За своё собственное дело

или живи рабом вечно»

Андре несколько раз перечитал плакат, прежде чем окончательная картина начала выстраиваться у него в голове. Весь тот сброд, который собрался здесь, а из слов Даррела было ясно, что иначе всю эту массу беженцев и преступников не назовёшь, плохо довольствовался отведённой ему ролью. И искал, постоянно искал, куда бы проявить свою сжатую в узких помещениях подземелья энергию. Андре было видно, что помимо подобных радикальных партий существовали и более либеральные – некоторые листовки выступали с мягким предложением о возможном сотрудничестве со Шпилем, или же о законной автономии бункера, или даже о том, чтобы пригласить в убежище представителей власти для «установления условий взаимовыгодного сотрудничества».

Андре вздохнул, запрокинул голову наверх.

И это тоже было. Это он тоже знал. Это был приторный аромат предэпидемийных лет. Растущая политическая нестабильность, постоянно появляющиеся и исчезающие партии и их лидеры. Крики, красные белки глаз, внушительные потрясания рук. Угрозы, обещания, разоблачения. Но больше всего – ложь.

- Я вижу, вы заинтересованы. – произнёс до того молча обретающийся на расстоянии трёх метров высокий лысый мужчина.

Бросив взгляд на обратившегося, Андре увидел на груди незнакомца болтающуюся на цепи шестерёнку, выкрашенную потихоньку облупливающейся красной краской. Тот же символ, что и на плакате, что могло значить только одно – он встретил человека, непосредственно заинтересованного в том, чтобы как большему количеству людей были переданы его убеждения. Того, кто стучится в двери, кто раздаёт листовки, кто вещает на больших площадях... Это был человек, скупающий оптом один из самых важных товаров нескольких тысячелетий – веру.

- Я... – начал было Андре, но увидев, что незнакомец сделал шаг вперёд, запоздало взметнул вверх раскрытую ладонь.

- А-а. – разочарованно отступил назад вербовщик.

Всё вдруг снова стало на свои места. Мужчина недовольно поморщился, и это пробежавшее сожаление дало Андре понять, что существование партий в этом месте обусловлено не только жестокостью власти Шпиля. Казалось, что живущие здесь страдали от недостатка своей особенности, уникальности. И, чтобы отделиться от живущих совсем рядом заражённых, состряпали свою политическую систему, с борьбой, с агитацией, наверняка – тут Андре передёрнуло – и с выборами?

Ему не осталось ничего, кроме как направиться, держась подальше от окружающих, прижимаясь к стене и подняв над собой распростёртую ладонь, в указанном Даррелом направлении. По мере того, как буква «К» приближалась, Андре думал о неуместности такого названия отсека, в котором жили неизлечимо больные. К – наверняка означает карантин. Место-источник распространения эпидемии, закрытое, чтобы никто не мог ни зайти, ни выйти наружу. Карантин предполагает неизбежную победу над заразой – в том случае, если она не вырвется наружу.

Место содержания больных, постоянно пополняемое, дающее им возможность доживать последние дни вдали от общества здоровых людей, должно иметь другое название.

Ощущая на себе случайные недоброжелательные взгляды, бросаемые одинокими следующими по круглой комнате людьми, Андре понял, что сам он – прокажённый, а место, которое ему отведено в этом мире – лепрозорий, наполненный подобными ему безнадёжными больными.

- День добрый. – услышал Андре, войдя в тёмную, едва освещаемую слабенькой, почти потускнувшей лампой комнату.

Очки, вздёрнутый нос, копна тёмных волос. Андре удивился тому, что этот грустный парень делает здесь. За столом, перед раскрытой конторской книгой, расчерченной таблицами, с расфасованными по ней жителями. Без респиратора или каких-либо других устройств, могущих предотвратить заражение – а значит, заражён, и как минимум третий день. Сколько ему осталось? И на что он тратит оставшееся время?

На бумажки? На заполнение бумажек?

- Добрый. – с большой задержкой промолвил Андре.

- У вас новоселье? – наклонив голову вперёд, мягко спросил юноша.

- Новоселье? – взметнулись вверх брови Андре, - Да... Похоже на то, новоселье.

- Ну, расскажите тогда чуть о себе. Хотя бы как вас зовут, сколько лет и... – слегка запнулся юноша, - Ну, какой день.

- Андре Гасте. Тридцать девять лет. Четвёртый день.

- Да, да-а... Подождите. – что-то застрочил в своей тетради парень, - Андре... Гасте... Тридцать девять...

