Глава первая. Конец эпохи.

В диспетчерской целый день царило необычайное оживление. Бегали люди, летали бумаги, почти хриплые радисты из последних сил кричали в рации. У случайно вошедшего человека вполне могла бы закружиться голова от шума и мельтешения. Всё замерло и замолкло словно по команде – усталые лица, обменивающиеся взглядами, напряжённые тела, застывшие, освобождённые от остатков дрожи руки.

- Район C-15 потерян. - устало констатировал один из радистов, снимая наушники, - Какие передавать распоряжения?

Сидевший за потёртым и давно потерявшим всякий приличный вид столом худощавый мужчина устало, с примесью раздражённости взглянул на вопрошающего. Невольно могла напроситься мысль, что именно тот был непосредственным виновником всех происходящих бед. Карие, с примесью желтого, глаза начальника третьей диспетчерской по имени Андре Гасте были сейчас переполнены отборным сортом ожесточённого отрицания всего вокруг. Но с каждым следующим мгновением всё сильнее сказывалось выработанное возрастом и осознанием собственного бессилия смирение. Чтобы дать ответ на вопрос, не требовалось ни глядеть в инструкцию, ни, упаси Господь, связываться с вышестоящими инстанциями - к тому же слова, которые надлежало произнести, были всего лишь формальностью. Ничего здесь не зависело от его слов – всё выверялось, продумывалось и воплощалось в жизнь где-то наверху, где-то вдали от этой суеты.

- Передавайте по всем диспетчерским запрос на стандартную процедуру. - наконец выговорил Андре Гасте.

Эти слова током пробежались по лицам, рукам и телам окружающих людей. Радисты, секретари, техники – все снова зашевелились. Механизм заработал... Но уже гораздо неспешней. Через несколько минут Андре краем уха услышал, как кто-то стал недовольно говорить о предстоящем подорожании синтетического мяса.

Он закрыл глаза, приложил к пульсирующим тупой болью вискам ладони.

Вот и всё. Рабочий день заканчивается. И вместе с ним постепенно выметаются из голов мысли о том, что теперь ещё один район на карте города будет закрашен чёрным. Что именно сейчас пятнадцатый район нижнего сектора стирается с лица земли. Завтра несколько тысяч людей отправят властям жалобы на бездействие служб, те проведут показательную «порку» нескольких значительных лиц, в несколько раз взлетят цены в торговых центрах, а в общем, ничего не изменится: всё тот же хорошо спрятанный страх, те же карательные зачистки и тот же неизбежный конец. Пройдёт неделя, вторая – и на человека, произнесшего слова «район C-15» посмотрят косо. Района не стало – спасибо и на том, что не своего.

Истинный адепт смертного греха уныния, Андре Гасте возвращался домой в своём обычном прескверном настроении. И, сколько бы он не водил глазами из стороны в сторону, ему не удавалось найти ни одно лицо, хоть отдалённо способного посочувствовать его мыслям. Всем было плевать на то, что с северной части города поднимались чёрные клубы дыма - результат " стандартной процедуры", работы двадцати тяжёлых военных бомбардировщиков из B-5, проводившейся при потере контроля над 75% района. Люди шли и шли, с работы, на работу, в торговые точки, по установившейся раз и навсегда привычке держась подальше друг от друга, создавая многочисленные просветы и многократно увеличивая видимый размер толпы... Но ни одному из тысяч лиц не было дела до массивных туч пепла и пыли, закрывших город от солнца, до наступившей на несколько часов раньше ночи. Для Андре же чёрный дым служил ещё одним досадным напоминанием о том, к чему он сегодня был косвенно причастен. Он предпочёл бы тоже не видеть его, тоже забыть, но дорога вела именно в северном направлении, и не видеть дыма можно было, лишь уперев взор в пол – что почему-то казалось ему постыдным.

Андре Гасте уже шёл на автопилоте, почти не замечая происходящего вокруг, всё всматриваясь в переплетения пепельных облаков. Воображение размашисто рисовало картины визжащих женщин, горящих заживо детей, крушащихся зданий, погребающих под собой толпы людей... И когда толпа перед самим Андре распалась в стороны, он запоздало опустил голову, увидел приближающиеся чёрные нагрудники с мечом, продетым сквозь пятиугольник – эмблема «Лекаря», матовые забрала шлемов, винтовки наперевес. Понимая, что не успеет уйти с дороги солдат, подался к стене. Разумеется, никто не станет ждать, пока он уберётся с дороги. Андре закрыл голову руками, весь сжался в ожидании удара... Который не заставил долго себя ждать. Идущий в голове отряда лекарь выбросил вперёд приклад оружия, попал в плечо начальника диспетчерской. Андре отшатнулся, затем кулак, прилетевший в живот, согнул его пополам. Под конец его схватили за спину и отшвырнули прямо в кирпичную кладку. Бесшумно хватая ртом воздух, Андре сполз на тротуар. Он смотрел в спины удаляющимся солдатам, не зная, проклинать их или же воздавать хвалы за то, что торопились и не стали его добивать. А сделать это, он знал, им не создавало никаких трудностей – любой случайный прохожий подходил под категорию «потенциально заражённый», и подозрение или даже просто плохое настроение исполнителей могли с лёгкостью послужить основанием для вынесения так называемого «карантинного приговора». Столько схем и терминов создано городскими службами, подумал Андре, и все они так похожи на расставленные сети. В которые вместо рыбы ловят человеческие жизни.

Как и следовало ожидать, едва отряд скрылся за поворотом, человеческий поток снова восстановился. Те, что видели, как били Андре, уже ушли далеко. Новые же прохожие едва бросали на него взгляд – прижавшегося к стене, со рваной прорехой на плече рубашки, страдальчески выпучившего глаза. Некоторые, без единой перемены в чертах лица, отстранялись.

«А ведь я тоже сейчас иду среди них» - подумал Андре. «Тоже тороплюсь домой с работы, мне тоже наплевать на этого побитого клерка. Который, к тому же, может оказаться заражённым. Я тоже среди них – правда, не сейчас, а сотни раз в прошлом».

Пока Андре продолжал сидеть, собираясь с силами и думая о том, какой огромный синяк завтра будет скрывать его костюм, разрыв в человеческой массе открыл ему сияющий на уровне третьего этажа неоновый рекламный стенд. Андре забился в бесшумном истерическом полусмехе-полуплаче. Он бы прошёл эту новую вывеску, даже не заметив, не столкнись с лекарями.

“Сделаем последний шаг в новый мир! ”. Зелёной краской на плакате белого цвета. С травой и цветами на заднем плане... Всего пять лет жизни в Городе-N – и подобная вывеска уже кажется откровенной насмешкой совсем немногим людям. Андре сам не знал, что бросило его в истерику. Все составляющие Города-N на месте, ничего не пропало и не изменилось. Так было и год назад, и два, и три...

Андре подумал о том, что окончательно съехал с катушек. Ну что, что так выбило его из колеи? Разве C-15 - первый район, который был уничтожен за время его работы в диспетчерской? Разве первый раз он узнал, что солдаты подразделения «Лекарь» относятся к рабочим низшего сектора как захватчики к оккупированному населению? Разве первый раз он видел, как бессовестно врут людям, раз за разом обещая им победу над эпидемией? И разве ему не было на всё это плевать уже сотни, тысячи раз???...

...Последние силы ушли на то, чтобы преодолеть подъём по лестнице. Андре зашёл в свою квартиру, закрыл дверь и уже спящим упал на кровать. Уставшие обычно спят, точно убитые – но сон начальника третьей диспетчерской был беспокоен...

Это была палата городской больницы. Инфекционное отделение. В воздухе висел напряжённый запах спирта и дезраствора. По стеклу закрытого окна настойчиво барабанил дождь.

Рита тяжело кашляла и бредила. Как узнал Андре, этой ночью её состояние резко ухудшилось, а поскольку главного врача не было, ночные дежурные не решились предпринимать какие-либо действия. Андре сидел на стуле рядом с кроватью жены, судорожно поглаживая её горячий лоб. Каждая секунда оборачивалась новой пыткой – поскольку никто не мог ему сказать, что будет с женой.

Внезапно, из несвязного бреда стали вырываться осмысленные фразы. Рита звала его. Её голубые глаза глядели с выражением необычайной ясности разума и сознания.

- Андре… Андре… - слабым голосом шептала она.

