I. Основоположники минусинско-енисейских гипотез

Исток енисейских гипотез происхождения якутов мы на­ходим в самом начале XIX столетия. В журнале «Любитель словесности» за 1806 год, издававшимся неким Ник. Фед. Остолоповым, который известен как писатель, поэт, пере­водчик, появилась статья об якутах. Статья составлена и подписана самим издателем и редактором Остолоповым, но автор дает библиографическую справку об источниках своих довольно обширных и интересных познаний об якутах. По его словам, статья составлена «по запискам быв. в северо- восточной морской экспедиции доктора и проф. Мерка, про­живавшего некоторое время в Якутске и ещё по другим запискам двух чиновников, находившихся в сем городе при должности (которые были «причиной сего описания») и все это было проверено с одним приятелем, там родившимся»[67].

Статья Остолопова, если не ошибаемся, первый по време­ни серьезный этнографический труд о якутах, в котором в качестве авторов выступают русские люди, а не иностранцы, как это имело место в XVIII веке.

Исторические воззрения автора статьи по вопросу о происхождении якутов, как и подобает быть истоку нового учения, излагаются очень кратко. Он, не соглашаясь с Гаттерером, профессором истории в Геттингенском университете (автор нескольких трудов по всеобщей истории), который роднит якутов с монголами-калмыками, заявляет:

«Якуты произошли от татар, живущих в Тобольской губ. по Барабинской степи».

Это положение доказывается ссылкой на физический тип якутов, «которые лицом похожи на названных татар», «имеют не малое сходство в языке» и тем, что «некоторая часть татар Красноярского уезда называется саха, как и якуты себя называют. Нынешнее же название дали им русские». Вот и все.

В таком виде работа Остолопова не представляет для нас ничего нового. Это очень плохой комментарий к уже известным нам местам из исторических работ Миллера и Фишера. Но соучастие лиц, которые хорошо знали якутов и их язык, отразилось здесь в точной передаче племенного названия якутов «саха», а не «соха», как это имело место у Миллера и Фишера. Почему из наличия в Красноярском уезде части «саха» вытекает близкое родство якутов только с барабинскими татарами, это не обосновано. Однако, не взи­рая на всю несерьезность исторических суждений Остоло­пова, его статья превратилась в краеугольный камень енисей­ской гипотезы. Это случилось потому, что в ней содержится экстракт легенды якутов об их прародителях, Омогой-Бае и Эллэе, бытовавшей в объякученной среде старожилого рус­ского населения г. Якутска. Если раньше в трудах Страленберга, Миллера и Глемина мы нашли отдаленные отзвуки и силуэты знаменитой якутской легенды, то в статье Остоло­пова она как бы облекается в плоть и кровь с приведением точных якутских имен. В этом отношении труд Остолопова представляет большую историческую ценность, ибо опублико­ванная им запись, якобы, якутской легенды представляет собой образец труда ранних фольклористов. Кроме того в ней, по всей вероятности, мы имеем тот первоисточник, откуда черпали материал, названные выше иностранные ав­торы. Приведем подлинный текст этой самой ранней записи якутских легендарных сказаний:

«У них (у якутов) отличаются от прочих два поколения: 1) батулинское, происшедшее от Омогой-Бая, который не­известно откуда перешел через лежащие около Иркутска бурятские земли и поплыл по Лене. К сему якуты присово­купляют, что, когда шел Омогой к Лене, тогда на него хотели напасть буряты, но показавшийся ущерб луны воспрепят­ствовал их предприятию, ибо, по суеверию своему и доныне ещё продолжающемуся, они в сие время ничего не начинают. Омогой, видя таковой удобный случай, перешел с товари­щами своими через горы, сделал плот, пустился в путь, продолжая оный до Олекмы и... до того места, где ныне г. Якутск. 2) 2-ое поколение производит себя от Эллэя, чаятельно соотечественника Омогоя, который, узнавши об уходе последнего, отважился и сам пуститься в такую дальную и трудную дорогу. Он приплыл к тому же месту, соеди­нился с Омогоем, приобрел доверенность его и женился на его дочери, от которой имел 12 сыновей. Размножившиеся от них потомки всегда вручали начальство поколению старшего Эллэева сына Хангаласса, по имени которого называется Хангаласский улус. И сие преимущество продолжалось до Тыгына, то есть до времени покорения якутов под Россий­скую державу посредством одного отделившегося от них вла­дельца Мымака. Род же Омогоев, под именем батулинского, находится и ныне около Якутска, в Верхневилюйском, Усть-Янском и других местах, но против поколения эллэева в весьма меньшем количестве.