- Что ты здесь делаешь? – не удержался Андре при виде того, с каким упорством тот аккуратно выводил буковки на мягкой бумаге.

- Мм? – не отводя взгляда от выскальзывающего из-под изогнутого ромбом стального пера ручки петляющего хвоста, промолвил юноша в ответ, - Я распределяю новоприбывших по комнатам.

- Ты... – Андре буквально кипел, - Почему ты тратишь последние дни своей жизни... На это?!

Собеседник медленно поднял глаза вверх. На Андре обрушился оценивающий, с примесью удивления, взгляд.

- Кто-то должен сидеть здесь. – вздохнул юноша, - Кто ещё скажет, запрос на сколько пайков нужно ежедневно подавать? Кто скажет, к примеру, на скольких из нас уже не надо ни еды, ни воды? Кто ещё будет вести дела с остальным МКСР? – продолжал юноша, - Кто будет сидеть здесь целыми днями, встречая потерянные души, наподобие твоей, направлять их дальше? Кто?

Андре не нашёлся, что ответить. Собственный упрёк показался ему совсем уж ребячьим и нелепым. Он молчал, вперив свой взгляд в пытливые, мучающие, пронзительные глаза юноши.

- Слушай сюда. – наконец снова упёр свой взор в конторскую книгу парень, - Будешь жить в пятьдесят шестой комнате. Там сейчас одна женщина, Елиза... А, вижу, тут пометка, что она не хочет соседей. Ну не тужайся, сейчас посмотрю ещё. О, постой, есть и свободная рядом. Пятьдесят девятая. Всё окей? У тебя нет фобии на простые числа? А то могу тебе ещё что-нибудь подыскать.

- Нет, не стоит. – покачал головой Андре.

- Ещё тебе полагается комплект одежды. – юноша, порывшись в стоящем рядом со столом металлическом сундуке, выудил оттуда два куска серой хлопчатобумажной ткани.

- Спасибо тебе. – проговорил Андре, - И... И прости меня.

- Ерунда. – отмахнулся парень, делая последние пометки в своей тетради, - Прошлый аудитор сказал мне, что это часть работы. Тебе прямо по коридору. Ну, собственно, больше и некуда. – добавил юноша чуть погодя, - Один большой коридор и сотня дверей по обе стороны.

Андре ступал вдоль близко лепящихся дверец, рассеянно скользя блуждающим взглядом по затёртым номерам, на уровне глаз, сделанных вручную из заржавелых кусков стального листа – верно, кровли. Почти все комнаты были заперты, впрочем, порой из некоторых доносились отдельные шорохи и звуки кашля. Одинокие приоткрытые двери вели в маленькие, тускло освещаемые конурки, в которых иногда мелькали глаза, лица, руки, целые тела. Где-то проскальзывало слабое любопытство, где-то тяготящее безразличие, один раз Андре поймал взгляд, наполненный застоявшимся сортом откровенного безумия. Он долго не мог отойти после этих жёлтых белков глаз, судорожно дергающихся зрачков, расплывающихся в страшной улыбке искусанных до самой крови губ, его самого начало шатать от мысли о том, в какой же дыре его угораздило очутиться.

Он шёл, и его начинал окутывать страх. Что будет здесь с ним? В голове звучали сотней отбойных молотков собственные выводы, что увиденное есть вовсе не выходящий из ряда вон психопат, а объективный результат воздействия вируса на любого на другого человека. Что только время отделяет его от момента, когда и он закатается по полу в эпилептическом приступе, изрыгая кровавую пену изо рта.

В этом растянувшемся путешествии внутри четырёх, сжимающих со всех сторон стен длинного прямоугольника, с трудом балансируя на шатком, вовсю сыплющемся бревенчатом мостике между бредом и реальностью, две искомые цифры стали для Андре оазисом, встреченным в многомильном путешествии по горячей пустыне, выжегшей уже всю воду и весь кислород из слабого, немощного тела. Рука машинально потянулась к ручке, рванула её на себя, и Андре, задержав дыхание в груди, будто каждая секунда в этом круговороте чужих дверей наполняла его лёгкие едким ядом, ворвался в комнату.

Он захлопнул дверь, крепко прижался к ней спиной. Тяжёлый выдох оказался разрублен на неравномерные куски аритмичной очередью скрывающегося под рёбрами сердца. Андре совсем не сразу понял, что зашёл не в пустую комнату.

