о лишении ее ле­гитимности. Кризисы легитимности свидетельствуют о не-автаркии и легитимационной уязвимости мировой экономики, а тем самым — о необходимости политики. Если удастся развернуть ситуацию на 180 градусов и перестать подвергать политику во всем мире обвинениям с неолиберальных позиций, а напротив — вскрывать местные и усили­вающиеся с ростом власти дефициты легитимности, то возрожденная политика сможет покончить с гегемонией неолиберального дискурса и заменить его дискурсом политического самообновления.

В отношении мировой экономики это означает требование вме­няемости, ответственности, прозрачности. В отношении обществен­ности и избирателей это означает превращение риторических обо­ротов и словесных заверений, принципов справедливости и права (права человека, нормы труда, достойного человека, защита окру­жающей среды), благодаря ООН уже ставших международно признан-

УЛЬРИХ БЕК. ВЛАСТЬ В ЭПОХУ ГЛОБАЛИЗМА

ными, в инициативы исполнительной и законодательной власти, причем на национальном и международном уровнях. Это, однако, воз­можно только в том случае, если партии и правительства совершат поворот на 180 градусов согласно девизу: отказ от утопии означает от­каз от власти. Сознательная неутопичность есть не только болезнь че­ловеческого духа, но и карт-бланш на отречение политики от самое себя. Лишь тот, кто может воодушевлять людей, завоевывает их одоб­рение и власть. Новое открытие большой политики есть в конечном счете прямая дорога, уводящая из затянувшегося несовершенноле­тия — и безвластия — национально-государственной политики во Вто­ром модерне.

И наоборот: для политики, которая обновляет, а не преодолевает национальное, драматически открывается разрыв между политиче­скими целями и потребностями в налогообложении, с одной стороны, и растущим бессилием в действиях — с другой; в то время как эконо­мики, включенные в глобальные сети, могут действовать в одновре­менных и непрерывных временных горизонтах, национально ограни­ченная политика попадает в ловушку локальной игры с отрицатель­ной суммой. Суть ее в том, что национальные государства должны компенсировать свои «уступки» (например, дальнейшее дерегулиро­вание национального рынка) за социальный и политический счет. Поэтому политика, чья программа ограничивается девизом «эконо­мить, экономить, экономить!», одновременно рискует потерять одоб­рение избирателей и себя собой.

Политика дерегулирования и политика сохранения власти в дли­тельной перспективе исключают друг друга. Кто согласится с собст­венной отставкой? Стратегия неолиберализации политики подго­тавливает распад власти самой политики. Неолиберальные элиты глобализации, по-видимому, еще не осознали, что мир стал демокра­тическим. Вот почему и обостряется властно-политическая конфрон­тация между капиталом и политикой. Бывший испанский премьер-министр Фелипе Гонсалес сформулировал это так: «Мы [социал-де­мократы] хотя и правим везде в Европейском союзе, но не находимся у власти».

С другой стороны, накапливаются вызовы в отношении полити­ческого действия и политической фантазии, сравнимые (если это вообще можно сравнивать) с вызовами в начале индустриализации 150-летней давности. Если тогда речь шла о том, чтобы «выстроить» национальные государства, парламенты, правительства, конституции

ГЛАВА v. ГОСУДАРСТВЕННЫЕ СТРАТЕГИИ…

и создать соответствующие системы профессиональной подготовки, транспортные структуры и т. п., то сегодня на повестке дня — реформы еще более грандиозных масштабов. Ведь необходимо заново растолко­вать и приспособить для транснациональной эпохи демократические достижения национального государства. Поэтому разработанные для национального государства ключевые институты парламентской де­мократии, как и социальное государство, должны быть приспособ­лены к транснациональной ситуации. Одновременно нужно решать вопрос, как просчитывать и тем самым делать приемлемой новую не­уверенность в получении работы, не говоря уже о далеко не решен­ных вопросах все большего разрушения окружающей среды в глобаль­ных масштабах и пока не поддающихся расчету рисках, связанных с новыми технологиями, которые все чаще вторгаются в нашу жизнь.

Все эти вопросы скроены по одной глобальной мерке, так что ди­лемму национальной политики в начале xxi века можно сформули­ровать следующим образом: с одной стороны, уменьшаются органи­зационные возможности в преддверии национального самопаралича и концентрации всемирно-экономической власти; с другой стороны, громоздятся политические вызовы, и конца им не предвидится.

На эту дилемму нацелена государственная стратегия содержатель­ного обновления: политики и правительства не вправе ждать того, что другие — воля граждан, общественность, мировая экономика, СМИ, НПО и т. п. — окажутся в большинстве и предложат острые вопросы на обсуждение за столом переговоров. Они могут и должны сделать эти большие темы центром содержательного самообновления поли­тики и обновления власти политики. Однако это удается только по­верх границ национальных государств, т. е. в той мере, в какой то бы­стрее, то медленнее снимается национальная ограниченность, раз­рушается гегемония неолиберального дискурса и завоевывается общественное мнение по поводу проектов космополитического об­новления политики 5.