- Рита. – Андре весь вздрогнул, - Я здесь. Я рядом. Ты слышишь меня?

- Где… Где Кайра? – еле зашевелились смертельно белые губы.

- Она дома. Спит. – сглотнул Андре. – Она в порядке.

- Ты очень сильно нужен ей. Никогда не забывай об этом. – Рита волновалась, ей было всё труднее говорить.

- Я знаю. Знаю. – Андре понимал, что Рита прощается с ним.

Навсегда. И он уже ничего не мог сделать.

- Это хорошо. – при каждом вдохе она издавала беспомощный хрип, - Пообещай мне…

- Всё, что угодно, дорогая, всё!

- Пообещай, что никогда… - тяжёлый приступ кашля сотряс её тело, - Что никогда не станешь отвечать людям злом на зло. Что не будешь судить людей за их несовершенство. Что будешь терпеть… - ещё один сильный приступ, - Ради меня…

- Я клянусь. – ответил Андре, - Клянусь!

- Прости... Прости меня. – грудь с дрожью, в сбивчивом и хаотичном ритме, приподнималась, из последних сил втягивая в себя воздух, - Прости, что... Ухожу. Но... Никогда... Никогда... Не торопись... за мной...

- Рита! Рита! – Андре дрожащими пальцами сжимал ладони жены, - Нет! Нет! Нет!

Но Рита его уже не слышала. Глаза закрылись, а губы снова стали нашёптывать бессмыслицу. Андре закрыл лицо ладонями. Неудержимые слёзы рвались наружу…
Огонь. Он чувствовал огонь везде. Горели тело, руки, ноги, а сильнее всего - глаза. Они набухли и так давили на глазницы, словно хотели из них вылезти. Неизвестно, сколько времени он лежал будто бы в полусне, пока явно не осознал, что давно уже находится в реальном мире, и что его ощущения не лгут ему.

Гасте приподнялся на кровати. Да, он действительно чувствовал жар. И ритмичный стук в голове. Первые признаки.

Андре вскочил с кровати и на подкашивающихся ногах добрался до ванной комнаты. Включив свет и оказавшись перед зеркалом, он лишился последних надежд. Потому что увидел глаза, испрещённые меленькими фиолетовыми линиями. Обычно почти незаметные, но вблизи и при хорошем освещении легко узнаваемые паутинки выступающих капилляров из справочной книжки, которую он штудировал, проходя программу гражданской обороны. Сомнений не оставалось - он был болен. Выкосивший почти всё население планеты вирус добрался и до него. Чёрт, чёрт, чёрт...

Ему стало безумно страшно. Этого-то он и не мог понять ведь ему давно стало плевать на свою жизнь. Андре Гасте всегда знал о неизбежной смерти – и его нисколько не заботил этот факт. Но не сейчас. Сейчас он хотел жить. Очень сильно хотел жить. Смерть оказалась слишком близкой и реальной, чтобы просто взять и смириться с ней.

Нет, с ним не будут церемониться, знал Андре. Не будет никаких медицинских обследований. Малейший писк вирусодетектора и его убьют. Приставят к стене – может быть, вместе с ещё несколькими людьми – и хорошо, если не пожалеют автоматных очередей перед тем, как сжечь из огнемётов.

Более того, его долг, как законопослушного гражданина теперь – добровольно сдаться в руки служб. Андре знал, что так делают многие.

Какой же иронией теперь представлялась ему вчерашняя стычка с лекарями! Ведь, раз первые признаки, как он помнил, наступают на третий день, уже вчера он был заражён! И те солдаты вовсе не совершили грубый проступок – нет, они добросовестно выполняли свою работу. Они были созданы именно против таких, как он. Чтобы бить и уничтожать, без жалости, без страха, без сомнения.

Прозвучал дверной звонок.

Андре бросило в дрожь. Уже?!

Стараясь ступать как можно тише, он подошёл к двери и посмотрел в зрачок. Кайра.

Андре отпрянул назад. Ещё более глубокий океан противоречий охватил душу начальника третьей диспетчерской. Если бы пришли работники городских служб, всё было бы понятно – мгновенная расправа и конец. Но теперь? Что делать теперь? Что ему сказать своей дочери? Как дать ей понять, что она должна забыть его навсегда, что его больше нет?

Он был бы рад её приходу. В любой другой раз, но не теперь. Сейчас ему придётся, придётся ей сказать, что она теперь одна. Навсегда. Что ему осталось меньше недели, что и в течение этого малого времени она не должна быть с ним. С каждым мгновением ему было всё больней и больней видеть перед собой её голубые глаза, застывшие в ожидании, в надежде, в вопросе...

Прозвучал повторный звонок, раздались нетерпеливые стуки в дверь.

- Папа, открой, - сказала Кайра, - Я знаю, ты меня слышишь. В это время ты всегда дома. Я должна с тобой поговорить. Это очень важно.

- Уходи. - едва выдавил из себя Андре.

У него не было других слов. И он надеялся, что она поймёт, почему он делает это. Когда-нибудь. Однажды поймёт.

- Папа... - услышал Андре. - Папочка... Что случилось? Открой мне, пожалуйста…

- Я болен, Кайра. – в голосе Андре постепенно появлялась твёрдость, - Ты должна уйти.

- Я никуда не пойду. – Кайра всё настойчивей билась в дверь.

- Не говори глупостей. – с горечью в горле промолвил Андре, - Я не открою тебе дверь. Они могут прийти в любой момент.

Андре вдруг понял, что сам не понимает толком, о ком говорит. Кто эти «они»? Какое они имеют право прийти за ним? Да, он знал, что на заражённых охотятся, что они способствуют развитию эпидемии...

Но то, как на них охотятся, и сколько невинных жертв этому всегда сопутствует, рождало в нём очень сильное сомнение.

- Я люблю тебя. – в голосе Кайры слышался плач, - Пожалуйста. Ты представить не можешь, насколько это важно. Не только для меня и тебя, но для всех. Всё может измениться, только выслушай меня.

- Ничего никогда не изменить. – отчеканил Андре, - Я болен. Это конец для меня. Но ты здорова и проживёшь ещё очень долго, если сделаешь то, что я говорю.

Андре пробрало холодом. Наверное, это дуло от окна, но он не был уверен. Андре сейчас очень мало в чём был уверен. Он знал только, что его дочь должна жить. И что он сейчас зачитывал приговор самому себе. Именно сейчас он прощался с тем собой, прошлым, начальником третьей диспетчерской.

- Нет, нет, нет. – рыдала Кайра, - Не говори ничего, просто пусти меня…

- Нет, Кайра. – Андре обратил свой взгляд в потолок, - Я твой отец и говорю тебе, что свою жизнь посвятил тебе. Только тому, чтобы ты выросла, выжила в этом жестоком мире и построила свою жизнь. Того хотела мама. Чтобы ты жила. Ты не имеешь права погибнуть в свои двадцать лет. Это говорю тебе я, твой отец.

Кайра замолчала. Прошло три минуты, на протяжении которых Андре не услышал ни звука. Затем – удаляющиеся шаги.

Андре неверной походкой подошёл к окну и некоторое время стоял, неотрывно глядя словно сквозь невзрачную открывающуюся картину. Дым большей частью уже рассеялся, лишь далёкое облако служило воспоминанием о вчерашнем происшествии. Улицы города были почти пусты в эти утренние часы. Но Андре не видел ничего. Он шумно вздохнул, упёрся лбом в холодное стекло, отдавшееся в охваченной жаром голове леденящим ветром.

Разные мысли роились у него в голове. Что произошло? Кто он теперь? Кем он был раньше? Говоря с Кайрой, он сказал, что посвятил свою жизнь ей. Так ли это было? Действительно ли он свою жизнь чему-либо посвящал? И что же за жизнь это была? Перед глазами заплясали картины прошлого. Он помнил многое из своей жизни, мог подробно рассказать про своё детство, молодость, про то, как стал работать, как строил карьеру... Но вот что обидно, ничего высокого, великого или значимого найти в своей жизни он не мог. Вот он сидит, самый заурядный школьный весельчак, за партой. Вот он студент-выпускник, со своими тройками заканчивающий университет. Вот он самый никчёмный офисный клерк, трясущийся за каждый цент зарплаты. Вот он начальник того же самого офиса, в котором за бумажной волокитой потратил восемь лет. И никакой существенной разницы, вот ведь ирония. Он так же ходит на работу, которую ненавидит, так же завидует богачам и так же боится кризисов и банкротства своего работодателя. Десять лет упорной работы до начала эпидемии, пять лет после, куча повышений – ради чего? Ради осознания того, что скоро какой-нибудь уборщик будет сметать в совок его испепелённые останки? Неужели он всю свою жизнь прожил лишь для того, чтобы оставить после себя лишь горку пепла?