К ним потом присоединились хоринцы — народ живший за Байкалом. Но когда они присоединились и в каком числе, время из памяти истребило, однако ж то известно, что и меж­ду якутами они долго свой язык сохраняли. Сие доказы­вается и поныне употреблением пословицы, ответствующая не вслушавшемуся в сказанные слова: (ведь) я говорю не по-хорински. А ныне и язык, и обряды, и обычаи имеют уже общие»[68].

Можно ли признать эту легенду за якутскую? В ней есть якутские имена, преданные безукоризненно точно, Омогой- Бай, Эллэй и Тыгын, имеется слабый намек на сюжет омогое-эллэевских сказаний, выражающийся в том, что Омо­гой — первый переселенец, а Эллэй прибывает позже, что Эл­лэй делается зятем первого и почитается как прародитель большинства якутского племени. Но сюжет бегства Омогоя от бурят, присоединение к якутам хоринцев, живущих за Байкалом, этих элементов в подлинных якутских народных легендах, записанных нами во многих вариантах, не встре­чается и быть не может. Эти элементы несомненно попали в якутскую легенду в порядке интерпретации её в следующих кругах бывалых русских людей. Догадка последних, что Якутские роды хоро, в официальных русских документах фигурирующие в форме «Хоринские наслеги», суть ни что иное, как соплеменники многочисленных «одиннадцати хоринских родов» забайкальских бурят (сами буряты это имя произносят «хори»), привела к дополнению якутского рас­сказа о предках соответствующей вставкой. Так же догадка что якуты, родственные по языку с татарами, должны были кинуть свою южную родину, будучи вытеснены бурятами, которые в качестве победителей остались на прежних якут­ских местах, должна была послужить основанием и для признания Омогоя беженцем от тех же бурят. Кроме того, в якутских преданиях, записанных мною, Эллэй обычно наделяется не 12-ю сыновьями, а только пятью или шестью, по числу главных улусов Якутского округа.

Но ещё более интересна дальнейшая миграция этой ле­генды в трудах позднейших историков якутского народа. Вот пред нами её новая редакция в книге H. Н. Щукина, изданной под заглавием «Поездка в Якутск».

«Сами якуты говорят, что они происходят от краснояр­ских татар и рассказывают о происхождении своем сле­дующую сказку:

Некто Омогой-Бай с 150 человек отделился по неизвест­ным причинам от своих родичей, обитавших в южных преде­лах Енисейской губ., пошел от реки Енисея на восток. До­стигнув Манзурских степей, где кочевали буряты, он распо­ложился тут на жительство. Встревоженные буряты решили было истребить их, но как луна была на ущербе, время, в которое буряты ничего не предпринимают важного, то отложили они намерение свое до благоприятного предзна­менования. Между тем татары узнали о заговоре. Не теряя времени, отправили несколько человек на реку Лену для постройки плотов и, когда все было готово, ночью перешли через гору на Лену со всем скотом, сели на плоты и по­плыли. Достигнув до того места, где теперь стоит Якутск, остановились на жительство. Спустя некоторое время, при­плыл к ним некто из татар Эллэй. Удалец этот приобрел любовь состарившегося Омогоя, женился на одной из доче­рей его и прижил с нею 12 сыновей. Из них замечателен Хангалас, сообщивший свое имя хангаласскому роду.

Спустя несколько десятков лет после прибытия Эллэя, приплыли к татарам по Лене забайкальские буряты хоринского рода, перемешались с ними и составили теперешних якутов, народ, имеющий сходство языком и нравами с тата рами и монголами. Доныне существует между якутами пословица: я говорю тебе не по-хорински»[69].

Кто не узнает в этой щукинской редакции литературную переделку, приведенного выше остолоповского текста, со все­ми его мельчайшими подробностями и с сохранением после­довательности отдельных частей? Щукин нигде не заикается, что воспользовался статьей Остолопова.

