В. Ф. Трощанский и В. И. Иохельсон

Гипотезу Кочнева об исходе якутов из Урянхайского края, а в более раннюю историческую эпоху из Туркестана, повторяет в несколько модифицированном виде В. Ф. Трощанский в своей работе «Эволюция черной веры у якутов»[102]. Между прочим, проф. Н. Ф. Катанов, написавший преди­словие к труду Трощанского, заявляет, что сочинение В. Ф. Трощанского было закончено 25 декабря 1895 г., затем в течение 1896 и 1897 годов оно переписывалось автором набело, но закончить переписку автор не успел, скончавшись 28 января 1898 года. Если руководствоваться этими датами, то выходит, что работа Трощанского была закончена за че­тыре года до появления в печати труда Кочнева «Очерки юридического быта якутов». (Изд. в 1899 г.). Но в упомяну­том предисловии Катанова мы находим указание, что работа Трощанского и после 1895 г. «исправлялась и переделыва­лась» самим автором, а потом «исправлялась» редактором Э. К. Пекарским, который «делал поправки в тех случаях, в которых автор привык полагаться на него, г. Пекарского». С этими неопределенными для нас переделками сочинение Трощанского увидело свет лишь в 1902 г., т. е. через три года по опубликовании работы Кочнева. Вот почему науч­ный приоритет по разработке гипотезы об «урянхае-туркестанском» происхождении якутов мы приписываем Кочневу, а не Трощанскому. Кроме того, мы имеем основание думать, что «Трощанский» — не фамилия подлинного автора на­званного выше сочинения, а литературный псевдоним другого лица, которое по разным соображениям не захотело объ­явить свое авторство. Устанавливать личность псевдо-Трощанского в данный момент мы считаем излишним.

Былинное наименование якутов «ураангхай-саха», тол­куемое Худяковым в смысле «коренной якут», у Трощанского получает значение «человек из Урянхая», т. е. в последнем слове автор видит не название племени, а страны. Дальше он отождествляет якутов с упоминаемым в сочинении Рашид- Эддина «История монголов» народом ойн-урянха, впрочем, не заглядывая в подлинный текст Рашид-Эддина, а лишь руководствуясь ссылкой на него, Банзарова в его статье «Об ойратах и уйгурах»[103]. Затем и сами обитатели Урянхай­ского края представляются Трощанскому «киргизами-урянхайцами». По словам Трощанского, у самих якутов будто бы существует предание, что «они пришли из страны, находя­щейся на три тысячи верст южнее того места, где ныне стоит г. Иркутск. Киргиз Сарабай-Тойон и жена его Сай- Сар, родом татарка, с детьми своими отправились с своей ро­дины на север, Сарабай-Тойон умер в том месте, где ныне стоит г. Иркутск, а жена его с детьми отправилась дальше и прибыла на то место, где теперь стоит г. Якутск». Кто записал это предание, когда, где и от кого, на этот счет автор не приводит никаких данных. Руководствуясь тем же Банзаровым, Трощанский находит в сочинении Рашид-Эддина ещё упоминание о народе хори («относительно которых Банзаров замечает, что это нынешние хоринские буряты»), «У якутов же мы встречаем в настоящее время роды и на­слеги Хоро в Кангаласском и Борогонском улусах Якутского округа, а также и в Вилюйском и Верхоянском округах». По толкованию Худякова, «хоро» — название предков якутов, употребляется также в смысле юг, южный. Ещё брат жены Омогоя, легендарного праотца якутов, называется Улуу-Хоро. (Автор ссылается на запись В. Л. Приклонского). У якутов сохранилось понятие о том, что шаманы говорили «хоролуу», т. е. на языке хоро; есть у якутов сказочный богатырь Хоро- Дыыбырдаан и сказочное животное «Хоро-Тэбиэн». Все эти данные убеждают Трощанского в том, что якутские роды хоро являются частью хоринских бурят, которые вместе с ойн-урянха жили в Урянхайском крае.

По мнению Трощанского, часть урянхайцев («два рода») должна была переселяться вниз по Енисею, где на севере Туруханского края они живут поныне (т. е. якуты Туруханского края), другая часть «через Тункинский проход, по р. Тунке на Ангару, а затем по Лене», и, наконец, хоринцы «по притокам р. Селенги, берущим начало около оз. Косогол, а затем по самой Селенге, проникли в Забайкаль­скую область». Из последней группы переселенцев «урян­хайцы остались в Селенгинском округе, а хоринцы посели­лись на северо-западной стороне Байкала». В данном случае под «урянхайцами», очевидно, разумеются роды урянхай среди селенгинских бурят, а под хоринцами, конечно, хорин­ские буряты. («Северо-зап. сторона Байкала», надо полагать, описка).