Его размышления прервал послышавшийся из спальни писк телефона. Три протяжных сигнала, что могло означать лишь одно – срочный вызов. Вчерашнему Андре теперь надо было бежать к телефону, читать пришедшее сообщение, выяснять, что же произошло, торопливо одеваться, отправляться на работу за четыре часа до начала смены...

Но сегодняшнему Андре больше не нужно было занимать свою смену. Всё, что он сделал – включил телевизор. Он знал – экстренный сбор работников диспетчерских мог означать только продолжение вчерашнего. Враг продолжал наступать.

Включенный телевизор подтвердил его догадки.

-... прорвать блокпост C-5. – велась прямая трансляция с вертолётов, кружащих над рядами пятиэтажек, щедро покрытых граффити поверх обшарпанных и осыпавшихся стен, - Численность противника – около полусотни мутантов. Бои ведутся на окраине района, однако силам «Лекаря» уже удалось сдержать наступление.

Наметанным глазом Андре видел, что, хоть поле боя показывали издалека и большую его часть занимал поднимающийся от рвущихся повсюду снарядов дым, дела лекарей шли вовсе не так гладко, как пытался убедить слушателей новостной диктор. В те краткие моменты, когда новостной вертолёт немного снижался, либо угол обзора выхватывал целую улицу вместо верхних окон, было видно, как ряды солдат отступали всё дальше и дальше от того места, куда была нацелена камера при словах об остановленном наступлении. Кроме того, на некоторых улицах огонь по лекарям велся из окон – а это означало, что мутанты надёжно закрепились на захваченных позициях.

Несколько раз зрителям были показаны и враги. Мутанты, массивные двухметровые фигуры, без единой передышки или остановки наступали в полный рост. И снова они пришли с огнестрельным оружием, отметил Андре. Винтовки, пулемёты, судя по периодически прочерчивающим воздух снарядам – даже гранатомёты. Вот они, сотни, если не тысячи, оружейных складов, оставленных людьми за стенами Города-N.

Андре выключил телевизор. Это было вроде привычно – видеть войну в новостных хрониках. За рабочий день в диспетчерской через него проходили сотни приказов сверху и запросов снизу, не раз и не два он слышал цифры, в которые спрессовывались массы погибших жителей, солдат, разрушенных зданий, уничтоженных врагов.

Но теперь Андре пробивало дрожью. Он видел себя с другой стороны телеэкрана. Там, где огонь и пули лизали асфальт, где вместо дыма выхлопных газов заводов дышали пеплом сожжённых заживо людей... Ему нельзя было оставаться в квартире ни мгновением больше. Его неявка на работу будет воспринята однозначно – заместитель позвонит в городскую службу, и сюда придут. Потому что всё, чем он был раньше, станет забыто, как только узнают о его заражении. Он враг и на таких, как он, охотятся.

Нельзя оставаться в квартире – но что ждёт его на улице? Патрули лекарей, толпы добросовестных доносчиков. Северо-восток Города охвачен войной с мутантами. Даже неизвестно, что опасней – остаться здесь или выходить на улицу.

Тут Андре одёрнул себя. Какая к чёрту разница, что на улице он может погибнуть ещё быстрее, чем если останется здесь? На кону его жизнь, ничтожные оставшиеся мгновения, и, если он сбежит от сегодняшней неминуемой расправы, их, возможно, станет чуть больше. Что, если эти часы или даже дни оправдают собой все сорок лет его бессмысленной жизни?

Немного порывшись в своём рабочем столе, Андре нашёл среди кип документов, оплаченных квитанций и старых выпусков газет небольшую жёлтую брошюру.

«Руководство по гражданской обороне», гласила надпись на справочнике. Андре хотел точно знать, какими темпами развивается заражение, единственный факт, который хранила память, заключался в том, что вирус уничтожает человека за девять дней.

Пролистав занудное вступление, вяло и с натянуто праведным гневом обличающее неизвестных создателей смертельного штамма XZ-81, чьё желание заработать денег на продаже противоядия привело к сокращению населения земного шара на 99, 9 процентов, Андре обнаружил раздел, посвящённый обнаружению заражённого. Перед глазами запестрели многочисленные картинки, наглядно иллюстрирующие все значимые стадии жизни вируса внутри человека. Всё это сопровождалось подробным описанием вплоть до точной температуры различных частей тела.

Три дня – срок появления первых признаков, которые он сейчас и испытывал. Картинка рядом со статьёй являла взору обнажённого до торса мужчину, вытянувшегося в струнку и сложившего руки по швам. Выстроившиеся рядом квадратики содержали в себе увеличенные фрагменты мест, наиболее важных для выявления инфицированного.

Андре стал листать дальше, не задерживаясь на подробностях о поведении заражённых. Третий день – начало проявления вируса. Начиная с четвёртого дня, вирусодетекторы начинают реагировать на заражение, тогда же первые признаки затухают, и вместе с тем вирус начинает активно передаваться. Пятый день – резкое увеличение мышечной массы. Шестой – невосприимчивость к отравляющим веществам и радиации, ускорение нервных и мышечных реакций. Седьмой – неконтролируемая ярость, галлюцинации и видения. Восьмой – адские боли, жажда, сопровождающаяся крайне сильной рвотой при питье воды. Девятый – смерть. Смерть, или...

Или мутация. Последний раздел посвящался именно им. Мутантам.

«Вероятность мутации при прохождении критического срока составляет около одного процента...»

Андре захлопнул брошюру, бросил её на стол. Шесть дней. По крайней мере, четыре, пока у него не съедет крыша. Что можно сделать за это время? Андре понятия не имел. Был, правда, один хорошо знакомый человек, работающий в Научцентре, по слухам, очень сильно продвинувшийся в изучении вируса. Вдруг... Вдруг ещё есть шанс? Андре не нужно было снова смотреть в брошюру, чтобы помнить главную истину «нового мира» – вирус неизлечим. Ещё ни одна попытка исцеления не увенчалась успехом. Но... Что если ему повезёт больше других?..

Время шло, и нужно было собираться. Андре надел джинсы, водолазку с длинными рукавами, давно лежавшую на дне комода. Достал из тайника под паркетом деньги – всю свою заначку на чёрный день, который, похоже, настал. Конечно же, они пригодятся. Ему ли не знать любви таможенников к взяткам. Сам там служил какое-то время. Подумав ещё, решил взять оттуда же и пистолет. Им он запасся давно, взял по дешёвке у одного дельца. В то время часто происходили квартирные ограбления. К счастью, оружие не понадобилось. Возможно, пригодится сейчас.

Что же из себя представляло место, в котором он жил уже четыре года? Андре видел полки, стол, стулья, диван, телевизор, окно, холодильник... Словно фрагменты разорванной на куски картины, все эти вещи выглядели отделёнными друг от друга, не имеющими ничего общего с понятием «дом». Андре вздохнул. Он понял, что все эти годы обманывал себя. Здесь были лишь стены. Его дом остался на другом континенте, там, где он жил с Ритой, где у них родилась дочь, где остались одежда и фотографии умершей жены, там, где он в спешке эвакуации оставил всё, что только можно, не исключая, возможно, даже собственной души.

Последний оплот выживших людей так и не стал для них домом.

Последний раз окинув взглядом квартиру, он, Андре Гасте, сорокалетний вдовец, отец взрослой дочери, начальник третьей диспетчерской, человек, которого многие, включая и его самого, считали вполне состоявшимся, с чем бы он теперь совсем не согласился, навсегда покинул свой дом и вышел на улицу.

*********

Андре шёл по направлению центру района, туда, где жил Иоганн Бэтлер, доктор биологических наук, работающий в B-4. Отношения с уважаемым профессором колебались где-то между приятельскими и дружескими; они были знакомы до начала эпидемии, что само собой обуславливало большую степень доверия в такой многонациональной квинтэссенции незнакомых друг другу людей, какой был Город-N.