В деле обоснования енисейской гипотезы происхожде­ния якутов работа Щукина сыграла решающую роль и созда­ла гипотезе большую популярность. Дальнейшие бытописа­тели и историки якутов стали ссылаться на Щукина. Его «Поездка в Якутск», написанная живым литературным язы­ком и богатая разнородным содержанием, между прочим, и картинками из быта и нравов русского общества г. Якутска, в свое время должна была произвести большой шум и не­сомненно широко была известна как в самом Якутске, так в в других сибирских городах. О большом успехе этой книги свидетельствует и тот факт, что скоро потребовалось второе издание. (1-ое изд. в 1833 г., а 2-ое в 1844 г.).

Позднее барон Майдель, занимавший в Якутской области должность окружного исправника за время от 1861 по 1871 г., в своем большом научном труде «Путешествия и изыскания в Якутской области» зафиксировал очень любо­пытный вариант той же легенды с новыми дополнениями.

«По древнему якутскому сказанию, которое и теперь на Лене известно, якуты первоначально обитали на Енисее, в стороне Красноярска; были оттуда вытеснены и перешли на восток, в бурятские степи. Но там они долго не удержа­лась, потому что буряты отнеслись к ним неприязненно и делали на них неоднократное нападение. Вследствие этого, приблизительно, 400 лет т. н., весь народ под предводитель­ством Омогоя, по словам других, Оконома собрался в верховьях Лены, построил там челноки из воловьих шкур и пло­ты для скота из деревьев береговых лесов и поплыл по те­чению реки, пока не нашел хороших пастбищ около устья Олекмы. Здесь он остановился. Через некоторое время к Омогою присоединился некто Эллэй, по одним сведе­ниям — якут, находившийся в плену у бурят и от них бежав­ший, по другим же — бурятский старшина, пожелавший при­соединиться к якутам. Эллэй женился на дочери Омогоя или Оконома и от его 12 сыновей произошли главные роды якутов. Так, напр., от его сына Хангаласа ведет свое начало большое племя хангала или кангала, которого жилища про­стираются по обоим берегам Лены от Олекмы до Якутска. Один из позднейших старших этого племени Тыхын или Тыгин построил укрепленный городом на горе Чебодал, на правом берегу Лены. Но пришли русские, крепость его ра­зрушили и построили на его месте острог»[70].

Вилюйский исправник Кларк в своем труде «Вилюйск и его округ», изданном в 1864 г., тоже заявляет:

«Якуты, происходящие от одного из поколений, принадле­жащих к тюркским племенам и поныне называющие себя саха, кочевали в древности, как свидетельствуют изустные их предания, в верховьях Енисея, потом около Байкала, но оттесненные оттуда полчищами Чингис-Хана, были ото­двинуты к вершинам Лены, по которой со скотом своим спустились до долины нынешнего Якутска и уже оттуда распространились по долинам других рек и, между прочим, по Вилюю. Встретившиеся им на Лене тунгусы называли их еко и это то имя русские казаки изменили в звание екут, как выговаривают и теперь русские, или якут, как принято называть их в письменном языке»[71].

И здесь нетрудно узнать сокращенный пересказ того же Щукина, о чем свидетельствует, кроме ссылки на имя саха и кочевание в верховьях Енисея, производство современного «якут» от тунгусского «еко», на что впервые указал Щукин.

Изложенного, думается нам, вполне достаточно для того, чтобы понять на каком ненадежном фундаменте выросла гипотеза минусинского происхождения якутов, которая толь­ко благодаря частому повторению и некритическому отноше­нию к своим научным источникам получает значение научно построенной теории. Щукин отрицал какую-либо возмож­ность переселения скотоводческого народа из Красноярска до Ангары и, наоборот, уверял о простоте и легкости пути из Красноярска вниз по Енисею на плотах и дальше вверх по Нижней Тунгуске на Вилюй и на Лену, т. е. по такой территории, где до русского завоевания могли бродить толь ко оленеводы-охотники. По Нижней Тунгуске и теперь, за исключением её верховьев, на расстоянии почти 1500 км не имеется ни одного коня и ни одной коровы.

