Проф. В. И. Огородников

Проф. В. И. Огородников — первый университетский пре­подаватель истории Сибири на её собственной почве. В те­чение нескольких лет со дня открытия Иркутского госу­дарственного университета (с 1918 г.) он занимал кафедру по истории Сибири и читал студентам систематический курс лекций, которые в сжатом виде были изданы им в 2-х частях под заглавием «Очерк истории Сибири». Первая часть этого очерка целиком посвящена истории дорусской Сибири. В этом отношении проф. Огородников делает большой и принципиальный шаг вперед по сравнению с прежними историками Сибири, которые в своих общих курсах уделяли внимание только истории порусской Сибири, понимая её как дополнение общерусской истории. Огородников, определяя «задачи изучения сибирской истории», прямо заявляет: «Рус­скому владычеству в Сибири предшествовала многовековая история туземной Сибири... В настоящее время эта древняя история остается совершенно неизученной, а между тем с нею неразрывно связан вопрос об исторических судьбах упомянутых народов, из которых многие и до сих пор живут в Сибири. Из такого положения нас может вывести только научная самостоятельность сибирской истории и её все­стороннее изучение» (стр. 2).

Огородников, повторяя исторические взгляды Миллера и Фишера, указывает на «тесную зависимость древней исто­рии Сибири» от тех великих перемен и переворотов, кото­рые происходили внутри центрально-азиатских степей и что, кроме того, Южная Сибирь с древнейших времен входила в состав различных кочевых государств степной Азии (ч, I, стр. 130.).

В нашу задачу не входит критика всех исторических по­строений проф. Огородникова, тем более с точки зрения марксистских установок, но мы не можем согласиться с его утверждением, что и все коренные оленеводческие и охот­ничьи племена Сибири, финно-угры в её западной половине и тунгусы в восточной части, являются на занятой ими территории сравнительно недавними пришельцами. Если, на­пример, в тунгусах, эвенках и эвенах признать типичных оленеводов и охотников, то для развития этой формы хо­зяйственного быта трудно было бы даже и представить себе иной, более приспособленный самой природой, естественный плацдарм, чем вся северная половина Сибири, включая сюда и полосу тундры. А у Огородникова все сибирские тунгусы имеют «прародину» где-то в Манчжурии и в Южном При­амурье. Оттуда в первые века н. эры они двигаются на север, чтобы заполонить затем всю восточную половину Си­бири (так же ч. 1, стр. 180). Проф. Огородников вообще болеет исканием «прародины» для всех племен и народов и доводит до полнейшего абсурда теорию буржуазных ученых о вечных миграциях и переселениях народов, презюмируя эти явления как не что само собой разумеющееся. Мигра­ции и переселения в истории, конечно, имели место, но в каждом отдельном случае они должны быть точно доказаны и обоснованы общими или местными законами развития и распространения культуры.

Переходя к изложению истории якутов в дорусскую эпоху, коневодов по преимуществу, расселившихся теперь весьма разбросанно на огромном пространстве среднего бас­сейна Лены, Яны, Индигирки, Колымы, Оленека, Анабара и Хатанги, проф. Огородников отыскивает для них на юге лесистую и гористую прародину не то в лесах северного Урянхая, не то в гольцах Восточных Саян в районе южного Прибайкалья. Отсюда в XIII—XIV веках выталкивают их монголо-буряты, двигаясь из Забайкалья по южному берегу Байкала. Движение в западном направлении для якутов почему-то оказывается запретным, и они держат путь на се­вер, где им предстояла ещё борьба с тунгусами[122]. Огород­ников в районе Прибайкалья во владение предков якутов отводит землю размерами чуть ли не с ладонь или с одну бычью шкуру, тогда как они по своей численности почти равны современным бурятам, которые в момент русского завоевания, как известно, занимали и Забайкалье и Предбайкалье. Надо заметить ещё, что якуты и буряты, вместе взятые, по данным современной статистики, равняются двум третям туземного населения всей Сибири. Следовательно, эти племена в истории дорусской Сибири должны были бы играть довольно заметную роль, хотя бы в смысле распоря­жения землей. Не приходится при этом упускать из виду и то обстоятельство, что турецкие и монгольские скотоводы управлялись не обособленными родами, как это имело место у охотников и рыболовов, а большими группами родов, которые сплошь и рядом превращались в общеплеменную организацию феодального типа. Но о возможности сохране­ния у якутов-скотоводов феодального строя, вынесенного ими из южной родины, у проф. Огородникова нет, конечно, и в помине. Останавливаясь на общественной организации древних якутов он, по традиции ранних русских историков, предпочитает говорить об «орде»: «якуты пришли на север целою ордою». (Там же, 271 стр.). Во всем следуя Серошевскому, допускает также «родовые союзы», как объеди­нение нескольких родов, связанных между собой единством происхождения и хозяйственными интересами. (Там же, 275). Анализ общественной организации древних якутов про­фессор кончает великорусской патриотической тирадой, по­заимствованной у Пекарского[123], вложенной в уста самих якутов: «Недаром теперешние якуты, вспоминая о своем далеком прошлом, говорят: «Если бы мы не подпали под власть русских, то непременно в конце концов перерезали бы друг друга» (276 стр.). Иными словами, до прихода русских все якутские роды или родовые союзы находились в состоя­нии вечной войны друг с другом.