Посередине двух сдвинутых одинарных кроватей сидела черноволосая женщина, скрестившая две палочки тонких рук на коленях. Перепутанные локоны неприкаянно спадали со лба, закрывая лицо. Ещё через миг глаза Андре расширились – потому что правая ладонь сжимала тоненькую полоску блестящей стали. Бритва медленно двигалась по болезненно-белой коже запястья левой руки, казалось, ещё миг, и кисть со смертельно опасным прибором будто невзначай дрогнет, взрезав хрупкую плоть девушки; или же резким движением лезвие прочертит глубокую, брызжущую горячей кровью борозду...

Она медленно, словно в трансе, мотнула головой сначала в одну, потом в другую сторону, открыв вытянутый овал лица и два глядящих исподлобья глаза.

- Уходи. – еле слышно прошептала она.

- Не делай этого. Положи бритву. – медленно, всеми силами пытаясь не спровоцировать этот решительный, выжидающий взгляд, попросил Андре.

- Зачем? – положив лезвие полуплашмя и легко надавив им на кожу запястья, промолвила она, - Зачем? Я и так труп. Остывающий в гробу труп.

- Осталось несколько дней. А ты хочешь лишить себя и этого времени? – вырвалось у Андре.

Он запоздало задрожал от осознания того, насколько вызывающе звучит эта фраза – тем более, в его устах, незнакомца, нагло вторгнувшегося в чужую комнату. Губы девушки сжались, глаза мстительно сощурились.

- Какая разница, сейчас, или через несколько дней? – с напором проговорила она, - Я умру. Какая разница?

Андре молчал. С каждой секундой, он видел это совершенно ясно, крепилась и росла безумная готовность самоубийцы лишить себя жизни, а его же собственная уверенность бесследно улетучивалась.

- Ну же! – полыхнули огнём её глаза, - Скажи! Какая разница?!

Глаза Андре уловили, как слегка напрягся бицепс её правой руки... Ещё секунда и...

- Все когда-нибудь умрут. – закрыв глаза, отчеканил Андре, - С этим рождается каждый человек. Если бы ценность нашей жизни мерилась только тем, как долго мы прожили, многим не стоило бы появляться на свет вовсе. В этом разница.

Он стоял, не смея шелохнуться, ожидая, когда же раздастся короткий звук разрезаемой плоти. Ему казалось, что его собственные слова лишь подталкивают женщину к тому шагу, от которого он надеялся её спасти. Нет, не надеялся. Очень сильно хотел, того безумно желали какие-то потайные задворки его души.

Из оцепенения его вывел звон пляшущей на бетонном полу комнаты бритвы, и сразу последовавшие за ним всхлипывания. Андре широко распахнул глаза.

Он видел её снова, и это была совсем другая сторона человека. Довольно тощая, почти костлявая, она сидела на кровати, сжавшись в клубок, прижимая к груди колени руками, на которых явственно виднелись синяки. Пепельные волосы, спутанные и всклокоченные, местами пробивались тончайшими седыми нитями. Лицо, вытянутое, с заострённым углом подбородка, сверкало жемчужинками, щедро проливаемыми двумя серо-голубыми колодцами. Слёзы, казалось, сыпались не из подёрнутых мешками недосыпа и усталости глаз, а откуда-то глубоко изнутри. Там были страдания и боль, целый океан разрывающей сердце боли. Андре поражался тому, как многое всколыхнули его слова. И в голову штопором вонзался новый мучительный вопрос – а имел ли он право спасти её жизнь, вновь столкнуть в пропасть выжженной дотла души?

Он неуверенно ступил навстречу. Нагнувшись, подобрал с пола вывернутое наружу лезвие, желая предостеречь её от возможного нового безумного поступка. Сложил и спрятал в карман.

С каждой секундой ощущая нарастающее внутри чувство неловкости, Андре присел на краю кровати. Ещё больше смущаясь, протянул руку к рыдающей девушке. Легко провёл по плечу. Это были какие-то давным-давно забытые механизмы утешения, доведённые до мастерства в какие-то незапамятные времена.

Нет, она не напоминала ему ни Риту, ни Кайру. И в какой-то мере это даровало облегчение. Ей можно было бы дать немногим больше двадцати пяти лет. Совсем ещё молода. Наверное, когда-то она была по-настоящему красива. Совсем в другой жизни.

Наконец ощутив его прикосновения, она машинально отпрянула, бросив на него полный затухающего изумления взгляд. Затем – верно, сама не понимая, что делает, придвинулась ближе. Слезы продолжались литься полноводным ручьём, взгляд Андре манил и успокаивал, обещая нечто такое неясное, туманное, ускользающее – но от того не перестающее светить.

- Как тебя зовут? – промолвил Андре, положив свою ладонь сверху её дрожащих кулачков.