«Нет никакой вероятности и даже возможности пере­браться народу со стадами лошадей, коров и овец с Енисея на Манзурскую степь. Это пространство, имеющее расстоя­ние 1000 верст, покрыто и теперь лесами, а тогда эти леса были непроходимы. Остается допустить мнение, что татары из окрестностей Красноярска спустились на плотах по Ени­сею до устья Ниж. Тунгуски. Здесь от тунгусов узнали они, что к востоку лежали степи по реке Вилюю: татары пере­брались с Енисея на Вилюй. А по этой реке добрались и до Лены и, таким образом, распространились по всей Якутской области»[72].

Мы не стали бы долго останавливаться на научных тру­дах Щукина, если бы В. Серошевский в своих «Якутах» не запнулся на этом щукинском варианте реставрации древ­ней истории якутов в противовес движению их вниз по Лене и раннему проживанию около Байкала[73].

Серошевского заставил уделить большое внимание к гипо­тезе Щукина кн. Н. А. Кострова, который в своей, в общем довольно дельной, работе «Очерки юридического быта яку­тов»[74] теорию их родства с минусинскими татарами и пере­селения вниз по Енисею и вверх по Ниж. Тунгуске при­емлет как бесспорную историческую истину. Он опять-таки ссылается на предание самих якутов:

«По преданию якутов, они — пришельцы с верховьев Ени­сея. Действительно, на юге Енисейской губ., именно в Мину­синском округе, и теперь ещё в ведомстве Сагайского родоначалия, есть один род татар, называющий себя соха, сохаляр...» (Дальше точное повторение Щукина).

Костров, по-видимому, бывал на Туруханском Севере и, в подтверждение переселения якутов вниз по Енисею, ссы­лается на один «незначительный шорохинский род якутов» около г. Туруханска, который «совершенно утратил свою на­родность и усвоил все обычаи русских». В этих шорохинцах Костров усматривает остаток якутов, главной своей массой двинувшихся на восток. Как увидим дальше, этот взгляд о происхождении шорохинцев не выдерживает критики. (См. след. разд. о Серошевском).

Итак, из научной аргументации сторонников минусинской гипотезы нужно совершенно выбросить ссылку на предание о родстве якутов с минусинскими татарами, якобы, когда-то записанное с уст самого народа. Такой же ненаучный характер носит и ссылка на псевдо-якутский сюжет о борьбе Омогоя с бурятами, а также и о присоединении к якутам части хоринских бурят. Мы уже имели случай указать на тот факт, что до эпохи русского завоевания якутам не было известно даже само этническое наименование «бурят», ибо этот народ известен якутам только под названием «бырааскай», в чем нельзя не узнать простую фонетизацию русского «братский». Да и сама легенда об Омогое и Эллэе в том виде, в каком она сохранилась в устах якутов, не есть историческое воспоминание или предание, а искусствен­ный миф религиозного содержания, преследующий опре­деленные политические и дидактические цели. Это есть родо­словие о происхождении древних якутских феодалов, их гос­подствующего класса, в частности, царствовавшего у якутов великокняжеского рода из среды каких-то древнетурецких тегинов. (Лингвисты, знатоки турецких языков, уже бесспор­но доказали, что якутское мифологическое имя «Тыгын» есть ни что иное, как древнетурецкий титул «тегин»). Это положение доказывается и приведенным выше текстом русско­го фольклора, зафиксированного в начале XIX века Н. Ф. Остолоповым. Тыгыну, «как потомку старшего сына Эллэя Хангаласа», приписывается «начальство над всем размножившимся потомством Эллэя», т. е. над всем якутским племенем, ибо последний всеми якутами-скотоводами почи­тается как предок или прародитель всего народа. Тыгын же во всех, записанных нами, якутских преданиях, представ­ляется повелителем и начальником (тойоном) всего племени, а его собственной и ближайшей вотчиной признается обшир­ный улус «Хангалас» (в официальных бумагах «Кангаласский», разделившийся позже на два—Восточный и Запад­ный— по ориентации на реку Лену). Этот улус в пределах всего Якутского края занимает центральное положение и самые лучшие земли по долине Лены с её заливными лугами на многочисленных островах на протяжении 400 км. Эти экономические преимущества, центральность положения улу са Хангалас и царственное положение его вождя Тыгына в момент прихода русских завоевателей, устанавливаемое всеобщим народным гласом, в связи с показаниями автори­тетных лингвистов о значении имени «Тыгын», совершенно ясно и отчетливо свидетельствуют о действительном суще­ствовании у якутов феодальной монархии степного скотоводческого типа. На этом вопросе мы имеем ввиду подробно остановиться во 2-м томе наших очерков. Здесь же мы подчеркиваем большую научную ценность устного предания самих русских завоевателей, зафиксированного почти 150 лет тому назад Остолоповым со слов русских старожилов г. Якутска. Согласно этому сказанию, начальственное поло­жение Тыгына прерывается лишь с приходом русских «посредством отделившегося от них владельца Мымака». Если Мымаку пришлось отделяться от чего-то, то значит, у якутов была единая, общеплеменная организация, воз­главляемая Тыгыном, князем Хангаласского улуса. Иными словами, сами русские завоеватели после близкого общения с «владельцами» вроде Мымака (а Мымак — историческая личность, удостоверенная документами эпохи завоевания), ориентирующимися на них, уже понял, что у якутов раньше существовала единая власть. С этим новым научным источником, с устными преданиями старожилого русского об­щества в самом центре Якутского края, в деле познания древнего общественного строя якутов нельзя не считаться, ибо в архивных документах самой эпохи завоевания края чувствуются зияющие пробелы, обусловленные тем обстоятельством, что первые русские пришельцы до общения с са­мими якутами, не имели никаких путей и возможностей знакомиться с общественными отношениями, господство­вавшими в неведомой для них стране.