Передвигался Андре с большой осторожностью, редких прохожих обходил метра за два, постоянно оглядывался, а когда увидел вдали патруль лекарей, благоразумно решил спрятаться в тёмном переулке и переждать, пока они пройдут. В голове постоянно крутились слова инструктора по гражданской обороне, под чьим руководством слушатели штудировали азы идентификации заражённого в случайном прохожем. Андре казалось, что он подходит под всё существующие критерии подозрительного субъекта. Он сам чувствовал своё едва сдерживаемое волнение, мандраж, да и просто непрофессионализм.

Но было только восемь часов утра, установленный рабочий день начинался только через два часа, к тому же Бэтлер предпочитал жить в дешёвой квартире C-10, всего в нескольких кварталах. И, сколько бы доносчиков и отправленных по его душу лекарей не рисовало шестое чувство, до нужного места удалось добраться без эксцессов.

У дверей новостройки, в которой жил профессор Бэтлер, Андре встретил сухого морщинистого старика, с видом чрезвычайной важности сидевшего на раскладном стульчике. Штаны на подтяжках и свежий номер городской газеты в руках убедили Андре, что перед ним всего лишь пенсионер, которого отсутствие пенсии и невозможность быть принятым на какую-либо работу заставляли целыми днями сидеть и следить за обеспечение порядка в доме, получать жалкие гроши.

- Куда? – строгим голосом остановил старик Андре, уже было протянувшего руку к двери.

- Меня ждут. – Андре почувствовал, что его бросило в пот.

- В какой квартире? – пенсионер – или, вернее сказать, консьерж, прищурился.

- Я к профессору Бэтлеру. – поколебавшись, ответил Андре.

Ему пришла мысль, что, если он соврёт, или вообще ничего не скажет, хитрый старик его легко раскусит. Опасность же быть остановленным существовала, и очень великая. Такой пенсионер вполне мог следить за жителями дома и получать за это деньги от службы гражданской обороны.

- Ступайте. – надев на лицо бесстрастную улыбку, консьерж поднялся со стула и распахнул дверь.

Едва сумев преодолеть предательскую дрожь в коленках, Андре, стараясь двигаться как можно более естественней, зашагал вверх по лестнице. Как только дверь позади него захлопнулась, он, не в силах себя сдерживать, побежал. Девять шансов из десяти на то, что старик побежал его закладывать, так что времени было мало. Андре надеялся, что сумеет покинуть дом до того, как Штаны-на-Подтяжках найдут ближайший пост лекарей. Волнение так завладело им, что он споткнулся о последнюю ступеньку рядом с квартирой профессора, а затем, не удержав равновесия, растянулся на лестничной площадке.

Отряхнувшись и приведя себя в порядок, Андре позвонил в дверь. Никто не ответил. Ни шороха, ни звука шагов.

Проклиная себя за неловкое падение, которое могло быть услышано и вполне естественно воспринято с подозрением, Андре снова надавил на звонок, отошёл немного назад, чтобы его было хорошо видно из дверного глазка. Так он и стоял, неуверенно переминаясь с ноги на ногу и гадая, дома ли доктор, откроет ли, пока не услышал тихонький скрип. Верно, половица в прихожей профессора Бэтлера.

- Доктор Бэтлер! – с новой надеждой воскликнул Андре, - Это Андре Гасте, мне нужно поговорить с вами!

- Я слушаю вас, мистер Гасте. – холодом и досадой отдался приглушённый голос с другой стороны двери.

- У меня проблема. - начал Андре, - Очень большая проблема. Я... Я болен. Заражён. Зная вас как человека, достигшего в этом вопросе больших высот, я решил обратиться к вам.

- Ну и зачем вы пришли ко мне? - спросил доктор, некоторое время помолчав, - Я не имею ни малейшей возможности помочь вам. Городские крематории работают круглосуточно.

Андре невольно выдохнул, глаза его расширились, из-за неожиданно перенесённой обиды спёрло дыхание в груди.

- Как... Как вы можете так говорить? – дрожащим голосом заговорил Андре, - Вы же... Мы же...

Послышался звук заглатываемого воздуха – профессор зевал.

- Думаете, вы первый, кто догадался прийти ко мне? – ответил он - Лекарства от вируса нет. А потому, повторяю, городские крематории работают круглосуточно.

- Вы... Так просто пошлете меня умирать, даже не попытавшись помочь? – сглотнул Андре, внутри которого вместо забитой и униженной надежды начинала зреть злость, - Неужели вам настолько плевать?

- Не плевать, а потому я надеюсь на ваше благоразумие. – всё так же спокойно и безучастно продолжал профессор, - Не заражайте других, не мешайте работе служб. Подумайте о том, что именно из-за таких, как вы, и продолжается эпидемия.

- Пусть так. – невольно сжимая кулаки, ответил Андре сквозь зубы, - Но из-за таких как вы эта эпидемия никогда не остановится. Из-за таких равнодушных снобов, как вы. Из-за тех, кто, как вы, беспокоится лишь о своей заднице. И дело тут не в том, что я больной и заражаю всех вокруг, а в том, что вам плевать на смерти миллиардов людей, пока это не...

Замок щелкнул, дверь резко распахнулась, на пороге появился Иоганн Бэтлер. В кислородной маске, в халате, в белых перчатках – одетый так, чтобы исключить малейший шанс заражения – со скрещенными на груди руками. От неожиданности Андре отшатнулся назад.

- Знаете что, мистер Гасте, - с расстановкой произнёс щурившийся доктор, - Будь на вашем месте хоть сам президент Мейс Ивиро, я бы, не колеблясь ни секунды, спустил его с лестницы на пинках. Какое право вы имеете без приглашения приходить ко мне, возвышать голос, оскорблять меня? Думаете, вы один такой? Чем это вы так уникальны, что позволяете себе подобное поведение?

- Вы давали клятву Гиппократа! – выпалил Андре, - Вы должны помогать людям! Спасать их жизни! А не выносить приговоры!

Он знал, что никогда и ни за что не сможет согласиться со словами профессора. Андре хорошо помнил, как безучастно пожимали плечами врачи, собравшиеся вокруг его умершей жены. Умершей не от вируса, которого тогда, восемь лет назад, и в помине не было, от обыкновенного гриппа – по халатности врачей и их безответственности.

- У-уу-убиррайтесь отсюда... Немедленно! – прорычал Бэтлер, - Как будто это я виноват в том, что вы...

Профессор осёкся, ярость в его глазах мгновенно погасла, лоб разгладился, по сжатым кулакам пробежала змейкой едва заметная дрожь, всё существо его вдруг переменилось... Лишь на секунду, после которой Бэтлер, спохватившись, весь затрясся.

- Убирайтесь. – тихим, словно осипшим от ангины голосом произнёс он, прежде чем захлопнуть дверь, снова скрываясь в глубине своей квартиры.

Андре остался на лестничной площадке, застывший в смятении. Это был человек, которого он считал своей последней, да, впрочем, и единственной, надеждой. Проблема оказалась в том, что сама эта надежда уже не считала его человеком. Шумно выдохнув, Андре опустился на ступеньку ведущей наверх лестницы. Итак, приход сюда оказался бесполезным. Или, возможно, указал ему на его место. В любом случае, нужно было убираться подобру-поздорову. Бэтлер мог запросто позвонить в городскую службу и вызвать лекарей. Андре чувствовал себя ужасно от таких мыслей. То, что вчерашние друзья предадут его, подразумевалось как-то само собой, но столкнуться с этим в реальности оказалось в разы трудней.

Через некоторое время, то ли втайне надеясь, что доктор одумается, то ли взаправду пытаясь разобраться, что делать и куда идти, Андре стал спускаться по лестнице. Проходя мимо небольшого окошка, выходящего на улицу, он случайно бросил взгляд вниз. Увиденное заставило его сначала застыть в изумлении, ещё не веря собственным глазам, а затем мимолётно закрыть глаза и злобно выругаться. Отряд из восьми лекарей двигался прямо по направлению к подъезду, и не оставалось ни малейшего сомнения в том, за кем пришли эти убийцы. Два дюжих солдата тащили под руки консьержа. Тот с завидным рвением пытался что-то им втолковывать, впрочем, довольно безуспешно.

Бежать, немедленно бежать. Андре прильнул к стене рядом с окном. Рядом с квартирой Бэтлера оставаться нельзя ни в коем случае, раз уж Штаны-на-Подтяжках заложили его, проверять её будут в первую очередь. Но куда, куда? Из подъезда уже не выйти, если спустится вниз, то лишь облегчит им задачу. Куда ещё? Едва ли его пустят укрыться в какую-либо квартиру.