Так же, как и Кочнев, Трощанский более раннее место­жительство якутов предполагает в Туркестане (русском), ибо, по словам акад. Радлова, «центром оседлого тюркского населения Средней Азии должно безусловно признать долину Заревшана». (Район Самарканда и часть Бухары между Аму- Дарьей и Сыр-Дарьей. Г. К.).

Когда хоро-урянхайцы переселились из Урянхайского края в Прибайкалье и дальше на Лену и в Туруханский край, какая сила гнала их на север, обо всем этом автор умалчивает.

Теоретические построения Трощанского по научной аргу­ментации слабее кочневских. Ещё того хуже обоснована у Трощанского т. н. заревшанская прародина якутов, ибо, если даже в имени акад. Радлова видеть своеобразный науч­ный оракул, то Заревшан, «как центр оседлого тюркского населения Средней Азии», ещё не равняется прародине тюркских племен вообще. Дальше (ч. III, гл. VI наших очер­ков) мы убедимся, что отождествление ойн-урянха Рашид- Эддина с предками якутов является простым недоразуме­нием. Точно так же и якутские хоро совсем не могут быть приравнены монголам — хоринским бурятам. (Об этом см. 2 том наших очерков).

В частности, ему совсем неведомо, что урянхайцы назы­вают себя «туба» или более точнее «туба киджи»[104] (последнее слово значит — человек) и что имя «урянхай» привито извне властвующими над ними монголами и китайцами:

«Сами себя урянхайцы называют туба, под каковым име­нем знали их и китайцы древних времен, называя их дубо...». «Монголы и манчжуры в правительственных бумагах зовут урианхай, за ними и я зову этот народ урянхайским или урянхайцами» (Проф. Н. Ф. Катанов)[105].

«Монголы называют татар северо-восточной Монголии урянха. Те же племена известны у русских под названием саянцев, а у алтайцев и абаканских татар — под именем сойонг... Сами себя эти татары называют тубо». (Академик В. В. Радлов)[106].

В пределах Алтае-Саянсксго нагорья «туба» представляет собой довольно распространенное этническое наименование. Так зовут себя и карагассы, откуда происходит и их совре­менное советское название «тофалар» и общее их админи­стративное имя «Тофалария» (от «тофа-туба»[107]). По свиде­тельству Радлова, тем же именем «туба» телеуты, алтайцы и урянхайцы называют черневых татар, которые сами назы­вают «йыш кижи», что значит человек черни, гор покрытых лесом[108]. H. М. Ядринцев писал: «Черневые татары большею частью называют себя туба, тубалары или йиш-кижи»[109]. Есть род туба у качинских татар. По Радлову, именем «туба» называют койбал и минусинские сагайцы[110].

Так как сойоты называют себя «туба кижи», а черневые татары «туба» или «йыш кижи», сам по себе напрашивается вывод, что слова «туба» и «йыш» когда-то были синонимы и обозначали одно и то же понятие — тайга, чернолесье, горы, покрытые лесом. И, действительно, в якутском языке сохранилось это же слово в палатализированном варианте — «тюбэ» с тем же значением — густая, темная тайга, по пре­имуществу, в долинах горных рек и речек. Э. К. Пекарский в своем полном словаре, ссылаясь на разные источники, дает такие определения:

«Тюбэ, тюмэ — лесок (роща) из кустарников, лесная чаща (-тюбэ-ойуур — Афанасьев), густой лес... чаща, тайга. М. (Это, очевидно, Маак. Г. К.); место, очень густо порос­шее по преимуществу мелочью — Ионов; тюбэ тыа — дре­мучий, густой лес над рекою, приречная поляна.— Порядин»[111].

Якутское «тюбэ», по всей вероятности, ответвилось от общетурецкого и якутского же корня «тёбё, тёпё, тэбэ, тэпэ, тюбэ — макушка, головка, верхушка, темя. Древние турки гористые и холмистые страны, очевидно, обозначали именем «тюбэ». У казанских татар и теперь возвышеннные и холмистые места называются «тюбэ джир»[112], у кара-кир-гиз «дёбё, тёпэ» — холм[113]. В древнетурецкой орхонской письмен­ности, по-видимому, от этого же слова происходит название Тибета — «Тюпют», что одновременно обозначает и тибетанца[114]. Отсюда ясно, что первоначальное нарицательное значе­ние этнического названия «туба кижи» было ни что иное как «тюбэ кижи» — горный человек, горец, житель горной тайги, черни. В якутском языке вплоть до наших дней сохранилось аналогичное понятие «тыа киситэ»—человек тайги, каковое выражение очень часто употребляется со значением — от­сталый, некультурный человек. Но, с другой стороны, нам хорошо известно, что якутское «тыа» образовалось от древне­турецкого «таг» — гора[115]. Иными словами, первоначальное значение приведенного понятия «тыа киситэ» было — горный житель, горец. В современном якутском языке этот термин употребляется в отношении обитателей отдаленных окраин и глухих медвежьих уголков, чаще так характеризуют жите­ли приленской долины население таежных улусов с некото­рым оттенком пренебрежения.