Критикуя наивные исторические построения ранних якутоведов, мы обязаны отметить и их научные заслуги, в частности Н. Ф. Остолопова, опубликовавшего весьма важ­ный фольклорный материал, почерпнутый с уст русских ста­рожилов г. Якутска конца XVIII и начала XIX веков. В это время русских людей отделяло от эпохи завоевания края всего лишь три-четыре поколения и, кроме того, их общественная жизнь в такой отдаленной глуши, как Якутия, должна была течь безмятежно, не волнуемая нашествием новых людей. Гор. Якутск через столетие, в конце XIX и в начале XX столетия, после установления пароходного движения по Лене, основания приисков по системе Витима и Олекмы, а в особенности, после проложения великого рельсового пути через всю Сибирь, конечно, переродился до полной неузнаваемости. Во всяком случае, до эпохи развитых буржуазно-капиталистических отношений и оживленных тор­говых связей центра с окраинами старая нить устных преданий самих покорителей якутского народа не могла уже сохраниться.

Гипотезу енисейского происхождения якутов до Щукина поддерживал ещё один анонимный автор в жур. «Северный архив» за 1822 г. в пространной статье под заглавием «Опи­сание якутов, их происхождение, население страны Ленской, внутреннее их управление, покорение под власть России, благосостояние, нравы и обычаи»[75]. К сожалению, мы не имели возможности ознакомиться с содержанием этой статьи и знаем о нем лишь по отдельным цитатам из труда Н. А. Аристова. Этот автор, по-видимому, дал новый вариант легенды, опубликованной Остолоповым. Основываясь на сходстве имени «саха» с «сагай», родовым термином у мину­синских турок, он высказал лишь теорию родства якутов с сагайцами и возможном отделении первых путем откочевания от Енисея на Ангару и дальше на Лену. Теория род­ства племенного названия «саха» и «сагай» с точки зрения лингвистической науки сама по себе безукоризненна и, пожалуй, даже неоспорима, но отсюда никак ещё не выте­кает, что передвигались только одни якуты, а минусинские сагайцы, по сравнению с якутами, представляющие лишь осколок народа, сидели неподвижно на своих прародитель­ских землях. Проще и естественнее, конечно, допущение, что предки сагай когда-то оторвались от своего ствола «саха» и по той самой причине оказались заброшенными в приабаканские степи, в долину Южного Енисея. Дальше мы убедимся, что остаток якутов «саха» констатируется не только в пределах южного Енисея, но и в других геогра­фических пунктах. Чтобы разрешить сложный исторический вопрос, где первоначально проживали или кочевали общие предки саха и сагай, для этого, конечно, нужно иметь куда большую историческую осведомленность и дальний кругозор, чем это было доступно Остолопову, Щукину и другим ран­ним авторам.

Следующие сторонники енисейского происхождения яку­тов, Серошевский и Аристов, подошли к делу много серьез­нее, но и их поиски далеко не увенчались успехом, ибо они колеблются и признают законность многих решений.