Стоп. Крыша. Доктор Бэтлер живёт на седьмом этаже девятиэтажного дома, следовательно, он успеет добежать до крыши и... Не смея закончить эту мысль, Андре ринулся наверх.

Солдаты же были уже в доме – он слышал отдалённый топот шагов и короткие, чёткие восклики команд. Андре преодолел два этажа за несколько секунд, прыгая чуть ли не через три ступеньки. Когда он дёрнул за ручку двери, ведущей к лестнице на крышу, а та не поддалась, его с каждой секундой ускоряющее свой галоп сердце пропустило несколько ударов, в глазах потемнело. Увесистый замок болтался на двери.

Грудь сотряслась под очередью неритмичных ударов, когда Андре вспомнил о пистолете. Трясущимися руками он полез за пазуху, вытянул оттуда леденящую сталь оружия. Мелькнул секундный страх – а что дальше делать с этим предметом, так чужеродно выглядящим в его руках, никогда не боровшихся за то, чтобы он мог просто выжить, подобно древнему дикарю, встретившему стаю саблезубых тигров, с каждой секундой сжимающих круг, скалящих клыки, желающих рвать на мелкие лоскуты его плоть...

Понимая, что каждой секундой промедления уменьшает свои шансы уйти от лекарей, Андре приставил дуло пистолета к дуге замка. Закрыв глаза, нажал на спусковой крючок.

Раздавшийся справа лязг оповестил о срикошетившей в чью-то дверь пуле. Треск выстрела эхом пронёсся по всему зданию. Лекари внизу заторопились, послышался бойкий цокот кованых сапог. Несколькими этажами ниже родился и оборвался короткий удивлённый крик.

Дужка замка оказалась сильно сплюснутой, эмаль осыпалась, обнажив грубую, тёмно-серую поверхность металла. Остервенело сжав зубы, Андре стал раз за разом спускать курок, выбивая из дужки замка взвизгивающие звуки – полосуя стекло молниеносными ударами ножа.

- Сдавайтесь! – кричали ему уже всего четырьмя этажами ниже, - Вам не спастись!

С очередным выстрелом дужка, тонкая полоска, покрытая кратерами пуль, распалась на две части. Андре ударил по остаткам замка рукоятью пистолета. Предательский замок, явно подыгрывающий его преследователям, ударился о бетонную плиту рядом с ногами и затих там. Андре распахнул дверь и ринулся наверх. Казалось, будто сам воздух начинал дрожать от приближения лекарей и выталкивал его наружу – прочь из здания, где он был для своих врагов всего лишь маленькой мышкой, заплутавшей в бесчисленных сплетениях колоссального лабиринта. Наружу, к воздуху, к свободе. Оказавшись на крыше, плоской и совершенно пустой, без единого потенциального укрытия, Андре ещё более ускорил свой бег.

Где-то на задворках сознания мелькнула мысль о том, что по две противоположные стороны дома он видел восьмиэтажки. Пока ноги несли Андре к полуметровому бордюру, отделяющему крышу от бездны, пока рука до боли сжимала запотевшую рукоять пистолета, пока лекари, уже наверняка влетевшие на девятый этаж, угрожали ему жестокой расправой; мозг лихорадочно считал цифры – разница в высоте между крышами в три метра, от четырёх до шести метров между зданиями, девять этажей умножить на три метра – кровавое месиво под окнами равнодушного сноба Иоганна Бэтлера...

Волосы на голове встали дыбом – Андре услышал звук передёргиваемого затвора позади. Словно получив кнутом по спине, он весь сложился в устремлённый вперёд вихрь. Опасность не допрыгнуть или расплатиться за ошибку при выборе направления не столь страшила его, как уязвимость собственной спины, которая в любой момент могла быть настигнута потоком пронзающих насквозь пуль.

«Не дамся» - прозвучало в голове Андре, когда, зажмурив глаза и оттолкнувшись от бордюра, как от трамплина, он пустил своё тело в полёт над бездной. Все внутренности в животе сжались и трусливо метнулись вверх, желая пробить диафрагму и спрятаться под каркасом грудной клетки...

Падение длилось недолго. Андре несколько раз неловко перекувыркнулся, прежде чем растянулся пластом на покрытой свежими каплями тягучего мазута крыше. Какие-то доли секунды он лежал, не шелохнувшись, ощущая ладонями тепло распаляющейся под лучами утреннего солнца крыши. Но он был жив, сзади кричали лекари, всё ближе и ближе подбирающиеся к краю девятиэтажки. Прыгнут за ним?

Вновь подхлестнув себя, Андре оттолкнулся от манящей, зовущей расслабиться и забыться сном шероховатой поверхности крыши, вскочил на ноги, бросил мимолётный взгляд за спину, где одна за другой вырастали чёрные фигуры солдат. Они не стреляли, не пытались следовать за ним, а это могло означать лишь одно – в их глазах он окончательно загнан в угол.

- Добегался! – раздался резкий выкрик, - Руки за голову! На колени!

Андре обернулся из стороны в сторону. Справа, насколько он помнил, должен был находиться колодец двора. Слева – неприступная стена двадцатиэтажного небоскрёба из стали и стекла. До противоположной стороны крыши, где маячила ведущая внутрь здания будка, он бы не успел добежать. Оставался лишь один выход.

Он резко повернул налево и рванул к стеклянному монолиту. Очень рискованно, если промахнется - переломает кости о металлическую балку. Впереди был его шанс выжить, один из тысячи – и за этот шанс Андре был готов цепляться до конца, превозмогая сковывающий параличом ужас. Он выбросил вперёд руку со сжатым в ней пистолетом, несколько раз спустил курок. Просторное, три на три метра окно, находящееся прямо перед ним, покрылось сетью мелких трещин, потеряв свою зеркальность.

Едва Андре успел подумать о том, удастся ли пробить треснувшее окно своим пущенным в прыжок телом, как его ноги, действовавшие едва ли не отдельно от тела, преодолели границы крыши.

Уже в полёте он почувствовал, как что-то горячее скользнуло по щеке. Клетки закрытых шторами окон небоскрёба прыгнули навстречу, словно земное притяжение изменило своим законам и теперь лишь толкало вперёд, вместо того, чтобы тянуть вниз, к гибели. Он прошёл сквозь хрупкий, истерзанный как его, так и лекарскими пулями стеклопакет пушечным снарядом, сметая всё на своём пути. В глазах завертелись сыплющиеся дождём осколки стекла, массивная печатная машинка, в которую он влетел, разломав и её и стол под ней, охваченные ужасом лица работников, несколько мужчин и женщин, жмущихся по стенам...

Но Андре уже снова был на ногах. Сильно саднило колено, разбитое от удара по пластику печатной машинки, из левого запястья, оголённого свернувшимся рукавом водолазки, торчал треугольником тонкий кусок стекла. Боли не было – она, похоже, не сумела допрыгнуть до окна, переломила хребет о платформу бетонного пола и сейчас медленно стекала вниз. То, как он смотрел на свою истекающую кровью руку, казалось, одновременно ужасало и завораживало немногочисленных – около десятка – работников офиса. Андре провёл по ним взглядом, отмечая замешательство в союзе с мощным ступором, надёжно пустивших корни в неподвижно вытаращенные пары глаз, в спины, прижавшиеся к стенам в поиске спасения и защиты, в руки, мёртво-намертво сжатые кулаками, что едва ли замечали сами офисные клерки.

В голове тем временем стремительным вихрем завертелся поток мыслей. Лекари не станут следовать за ним по крышам. Самое очевидное, что могут сделать солдаты – сообщить своим, чтобы окружили небоскрёб. Но неизвестно, как далеко ближайший патруль, и успеет ли подойти. Объявить тревогу в здании? Верно, здесь наверняка должна быть охрана, которая сможет справиться с ним, если не успеют подойти лекари.

А потому сейчас его основное оружие – стремительно ускользающее время. И неразбериха. С этой мыслью Андре направил пистолет на человека, выделяющегося среди остальных солидностью фирменного пиджака и очнувшимися от оцепенения и уже начавшими бегать по сторонам зоркими глазками. По верным признакам – начальник, уже соображающий, насколько велика в инциденте его ответственность и как от неё можно избавиться.