- Лиза. – тихо ответила она, - А тебя?

- Андре.

Они помолчали. Два человека, в обычной жизни и словом бы не перекинувшиеся, внезапно стали странно близки друг другу из-за общего несчастья. Андре видел в ней точно такую же незащищённость и стремление уйти от превратностей судьбы. Она была так же больна, как и он. Точно так же вся её более-менее устремившаяся в спокойное русло жизнь оказалась разрушена. И теперь внутри Андре вовсю шевелилось нечто, давно погрузившееся в вечный сон.

*********

Даррел Грис поднял вверх сжатый кулак. Позади тотчас погасли все и всяческие звуки, будь то мерное покашливание, чьё-то недовольное бормотание, мягкий перестук сапог или же шум, издаваемый сопящим в свой противогаз Мухой. Ещё через мгновение Даррел упал на корточки, взмахом руки дав остальным команду следовать его примеру.

Что-то было не так. Он начал ощущать опасность с того самого момента, как ступил на землю C-11. Блокпост к десятому району всё приближался, и точка, где обычно караван встречался с людьми МКСР, уже была видна. Небольшой сквер между двумя низкими домами, безголовая каменная статуя посередине – Даррел и сам несколько раз выходил встречать торговцев, снабжающих МКСР энергобатареями для синтезаторов, и ему хорошо известно было, что чего-чего, а открытого предательства с их стороны стоит ожидать в последнюю очередь. Да, они могли хитрить, спекулировать на ценах, продать поддельные товары, и то, последнего за ними не замечалось уже давно. Устроить же засаду? Уничтожить свой полноводный источник прибыли?

Но теперь, тревожно прислушиваясь к скрипу ноющей над головой ставни, Даррел мог думать лишь о том, насколько сквер открыт для обстрела со всех возможных сторон. Да, в этой предосторожности изначально было какое-то рациональное зерно – и покупатели, и продавцы были одинаково свободны в том, чтобы посадить в здания вокруг места встречи стрелков. Поначалу так и происходило, Даррел легко мог вспомнить свои подкашивающиеся ноги на одной из подобных сделок, когда он, пожимая руку торговцу, думал лишь о том, насколько метки прикрывающие его товарищи, и сколько наёмных бойцов потеряет караван в случае своего вероломства. Однако времена недоверия и открытой враждебности минули, и уже ни та, ни другая сторона давно не пользовались своими правами на размещение прикрытия.

Что же случилось теперь? Какая опасность поджидает их впереди?

- Даррел, мы... – послышался тихий голос позади.

- Тшш! – нетерпеливо дёрнулся он.

Интуиция била в набат. Торговцев всё не было видно. Это могло означать лишь две вещи – либо они ещё не пришли, либо никакой сделки и вовсе не будет.

И взгляд, брошенный Даррелом на наручные часы, сказал, что прошло уже десять минут с того времени, на которое была назначена встреча. Наверное, если бы, вернувшись с вылазки, Даррел не отправил бойцов своего отряда отдыхать, они бы собрались гораздо быстрее и уже давно стояли на месте встречи – но даже коль так, в условиях раз и навсегда обговоренного сотрудничества была и такая договорённость, что опоздавшую сторону ждут не менее двадцати минут.

Что же, торговцы опаздывают? Даррел мог пересчитать по пальцам одной руки подобные случаи, и то, опоздание всегда составляло не более трёх-пяти минут.

Даррел обернулся к своим бойцам. Похлопал ладонью по стене, давая знак прижаться к ней.

- Даррел. – снова заговорил Виктор, - Что происходит? Думаешь, засада?

- Молюсь, что ошибаюсь. – ответил Даррел, снова выглядывая из-за угла, - Дайте мне бинокль.

Его окутывала липкая тревога, заставляющая выжидать, неподвижно смотреть в окуляры бинокля, выискивая малейшую подозрительную тень. Расстояние до сквера – двадцать метров. Ещё десять – до здания за ним. Стоит ли говорить, насколько беззащитными они окажутся в случае обстрела со всех сторон?

Но, как бы Даррел не выискивал признаки возможной западни, всё, о чём ему говорило окружение – то, что такая западня в принципе возможна, и что в этом случае его попавший в ловушку отряд поляжет в неравном бою без единого шанса спастись. «Семь человек» - раз за разом звучало в его голове. «Твоя жизнь – ладно, чёрт с ней, но не смей вести на смерть этих людей. Ты отвечаешь за них своей душой. Как бы ни была сейчас мучительна и бессмысленна их жизнь – не смей, не смей»

- Даррел, чёрт возьми, ты параноик. - просипел Оуэн, - Кому мы сдались? С нас нечего брать, кроме наших портянок.