2. СТРАТЕГИИ НЕЗАМЕНИМОСТИ

Стратегии необходимости и незаменимости связаны с отношением «государство — экономика», а не «государство — государство» или «эко­номика — экономика». Если стратегии необходимости обновляют мо­нополию политики в отношении к мировой экономике (и потому, в от­личие от стратегии автаркии, направлены строго в противоположную

См. в этой связи также раздел о стратегиях реполитизации политики.

УЛЬРИХ БЕК. ВЛАСТЬ В ЭПОХУ ГЛОБАЛИЗМА

сторону), то стратегии незаменимости противодействуют, во-первых, технологическим и организационным стратегиям монополизации концернов (это транснациональные стратегии компетенции); во-вто­рых, они направлены против монополизации рациональности миро­вой экономики и нацелены, таким образом, на ограничение государ­ственных задач или их вывод из общественного пространства в при­ватное пространство мировых экономических акторов (это стратегии демонополизации всемирно-экономической рациональности).

Транснациональные стратегии компетенции

Чтобы привлечь иностранный капитал, необходимо создать пра­вовые и организационные рамочные условия, менее затратные не только в сравнении с другими государствами. Эти требуемые пред­посылки должны сделать государства способными — благодаря соот­ветствующим ноу-хау и организационно-правовым компетенциям — на равных противостоять концернам в выторговывании условий и, например, выполнять и контролировать заключенные договоры, противодействуя концернам, отстаивающим собственные интересы с помощью опытных экспертов. Если государства не располагают ни специалистами, ни законами, ни институтами, а в общении с ме­ждународными концернами не пользуются услугами налоговых экс­пертов, их переговорная сила уменьшается, а ведь государства и так всегда конфликтуют с властью объединенных и прошедших огонь и воду, опытных в транснациональных делах корпоративных юри­стов и технологов.

С учетом этого государственные стратегии незаменимости наце­лены на создание законных рамок в стране пребывания. Ведь, напри­мер, действительно повысить согласованные на переговорах налоги можно только при наличии соответствующих контрольных институ­тов, хорошо подготовленных экспертов-юристов и административ­ных и управленческих кадров, знакомых к тому же с транснациональ­ной силовой метаигрой, а не привыкших к примитивным шахматным двухходовкам. Такая позиция отдельных государств по отношению к мировым концернам может быть усилена, если каждое государ­ство сделает ставку на кооперацию, т. е. если удастся создать в стра­нах пребывания сравнимые производственные условия и «картели хозяев» по интересам, во-первых, для обмена соответствующим опы­том, а во-вторых, чтобы таким путем ограничить возможность страв­ливания этих стран друг с другом.

И наоборот: переговорная сила концернов повышается тогда, когда

ГЛАВА v. ГОСУДАРСТВЕННЫЕ СТРАТЕГИИ…

а) технологическая сложность запланированного инвестицион­
ного режима больше или увеличивается быстрее, чем совершен­
ствуются транснациональные кадры управления и растет деловая
компетенция, а также обучаемость персонала в стране пребывания
и / или

б) размер планируемого предприятия в целом превышает имею­
щиеся в одном государстве деловые и правовые возможности
управления и контроля.

Оба условия частично и в зависимости от специфики проекта за­даны, конечно, и в государствах центра, но прежде всего — в странах так называемого третьего мира.

Стратегии демонополизации экономической рациональности

Глобальное триумфальное шествие рыночной рациональности сов­пало с развалом Советского Союза. Из всемирной истории не только выпал какой-то военный блок, возник не только многополярный мир, но мировая монополия на экономическую эффективность и рациональность. Поскольку коммунистическая государственная и плановая экономика (особенно ее идеи) обанкротилась, нарушилось также распределение труда и рациональности, которое лежало в основе западной идеи со­циального государства и государства «всеобщего благоденствия». Госу­дарство и здесь обладало квазиэкономической монополией на рацио­нальность, которая распространялась на верховные экономические активности — управляемые и контролируемые государством армию, милицию, юстицию, а также на сферы услуг и производства.

Без сомнения, государственные (экономические) активности за­меняемы в той мере, в какой экономике (а значит, в средне- и долго­срочной перспективе всемирной экономике) удается применять мо­нополию на рациональность ко всем экономически релевантным активностям и, таким образом, все больше реорганизовывать госу­дарственные и общественные интересы согласно принципам макси­мизации прибыли.

Этот процесс полным ходом идет во всем мире. Вот вопросы, наи­более важные для будущей борьбы политики и экономики за власть. Где границы у приватизации государственных задач? Допустимо пол­ностью или преобладающим образом приватизировать школы и уни­верситеты? Почему да? Почему нет? Справедливо ли это в отношении судов и парламентов? Почему да? Почему нет? Допустимо ли прива­тизировать только международное торговое право, но не националь­ное? Как обстоит дело с милицией и армией?