- Снимай одежду. – не своим голосом, удивляясь самому себе, повелел Андре, - Снимай свою одежду.

Рыщущие по офису глаза начальника застыли, приобрели затравленное выражение, сам он ещё сильнее вжался в стену, будто она могла расступиться и впустить его внутрь, не дать совершить поступка, за который его могут очень сильно наказать. Содействие преступнику, неизбежно обрекающее на расправу, или же короткая вспышка, кровавый кашель, агония?

Прекрасно понимая дилемму, вставшую перед несчастным, Андре помог ему, подняв дуло пистолета выше и выстрелив. Вместе с хлопком раздались вскрики, пуля выбила небольшое облако дымящей штукатурки из потолка над менеджером. Андре почему-то вдруг понял, что это был последний патрон в обойме – остальные были расфасованы по карманам джинсов и едва ли смогли бы помочь ему появись вдруг необходимость стрелять вновь. Но уже было не важно. Завладевший работниками ступор моментально исчез, началась паника. Кто-то, находящийся совсем рядом с дверью, истерично всхлипнув, ринулся прочь из комнаты. Что послужило примером для остальных – Андре словно перестали видеть – все, кроме начальника, в лицо которому он целился. Женщина в зелёной рубашке сорвалась с места, споткнулась об упавший стул, едва не растянулась на паркете; затем на неё налетел сзади паровозом грузный пыхтящий мужчина, каждый шаг которого сопровождался прыжками жирных складок, выглядывающих через не заправленную рубашку. Отпихнув коллегу в сторону, толстяк затопал дальше, женщина же, издав удивлённый, без крупицы возмущения или негодования восклик, поползла за ним.

Но Андре интересовал лишь менеджер, единственный, кто мог помочь ему уйти от погони. Дрожащие пальцы того нащупали пуговицы, ещё несколько секунд – и дорогой пиджак упал на пол. Скупым кивком Андре дал знак продолжать. Звякнул расстёгиваемый ремень, ширкнула ширинка, штаны присоединились к пиджаку.

- Беги. – приказал Андре мотая в сторону пистолетом, с которого менеджер никак не мог отвести свой взгляд.

Начальник медленно кивнул, отвёл глаза в сторону, неуклюже заковылял к двери, всё ещё болтающейся после того, как выпустила последнего выбежавшего в коридор подчинённого; всё ускоряя шаг после каждой секунды, не ознаменованной выстрелом в спину, раздетый до трусов менеджер больше ничуть не беспокоился о том, чтобы как можно грамотней выйти из инцидента. Андре рывком подобрал с пола одежду, вырвал из запястья угловатый кусок стекла, отбросил в сторону. Провёл ладонью по щеке – кровь. Накинув пиджак и спрятав пистолет в свёрнутые вчетверо брюки, Андре ещё какое-то время постоял, прислушиваясь к своим внутренним ощущениям, прежде чем проследовал в коридор.

Он задавался вопросом о том, что же ведёт его. Страх – спрятавшийся очень глубоко. Боль – забившаяся в угол, вычищенная мощным притоком адреналина. Насилие – чтобы заставить других людей выполнять его волю. Как легко он стал манипулировать всем этим...

И самым сильным из всех этих чудовищ, прорвавших все и всяческие ограничения и рвущихся наружу, был холодный, бесстрастный механизм, стоявший над его эмоциями и разумом, неостановимо просчитывавший и приказывающий. Более того, если бы этот механизм самосохранения работал не на полную катушку, его тело бы сейчас вздымалось в горячий воздух тонкими пепельными хлопьями.

Писк аварийной сигнализации уже набирал громкость. Раз за разом повторялось монотонное сообщение о том, что «Здание подверглось террористической атаке». И увещевания «сохранять спокойствие и не противодействовать службам». Новоиспечённый преступник лишь ускорил шаг. Двери справа и слева распахивались, торопливым шагом выходили толпы переговаривающихся людей, одни говорили, что тревога учебная, что выстрелы были бутафорские, что кричали сотрудники гражданской обороны. Другие постоянно оглядывались, говорили больше шёпотом и всё поторапливали остальных. Но никто не обратил внимания на Андре. Он был одним из них, носил их униформу, бейджик с незнакомым именем на груди, как и они, двигался к выходу. Аварийному. Вспыхнула ещё одна догадка, от которой в груди просто спёрло дыхание. Андре мимолётно ухмыльнулся.

- Внимание-внимание! – закричал он, вскидывая вверх руку, свободную от свёрнутых брюк менеджера, - Сохранять спокойствие! Тревога учебная! За определённое время мы должны, сохраняя порядок, добраться до первого этажа и построиться перед главным входом! Спускаться через главные лестницы!

Первоначально недовольные и подозрительные взгляды сменились на понимающие. Многие стали переглядываться с видом типа «я же говорил». В движущейся толпе сразу же воцарилось спокойствие, даже самые боязливые и суетливые поддались всеобщему настроению – ещё бы, учебная тревога означала безвозмездный перерыв в середине рабочего дня, который продлится около часа – пока будут строиться, читать указы по пожарной безопасности, отмечать особо выдающиеся результаты по эвакуации... Андре с трудом получалось напомнить самому себе, что тревога вовсе не учебная, что он самозванец и нельзя расслабляться ни на секунду, а малейшая же ошибка приведёт к его погибели. Что радовало, работники атакованного им офиса уже давно покинули этаж и не могли его выдать, да и настоящих сотрудников ГО рядом не обнаружилось.

И, пока толпа двигалась к лестницам, спускалась вниз, навстречу лекарям и охране, Андре проскользнул сквозь ряды людей и оказался у аварийного хода. Это – то чего никто не ожидает. Никаких заложников, убийств, угроз – просто покинет здание, пока лекари будут разбираться с толпами недоумевающих людей. Он бросил последний взгляд на них – что-то живо обсуждающих, не обращающих никакого внимания на стращавший сигнал о террористической атаке – ожидая, как отпустит своё натяжение всё напрягающаяся пружина где-то внутри. Он ожидал облегчения, губительно пьянящего чувства свободы, эйфории от того что убежал, ушёл, спасся...

Но нет. Он не убежал и, тем более не спасся. Подвернувшаяся удача, позволившая ускользнуть от преследования, означает лишь, что теперь надо убегать гораздо быстрей. Потому что за ним идут. Потому что он уже не просто заражённый. Потому что теперь он для них – опасный враг.

Потому что хочет жить.

Никто не обратил внимания на дверь, захлопнувшуюся за уходящим через чёрный ход Андре Гасте.

*********

Андре уходил переулками, поминутно невольно оглядывался назад и прибавлял шаг при каждом случайном звуке, будь то хлопнувшее сверху окно, прошуршавшая в мусорке крыса или же далёкий гудок клаксона. Старался, как мог, запутать следы. По пути надел брюки менеджера, а свои джинсы запихнул в мусорный бак, предварительно вытерев ими кровь на щеке. Рука продолжала кровоточить, но забинтовать было нечем, а потому Андре просто надвинул на рану рукав водолазки и туго обхватил его отобранным вместе с брюками ремнём. Но, хоть рукав костюма и скрывал под собой утолщение ремня, периодически поглядывая на руку, Андре с досадой и злостью обнаруживал, как красное пятно каждый раз оказывалось на несколько миллиметров больше. Пистолет спрятал в пиджак. Он надеялся, молился, чтобы его внешний вид сейчас соответствовал определению «типичный клерк». Потому что прекрасно знал, что, даже если его не отследят по следам в переулках, огромную лепту в его поимку внесут многочисленные случайные прохожие.

Напор адреналина давно иссяк, теперь Андре всё яснее ощущал подавляющие и высасывающие силы усталость, изнеможение и голод. Ко всему этому добавлялся жар и издевательский стук в голове. Ноги двигались лишь благодаря поглотившей его бессознательной отупелости, всё толкающей и толкающей его вперёд. Разум же, представлявший собой некое подобие тянущего вниз балласта, сонно ползал по окружающей обстановке, будто ни в чём не бывало хватаясь за каждую опрокинутую мусорку, свисающую между домов мишуру проводов, или даже случайную трещину в каменной кладке.