Вместе с тем устанавливается, что якутское «тыа киситэ» и древнетурецкое «тюбэ кижитэ» или «тюбэ кижи» было си­нонимы, возникшие в условиях степного быта. Якутские богатырские былины рисуют предков якутского народа как обитателей безграничных степей по преимуществу, на чем мы остановимся подробно во 2-м томе наших очерков. Никем из этнографов и знатоков якутского языка не удостоверено, чтобы якуты называли себя «тюбэ» или «туба». Этим самым опровергается праздное предположение Трощанского о един­стве происхождения урянхайцев-тубаларов и якутов. Что же касается названия «уранхай», навязанного тубаларам монго­лами (между прочим, нижнеудинские буряты и карагасс называют «уранкан»)[116], то опять-таки напрашивается прос­тейший вывод: не есть ли имя «уранхай» в современном монгольском языке пережиток от тех отдаленных времен, когда монголы жили в окружении многочисленных турецких племен и обозначили их общим именем «уранхай»? Если дело обстояло так, то и воображаемое родство якутов с туба- урянхайцами ограничивается только принадлежностью тех и других по языку турецкому миру. Происхождение имени «уранхай» и отношение к нему якутов представляет собой очень сложный исторический и лингвистический вопрос, разобраться в котором не так то просто, как это кажется Трощанскому.

В связи с изложенным выше разбором семантики этни­ческого наименования «туба», ответвившегося от нарицатель­ного имени «тюбэ» — «тюмэ», нелишне отметить здесь не­сомненное родство с ним названия монгольского племени «тюмэт» или «тумат». Так как в монгольском языке заме­чается тенденция племенные названия передавать во множе­ственном числе, например, баргут, олхонут, кереит, меркит, урянхит, теленгут, баяут, между прочим, и сахаит (от саха)[117] и т. д., то и имя «тумэт», «тумат» нельзя ли понять как форму множест. числа, по грамматике монгольского язы­ка, от того же имени «тюбэ-тюмэ», «туба-тума»?

Если исходить из анализа племенных названий, вот с кем следовало бы роднить урянхайцев-тубалар» (По-монголь­ски — тубат-тумат). Но могли ли монголы тумэты быть древ­ними обитателями Урянхайского края и находиться в род­стве с его коренными обитателями «туба»? На этот вопрос мы попытаемся ответить в гл. VI 3-ей части наших очерков.

Мы остановимся ещё на последней работе В. И. Иохельсона, который недавно в 1933 г. опубликовал в Америке на английском языке довольно объемистый этнографический очерк о якутах под заглавием «The Yakut»[118]. Исторические воззрения Иохельсона о прошлых судьбах якутскогр народа в общем и целом повторяют урянхайскую гипотезу Трощан­ского.

В. И. Иохельсон в качестве политического ссыльного цар­ской России прожил среди якутов девять лет (1888— 1897 гг.) и был одним из деятельных участников знаменитой сибиряковской экспедиции, организованной по частной ини­циативе и на средства известного мецената и капиталиста И. М. Сибирякова для изучения быта, главным образом якутов. По программе экспедиции, ему было поручено этно­графическое и экономическое обследование якутов Колым­ского округа и Жиганского улуса Верхоянского округа, но главным образом юкагиров (в лингвистическом, антрополо­гическом и историко-географическом отношениях).

Иохельсон вторично посетил Якутский край в 1900— 1902 гг., состоя членом Американской джезупповской экспе­диции. Тогда же он собрал для Американского музея есте­ственной истории довольно богатую этнографическую кол­лекцию по-якутам.

По-своему основному научному интересу Иохельсон, совместно со своим товарищем по сибиряковской и джезуп­повской экспедиции — проф. Тан-Богоразом, считается круп­ным знатоком палеоазиатов Сибири, отчасти и полярных народов Северной Америки. Его главные работы относятся к юкагирам и корякам. Якутами же он и раньше интере­совался мимоходом. Кроме упомянутой раньше статьи — «Заметки о населении Якутской области в историко-этно­графическом отношении» известен его труд — «Очерк зверепромышленности и торговли мехами в Колымском округе»[119] и статья на английском языке в юбилейном сборнике в честь американского этнолога проф. Боаза «Кумысный праздник якутов и декоративная резьба на их кумысных чашах»[120].

Таким образом, в лице Иохельсона мы сталкиваемся с известным якутоведом. Последний труд Иохельсона «Яку­ты» по широте программы мало в чем уступает «Якутам» В. Серошевского и задуман с очевидной целью восполнить недостатки последнего по новейшим достижениям этногра­фической науки о якутах.