УЛЬРИХ БЕК. ВЛАСТЬ В ЭПОХУ ГЛОБАЛИЗМА

В условиях гегемонии неолиберального дискурса вполне мыслим такой ход развития, при котором государственная монополия и эко­номическая релевантность будут шаг за шагом ликвидироваться и де­легироваться частно-экономической рациональности. Возможно, го­сударственная организация необходима, например, только примени­тельно к офицерам и высшим государственным служащим, тогда как низшие звания в армии и в администрации с гораздо большей эф­фективностью могут быть передоверены менеджменту рационально­сти и производственно-экономической рациональности. Вот здесь-то и вступают в действие государственные стратегии ре-регулирования и стратегии деприватизации. Цель их — взломать сформировавшуюся всемирно-экономическую монополию на эффективный менеджмент и отвоевать перенесенное на приватную (мировую) экономику поле государственных задач, ибо прогрессирующая приватизация порож­дает проблемы (иногда катастрофические), анализ которых поможет найти исходные пункты и материал для соответствующих государст­венных стратегий незаменимости.

В Великобритании, где волна либерализации поднялась гораздо раньше, чем где-либо, и потому порожденные ею проблемы выявля­ются особенно четко, легкомысленные речи о «более высокой сте­пени рациональности» приватизированных предприятий могут быть встречены разве что горькой усмешкой. Тот, кто вынужден регу­лярно пользоваться услугами железнодорожной компании «Бритиш рейлуэй», должен продираться сквозь не проходимую для иностран­цев чащу расписаний: отдельные железнодорожные дистанции об­служивают различные частные компании, и проблема их координа­ции до сих пор не решена. Но этого мало: пассажирам приходится ми­риться также с хроническими опозданиями поездов, а отмены стали явлением вполне обыденным. Ремонтным работам не видно конца, причем считается, что на них всегда можно сослаться, как на плохую погоду. В Великобритании, где, как всем известно, дожди — «редкое явление», «непредвиденные» ливни могут парализовать железнодо­рожное сообщение в целых регионах. Но хуже всего выглядит сводка аварий. Даже настоящие катастрофы уже не исключение. Расследо­вания подтверждают наличие вопиющих пороков в системах безо­пасности. С этим не в последнюю очередь связан тот факт, что пре­мьер-министр Тони Блэр, который все еще размахивает флагом при­ватизации, теряет голоса на выборах. Для пассажиров восхваление преимуществ рациональности частной экономики выглядит как на­смешка. Но именно с приватизации немецких железных дорог нача­лась «британизация» Германии.

ГЛАВА v. ГОСУДАРСТВЕННЫЕ СТРАТЕГИИ…

Причины этого носят явно системный характер. Экономическая рациональность, например, противоречит соображениям безопас­ности, и эта коллизия характерна не только для экстремальных си­туаций (скажем, для вопросов технической безопасности атомных электростанций или для стандартов, согласно которым проекти­руются железнодорожные системы и их техника безопасности), но и для серых зон, где специалистов с долгосрочными контрактами за­меняют на работников, контракты с которыми заключены на непол­ный рабочий день и легко расторгаются. Критически настроенные наблюдатели интересуются, в какой степени возможна приватная, ориентированная на прибыль эксплуатация, например, железнодо­рожной сети при обязательном условии постороннего (читай: фи­нансируемого государством) обустройства и обслуживания, ведь по­добные инвестиции противоречат частноэкономическим расчетам на прибыль.

Подобное предположение имеет вполне эмпирическое подтвер­ждение. Так, во многих областях приватизация социальных услуг по­вышает затраты и неэффективность. Система профилактической ме­дицины в США, например, в два раза дороже, чем в Европе, и имеет хронически низкое качество. Не упомянуты другие недостатки: при­ватизация заменяет общественное управление, которое все же явля­ется объектом демократического контроля, непредсказуемой и не­прозрачной системой частной бюрократии.

Вообще говоря, приватизация обладает решающим недостатком: общественное расточительство и бесхозяйственность она не заменяет приватно-экономической эффективностью, как внушает нам легенда, а заменяет общественную монополию — частной. Последняя благо­приятствует бесхозяйственности и росту затрат. И это относится не только к странам третьего мира, но и к центрам Запада.

Для политических стратегий деприватизации и дерегулирования важно в этой связи использовать оружие соперников: если неолибе­ралы вопрошали о «противоречиях государства», то новым политикам следует спрашивать о «противоречиях приватизации». Разве растущее количество аварий и тяжелых катастроф на железных дорогах не сви­детельствует о пороке системы безопасности в данной отрасли, кото­рый можно связать, в частности, и с экономией на специалистах и не­гласными послаблениями в соблюдении норм безопасности? Разве нет связи между эффективностью и вменяемостью, экономичностью и от­ветственностью, качеством услуг и демократией? Не нужно ли нам вве­сти новое понятие «экономическая рациональность» или «экономиче­ская эффективность», которое включало бы стандарты прозрачности,

УЛЬРИХ БЕК. ВЛАСТЬ В ЭПОХУ ГЛОБАЛИЗМА

социальной справедливости и общественной вменяемости? И нако­нец, не прилагаются ли во имя и под прикрытием приватизации ги­гантские усилия для создания монополий, которые приведут к бесхо­зяйственности под вывеской частной экономики?