Он пробежал уже около двух километров, когда очередной поворот оказался аркой, выходящей на тротуар и проезжую часть. Андре отпрянул в сторону, прижался к стене, невольно сглотнул. Неудержимо колотилось сердце, предостерегающее его от того, чтобы ступить прочь из этой кажущейся безопасной сени темноты между маленькими домишками. Он не знал, куда идти дальше, поскольку, пока хитро закрученная кишка переулка вела его, всё было довольно ясно – как можно скорее бежать прочь от небоскрёба, от лекарей, от смерти. Теперь же? На улице...

Лишь сжав в кулак все остатки своей воли, Андре смог ступить на тротуар. Прохожих было немного – ведь установленный обеденный перерыв должен был начаться где-то через час. Неизвестным образом мысль о еде совпала с вращающейся на другой стороне улицы вывеской закусочной. С одной стороны, ему действительно надо было поесть – желудок, воспринимающий все события дня, начиная с отсутствия завтрака и заканчивая изнурительным кроссом, исключительно как насилие над собой, вовсю протестовал бурчанием и периодической резью. С другой же, остановка грозила гибелью. В итоге, немного помявшись, Андре всё-таки решился зайти в закусочную. Потому что, если бы он и решил отправиться куда-либо в другое место, все равно требовалось бы привести себя в более-менее порядочное состояние. Убрать запекшуюся кровь с щеки, сделать что-нибудь с рукой, кровь с которой, казалось, пропитала рукав пиджака настолько сильно, что скоро начнёт капать на пол.

Оказавшись внутри, он первым делом проследовал в туалет, нарочно повернувшись левым боком к стене так, чтобы никто не видел рану. К счастью, дежуривший за кассой продавец был занят беседой с невысокой брюнеткой в форме медицинской службы – судя по выражению лиц, по которым порою даже проскальзывали даже искренние улыбки и смешки, разговор шёл в самой высокой степени доверительный, какой в Городе-N мог быть только между близкими и родными. Проскользнув в туалет незамеченным, и запершись за собой, Андре едва не упал в обморок при виде того, как он сейчас выглядел. Взъерошенные птичьим гнездом волосы, глубоко запавшие, будто он не спал уже три дня подряд, глаза, тянущаяся от мочки уха до середины щеки красная борозда – встретив такого себя неделю назад, он бы молил небеса о патруле лекарей.

Он тщательно протёр щёку, промыл рану. Красная полоса все равно была видна, но с этим Андре уже ничего не мог поделать. Когда же он развязал ремень на рукаве, чтобы взглянуть на руку, в глазах потемнело. Кровь снова потекла бурым, от блеска светильника кажущимся фиолетовым ручейком. Только сейчас спохватившись, что, верно, задета вена, и это может быть очень опасно, Андре вернул ремень обратно, затянул его ещё сильней, подложив под совершенно мокрый рукав водолазки кипу салфеток. Старательно очистив раковину от кровавых разводов, Андре вернулся в закусочную.

-... в любом случае, как скажут в Шпиле, так и будет. – пожала плечами говорящая с продавцом брюнетка.

Андре даже поразился тому, как метко эта женщина охарактеризовала сейчас, может быть, того даже не осознавая, всю политику, экономику, да и вообще повседневную жизнь Города-N.

- Эх... – лишь вздохнул сам продавец, - Что ж, осталось только ждать новых выборов.

Оба издали несколько горьких смешков. Андре уже слышал эту фразу несколько раз, но только сейчас понял смысл этой чёрной шутки. Ведь несколько месяцев назад прошло четыре года с того момента, как был избран на президентский пост Мейс Ивиро, человек, на собственные средства создавший «Лекарь», построивший все существующие ныне районы, бетонные стены, Шпиль. И нужно было быть дураком, чтобы всерьёз допускать, будто президент позволит кому-либо другому занять своё место, какие бы законы это ни нарушало.

...Запивая разведённой колой огромный синтетический гамбургер, Андре никак не мог избавиться от мысли, что за ним могут следить. Любой человек, бросающий на него случайный взгляд, силой воображения сразу превращался в переодетого полицейского. Однако ничего не происходило, лекарей поблизости видно не было. Скоро наступало начало обеденного перерыва, и Андре хотел успеть покинуть заведение до того, как начался бы наплыв клиентов. Но долго расслабляться и не пришлось. Едва Андре стал мельком наблюдать за происходящим на экране свисающего с потолка телевизора, где крутили какой-то бразильский сериал десятилетней давности и думать, что в Городе-N своя киноиндустрия, да и остальное искусство, отсутствовала в принципе, как картинка сменилась – это была новостная студия.

- Мы прерываем сериал для передачи экстренного сообщения. - прозвучали громом слова новостной ведущей, - Около часа назад в центре C-10 был обнаружен заражённый вирусом террорист. В данный момент он скрывается от наших служб. Больной вооружён и чрезвычайно опасен. – слово «чрезвычайно» девушка произнесла с взволнованным придыханием, - Он обвиняется в убийстве четверых человек, среди которых – престарелый пенсионер, в ходе совершения теракта в здании производства программного обеспечения. Сейчас мы покажем вам примерный фоторобот преступника, составленный по показаниям чудом спасшихся свидетелей.

У Андре замерло сердце. Это обстоятельство он абсолютно никак не предусмотрел. Даже не задумался. А ведь в закусочной люди, и он у всех на виду. Рука внезапно опустилась под пиджак, нащупала холодную сталь пистолета. Так и не зарядил обойму патронами. Однако, увидев фоторобот, Андре закрыл глаза и откинулся на спинку стула. Взглянул ещё раз. Да, показанная рожа и отдалённо не напоминала его – с экрана глядел лысый человек с жестокой, по-настоящему маньяческой ухмылкой, широкими округлыми глазами, пересекающим нос ужасающим шрамом на всё лицо.

Это не могло не радовать, и, возможно, не будь Андре так истощён, он бы даже посмеялся. Но теперь он только отметил, что, судя по лжи новостного диктора, консьержа дома Иоганна Бэтлера пустили в расход, а ведь этот старик видел его с очень близкого расстояния, и наверняка запомнил до мельчайших подробностей. Что же сам профессор? Высокое положение должно было спасти его от такой же участи, но сотрудничает ли он с преследователями? Андре понимал, что едва ли – иначе фоторобот отличался бы большим сходством с оригиналом. Он понимал, что это на его пользу сработал страх и та самая неожиданность.

- Если вы имеете какую-либо информацию о местоположении этого нечеловека, просим вас немедленно обратиться по телефону любой городской службы. И помните – только действуя сообща, мы сможем обеспечить безопасность нашего города! - закончил диктор.

На экране вновь замелькали картины бразильского сериала. Но в воздухе прочно повисла атмосфера тревоги. Упомянутый офис находился не так далеко, и потому одинокие посетители, их настороженные взгляды и тихие шепотки, наполнили закусочную вкусом опасности.

Отсутствующую киноиндустрию с лихвой заменяли подобные выпуски новостей. Журналисты и репортёры всегда были на высоте в том, чтобы вот так вот огорошить слушателей очередной страшной историей, а затем сообщить, как блестяще солдаты «Лекаря» выполнили свою задачу по восстановлению общественного порядка. Чтобы обеспечить ГО и «Лекарь» новыми бойцами, а городской бюджет – повышенными отчислениями в пользу обеспечения безопасности, знал Андре. Вымученная улыбка прочертила его лицо при мысли о странной иронии – ведь сам он, за годы работы в диспетчерских и рекламных отделениях, не раз и не два участвовал в таких акциях, направленных на повышение престижа служб и власти. Что же, его теперь тоже станут использовать как пугало?

Подождав ещё совсем немного, Андре вышел наружу. Однозначно, необходимо было покинуть район. Хоть у лекарей и нет его точного фоторобота, никто не может сказать, какими темпами они проведут расследование и как скоро отследят его. Андре знал, что можно и не мечтать о попадании в район более высокого сектора, поскольку пять промышленных районов сектора B отделялись от двенадцати ещё не уничтоженных сектора C не только более высокой восьмиметровой бетонной стеной, но и гораздо более ужесточённой пропускной системой. В соседний же C район могли пустить без особенных проблем. Тем более, если его проверка будет излишне хлопотной...

Тут Андре увидел стоящую неподалёку чёрную машину с жёлтыми полосами на дверцах – такси. Дорого, очень дорого, но другого транспорта не достать. Андре направился к автомобилю, на ходу пересчитывая купюры. Около двух тысяч долларов, две месячные зарплаты – и почему-то казалось, что всё это будет просажено в один день.