Сжатое физико-географическое описание Якутского края, его флоры, фауны и демографии по округам и улусам состав­ляет как бы естественное обрамление этнологической по своему основному содержанию работы, посвященной исклю­чительно якутам с их самобытной материальной и духовной культурой. Коренное отличие от труда Серошевского заклю­чается в наличии весьма компактных и содержательных глав по антропологии (82—90 стр.) и языку, т. е. как раз тех разделов якутологии, которые всего дальше продвинуты чле­нами сибиряковской экспедиции. В отношении якутского языка Иохельсон использовал ещё неизданную переработан­ную грамматику С. В. Ястремского. На протяжении восьми страниц автор ухитряется ознакомить своих читателей в от­рывках с якутской грамматикой (фонетикой и морфоло­гией), почему-то пропустив имена существительные и прила­гательные.

Глава по антропологии якутов представляет собой в об­щем пересказ соответствующей части обширной статьи И. И. Майнова «Население Якутии», помещенной в академи­ческом сборнике «Якутия» с небольшими дополнениями самого автора, тоже занимавшегося когда-то антропометри­ческими измерениями якутов. Дальше — якутский кален­дарь (98 —103 стр.), религия — шаманство (103—123 стр.), семья и род (123—135 стр.), более развернутое описание ма териальной культуры якутов (135—192 стр.), отдельно ис­кусство. Много внимания автором уделено преданиям яку­тов об их прошлом, которые приводятся во многих известных в литературе вариантах, позаимствованных, главным образом, из лингвистической монографии акад. В. В. Радлова «Якут­ский язык в его отношении к тюркским языкам». Но этот фольклорный материал не сопровождается никакими ком­ментариями. Рассуждения автора об историческом прошлом якутов, равно и других народов Сибири, носят аподикти­ческий характер.

Тунгусов и якутов, как и всех монголоидных обитателей Сибири, Иохельсон признает пришельцами с юга. Более ран­ними обитателями Сибири, по его мнению, были длинноголовые народы, заселившие её с запада. Они постепенно были истреблены монголоидами или растворились в их среде. Это положение будто бы установлено находками археологов. Иохельсон думает, что тунгусы в своей южной прародине обладали высшей культурой и превратились в оленеводов и охотников лишь в пределах холодной Сибири. Тунгусы заселили Якутский край в незапамятные времена, а якуты переселились на север только в течение XIII века новой эры под давлением монголо-бурят, двигавшихся на запад с вер­ховьев Амура. Но распространение якутов за Верхоянский хребет и на восток за Становой хребет автор относит к порусской эпохе (7 стр.).

По мнению Иохельсона, якуты были обитателями запад­ной части Прибайкалья с захватом верховьев Лены с очень давних времен. Но одновременно он подчеркивает, что якут­ская самобытная культура по своему характеру является степной, центрально-азиатской и что якуты в более раннюю историческую эпоху должны были обитать где-то в пределах северной Монголии. Он ссылается на разноречивые мнения тех или других ученых авторитетов. Академик В. В. Радлов будто бы роднит якутов с сойотами Урянхайского края, академик А. Н. Самойлович включает якутский язык в одну группу с древнеуйгурским наречием, а проф. Б. Э. Петри признает в якутах выходцев из центрально-азиатских степей, где они раньше будто бы находились в деятельных сноше­ниях с Китаем. Рассуждения Радлова автор очень плохо понял, ибо у него мы не находим указаний на родство яку­тов с сойотами. Как дальше увидим, Радлов отождествляет предков якутов с ойн-урянхами, упомянутыми в историческом труде Рашид-Эддина, но помещает их в пределах северной части русского Забайкалья.

В одном месте своего труда (164 стр.) Иохельсон опре­деленно говорит о передвижениях якутов из Минусинского края на восток в пределы Ангары. Очевидно, под Северной Монголией он разумеет современный Урянхайский край.

В связи с археологическими находками проф. Петри па­мятников древнетурецкой письменности в пределах Запад­ного Прибайкалья Иохельсон допускает знакомство предков якутов с енисее-орхонскими письменами. Ссылается и на предания самих якутов об утрате своей письменности.

В общем книга Иохельсона — не самостоятельное научное исследование, — простая компиляция уже добытых знаний о якутах и их историческом прошлом, которые признаются автором более или менее достоверными и доказанными преж­ними исследованиями[121]. Поэтому нет никаких оснований переходить здесь к критическому разбору выставленных им тезисов, которые им самим научно не обоснованы. Доста­точно будет ограничиться констатированием того факта, что Иохельсон примыкает к известным нам гипотезам мину­синско-урянхайского происхождения якутов, очевидно, при­знавая их господствующими в современной историко-этно­графической литературе о якутах.