Имея пред собой историка- специалиста, мы вправе также выразить удивление по поводу переселения якутов из Предбайкалья при преемниках Чингис-Хана, когда вся террито­рия Южной Сибири целиком вошла в состав Монгольской империи, разделенной на уделы и правильно организованной в смысле управления. Могли ли якуты, живя под боком исто­рического Каракорума, быть независимыми от властителей тогдашней Монголии, мощное влияние которых чувствовали даже в далеком Ватикане, не говоря, конечно, о тогдашней Руси, Сирии, Кавказе и т. д. Самовольный уход якутов на север пришлось бы квалифицировать как явный бунт против власти могущественных тогда чингизидов. Точно так же и се­паратные войны бурят с якутами были бы нарушением прерогативы названных властителей, державцев полумира, на суд и расправу по делам всех своих подданных. Если нужно и необходимо говорить о переселении якутов из Предбайкалья на Лену, то всего целесообразнее отводить этому событию время до окончательного оформления Монгольской империи или же в самый разгар военных столкновений, непосредственно предшествовавших возвышению самого Чингис-Хана.

Дальше, переселение якутов-скотоводов на север в зону оленеводческого хозяйства, Огородников представляет себе по образцу библейских картин, сорокалетнего странствова­ния израильского народа по пустыне Аравийской.

«Кочевники-якуты двигались на север сплоченными орда­ми с кибитками и скотом, и потому одерживали верх над храбрыми, но разрозненными противниками». (Там же, стр. 183.).

Однако, в живой действительности, если бы якуты дей­ствовали по указанному рецепту Огородникова, то они, ве­роятно, потеряли бы весь свой скот. Дело в том, что в пре­делах Якутского края быки и коровы не могут существо­вать в зимнее время подножным кормом, да и табунам кон­ного скота вряд ли поздоровилось бы, ибо в диких лесах горных хребтов верхнего бассейна Лены кроме оленных стад бродячих охотников иной домашний скот пастись не может. Весь свой рогатый скот в течение 8-ми месячной зимы якуты всегда кормили запасами сухого, летом накошенного сена. Иначе говоря, в стране, занятой якутами, возможно только оседлое скотоводство, ибо там естественных лугов, заготов­ленных самой природой, почти не существует, годные паст­бища тоже весьма ограничены и встречаются незначитель­ными клочками или даже точками, отыскание которых само по себе требует от человека огромного труда и усилий.

Затем переселение якутов на север Огородников пред­ставляет себе в виде одноактного действия, как если бы шла речь о передвижениях маленького цыганского табора: все якуты разом поклонились своей прибайкальской родине и обрели новую там, где раньше бродили лишь оленеводы, охотники и рыболовы.

В предисловии проф. Огородников говорит о больших трудностях, с которыми было сопряжено «научное построе­ние истории Сибири, особенно дорусской», которое до него отсутствовало, и просит «смотреть на его труд, как на одну из немногих попыток научного обследования вопросов крае­вой истории и снисходительно относиться к способу её вы­полнения». Утверждения вполне справедливые, ибо первые опыты конкретного изображения давно прошедших истори­ческих событий, тем более у бесписьменного народа, не мо­гут быть вполне удачными. Будем благодарны проф. Огород никову, как бывшему представителю университетской кафед­ры, за его гражданское и ученое мужество — начать дело научного познания древней истории «неисторических» на­родов первобытной Сибири.