Андре постучался в матовое стекло машины, дождавшись щелчка дверного механизма, сел на заднее сиденье. Не оборачиваясь, таксист в закрывающем лицо респираторе протянул руку к бортовому компьютеру, набрал команду, после которой по обе стороны от Андре зажглись режуще-красные лампы, обратившие кабину автомобиля в тёмный кабинет фотолюбителя – знак заработавших вирусодетекторов. Хоть Андре и знал, что заражения не засечь на третий день, его сердце пропустило пару ударов, а рёбра вдруг налегли на лёгкие с тяжестью металлических тросов, выдавив из груди весь воздух. С большим трудом Андре сумел заставить себя держать открытыми налившиеся свинцом глаза. Всё тело трясло от волнения, и рука уже невольно ползла под складки пиджака, снова искать рукоять пистолета...

Но ему повезло – таксиста интересовали лишь результаты сканирования, а потому болезненная реакция Андре осталась незамеченной. Когда лампы позади кресел зажглись зелёным, таксист выключил сканер и дёрнул рычаг на сиденье, открыв небольшое окошко в стеклянной стенке, отделяющее водительское сиденье от задних.

- Куда едем то? – посмотрели, отразившись из зеркала, затемнённые маской глаза шофёра.

- В C-11. – ответил Андре, откидываясь на спинку кресла.

- Двести баксов. – закрывающий лицо респиратор не мог спрятать наглости, с которой была названа цифра, - Деньги вперёд.

Глаза Андре округлились. Сумма превышала реальную больше чем в четыре раза. И, хоть он и понимал, что нет времени торговаться, что монополия таксистов на пассажирские перевозки, установившаяся вследствие запрета любого другого общественного транспорта и дороговизны синтезируемого в B-1 бензина, позволяет без малейшего зазрения совести диктовать любые цифры, какие только взбредут в голову водителю, разум оказался в глубоком шоке от подобного расточительства. Андре протянул водителю деньги, тот несколько раз пересчитал купюры, будто прикидывая, не содрать ли ещё большую плату, коль попался столь богатый клиент, наконец, спрятав добычу в бардачке, среди рядов таких же голубых бумажек, кивнул и завёл мотор.

Машина сорвалась с места, взметнув вверх два небольших пыльных облачка. Андре примерно представлял себе, что сейчас, верно, думают отправляющиеся обедать прохожие вокруг, бросающие многочисленные взгляды на такси. Какой-то везунчик получил повышение и перевод в средний сектор, и, чтобы это отпраздновать, показывает всем – друзьям и коллегам, знакомым и незнакомым - свою крутизну и способность просто так сорить деньгами.

- Тяжёлый нынче денёк, а? – вновь посмотрев на своего пассажира через зеркало, спросил таксист, после трёх минут стремительной езды по тихим и довольно пустынным улочкам выехавший на эстакаду, связывающую узким кольцом районы низшего сектора, где ему пришлось замедлиться и ориентироваться на другие машины, в девяти из десяти случаев либо лекарских, либо таких же такси.

Андре не ответил. Развлекать шофёра беседой за свои же деньги не представлялось ему интересным. Вместо этого он глядел вдаль, в сторону усиленно охраняемых средних районов. И тем более неприступного для простых смертных высшего района A-1.

... Туда, где устремлялись к облакам пятидесяти-, шестидесяти- и даже восьмидесятиэтажные здания, принадлежащие ведущим государственным учреждениям и подконтрольным им корпорациям...

- Да уж, -продолжал таксист, - и откуда взялся этот идиот, за которым все гоняются?

- Из обычных людей. - бросил ему Андре.

...Туда, где, окружённый целым ворохом малых братьев, держал на себе небеса двухсотэтажный оплот власти...

- Не мудрено. - согласился шофер, снова прерывающий тяжёлые мысли Андре, - Запросто можно психом стать. Я вот тоже, каждый раз, как вижу, что ещё на доллар-другой подняли бензин, думаю, что мог бы всех пойти и перестрелять.

- А ты пойди и перестреляй. - предложил ему Андре.

... Чёрный, поглощающий лучи солнца небоскрёб словно штопором разрывал отдельные пушистые клочки облаков – такое впечатление создавал сходящийся к вершине конус, охваченный закрученными в спираль металлическими обручами...

- И перестреляю! - вдруг завёлся водитель, - Не веришь? Поубиваю всех к чертовой матери! Ненавижу!

Внезапно, шофёр едущей впереди машины, забывший перестроиться в крайнюю линию, резко остановил свою машину перед поворотом. Таксист со всей силы вдавил тормоз, ударил по клаксону, высунулся из окна и крикнул нечто нелестное.

- Вот мудак! - сказал он, - Пустили козла за руль! Перестреляю! Твари! Да я ваш Шпиль…

Заинтересовавшийся этой вспышкой Андре наблюдал за совсем разошедшимся шофёром. Таксист кричал, бранился, брызгал слюной, колотил кулаком по рулю. Много ли в Городе таких, в разговоре грозящихся в одиночку свергнуть власть, а на деле льстящих и подлизывающихся начальству, грезящих о переведении в сектор B? Примерно треть. Другая же треть в разговоре восторженно обсуждает свою преданность правительству. Андре достаточно навидался и тех и других. Не требовалось долго гадать, чтобы вынести вердикт и ему самому. Ему было всё безразлично. С первого дня жизни в Городе-N - или даже раньше. И теперь, на свои последние деньги катаясь в такси, Андре, заражённый террорист, бегущий от военной полиции, обозревал всё это болото, в которое превратились люди.

Излияние желчи прекращалось - таксист постепенно успокаивался. Поворчав ещё немного, он и вовсе замолчал. Тем временем машина подъехала к блокпосту в пятиметровой стене, прямому связующему проходу между C-10 и C-11. Других машин в очереди не оказалось, а потому таксист проехал сразу к пропускной будке.

- Ваша карта водителя. – раздался из-за тонированного окна грубоватый женский голос.

Таксист, немного повозившись в стоящей на переднем пассажирском сиденье сумке, не без ворчанья протянул руке в чёрной перчатке, высунувшейся из окошка, магнитную карту-удостоверение. Рука исчезла, послышались отрывистые пиканья. Через несколько секунд карта вернулась таксисту, а голос из динамиков неприязненно бросил «Проезжайте». Андре мимоходом задался вопросом – а прилагается ли к этой обтянутой кожей кисти какое-нибудь тело? Или же механизму этой будки от человека нужна только та часть тела, которая будет изредка приносить внутрь карточки?

Машина ехала дальше – от границы между районами отделял теперь только скрестивший руки за спиной работник в сером комбинезоне дорожной охранной службы. Неторопливо подойдя к такси, он опустил свою закрытую противогазом голову на уровень водительского стекла и оглядел кабину.

- Распечатайте хронику десяти последних тестов. – приказал он спустя пару секунд.

Таксист протянул руку к компьютеру, нажал несколько кнопок. В ответ автомобиль выплюнул длинный листок исписанной печатным текстом бумаги шириной десяток сантиметров. Андре видел убористый почерк автомата, ряды зелёных квадратиков, фотографии, среди которой обнаружилась и его собственная. Вновь охватившее волнение напомнило Андре, почему блокпосты требуют эти тесты.

Работник ДОС развернул хронику, бегло пробежал их глазами остановился на нижней части листа – там, где содержалась информация о «текущем клиенте». Достал свой карманный компьютер, навёл на распечатку. Наконец, кивнул, и, сворачивая бумагу в трубочку, кивнул таксисту, разрешая ехать дальше.

Как разительно картина в стороне высших районов отличалась от обстановки в C-10, так же кардинально C-11, являвшийся давным-давно одним из " проблемных" районов, выделялся своими опустевшими улицами, повсеместно заколоченными окнами и отдельными кусками стен, отвалившимися от зданий. Хоть тогда, два года назад, район удалось, с огромными усилиями, удержать, от атаки мутантов остались обширные развалины на окраине.

Дома восстанавливались, но без особого рвения - не было никакой гарантии, что C-11 выдержит ещё одно нападение. Да и вообще, в случае внезапной атаки никто не стал бы пытаться отстоять район. Никакой экономической значимости для города он уже не нес.

Таксисту, очевидно, совсем не нравилась эта часть города. Он хмуро молчал, постоянно глядя по сторонам, угрюмо вёл машину вглубь безлюдного района, уже совсем не используя пустынные улицы, как гоночную трассу, и, не доехав несколько квартало