Не слушая предостерегающего шипения Даррела, он двинулся вперёд – с оружием наперевес, уверенным шагом прямо по направлению к обезглавленной каменной женщине.

- Оуэн! – кричал Даррел, - Стой!

- Ребят, у него крыша едет. – обернувшись и раскинув руки, произнёс тот, - Нет здесь никого!

Даррел поймал сочувствующий взгляд Виктора. Бойцы, один за другим, отлипали от стены, намереваясь последовать за Оуэном. «Они считают, что я просто на нервах» - пробило дрожью Даррела.

Он снова обернулся к своему товарищу, так дерзко нарушившему приказ.

- Оуэн, вернись. – говорил он, - Клянусь тебе, что-то...

В этот момент его глаза уловили слабое движение в правой части здания за сквером. Слабо сверкнуло, словно стёклышком, которым дети ловят солнечных зайчиков. Даррел, чувствуя, как его сердце сжалось в комок, бросился вперёд.

Раздался трескучий хлопок. Гулкий удар сотряс Оуэна, швырнув его на полметра вперёд – прямо к ногам Даррела. Напрягшись из последних сил, смертельно раненный товарищ приподнял голову вверх. Губы неслышно прошептали что-то. Тонкая струйка крови скользнула из уголка рта. Наконец, глаза Оуэна закатились, и его лицо опустилось на шероховатый асфальт.

Даррел кричал. Его руки сами нащупали затвор автомата, передёрнули его, выбросили оружие вперёд и высадили очередь в сторону нападающего. Глаза окутала горячая пелена. Он слышал, как поблизости стреляют его товарищи, как лопаются стёкла в окнах; через несколько секунд хлопки со стороны врага застрекотали непрерывным потоком, а Даррел ощутил, как его, крича что-то в ухо, тащат назад.

Последним, что он увидел, прежде чем угол дома скрыл врагов, были две чёрные фигуры, вылетевшие из подъезда. Сердце пропустило несколько тактов.

- Лекари! – с округлившимися глазами кричал он.

Его тащили назад. Даррел вырывался, приказывал бросить его, ему что-то отвечали, периодически слышалась стрельба. Он раз за разом повторял, чтобы вернулись за Оуэном, что он не должен вернуться в МКСР, и, внезапно, весь туман, окутавший его сознание, оказался развеян одной единственной мыслью.

«Кто послал нас в эту засаду?» - Даррел почувствовал, как его сознание закрутилось ураганом. Кто послал их сюда? Не председатель Совета.

«Фрейс. Это был Рональд Фрейс. Глава Революционной партии»

Даррел мгновенно очнулся, вырвался из рук товарищей и сам погнал всех остальных вдвое быстрее, крича и отстреливаясь в ответ преследующим солдатам. Мельком он заметил, что Виктор содрогался от боли, держась за безвольно свисающую с брызжущего кровью локтя руку.

Не было никакого сомнения в том, что произошедшее – лишь далёкий отблеск того огня, что сейчас пылает в МКСР.

*********

Раздался протяжный крик. Крик человека, кричащего в предсмертной агонии.

Андре осёкся на полуслове.

Лиза встрепенулась, прижимаясь к спинке кровати.

Выстрел. Ещё один. Очередь.

Андре вскочил с кровати, бросился к своему лежащему на тумбочке пистолету.

Обернулся к Лизе – охваченной страхом, глядящей на него, как на единственный мало-мальский проблеск надежды. Он вдруг подумал, что, лишившись абсолютно всего, она стала дорожить им, своим случайным знакомым, перепутавшим номер комнаты, как своей собственной жизнью. А что мог сказать Андре на этот счёт о себе? Он чувствовал, что, спасши её от самоубийства, теперь был обязан защитить от всего того, чем приветствовал этот страшный мир.

Тихонько проследовав ко входу, он слегка приоткрыл дверь и выглянул наружу.

Это было похоже на какой-то страшный сон. Две колонны облачённых в чёрную униформу солдат, стремительно ступающих вглубь коридора. Лекарей он бы узнал всегда и везде, и сейчас не было никакого сомнения. Но зачем они здесь?

- Не может быть. – пробормотал Андре, отпрянув от двери, - Не так много.

Прогремели новые выстрелы. Очередные крики. Зачистка? Пришли сюда только чтобы вырезать население бункера подчистую?

- Приказываю всем немедленно выйти из комнат! - прозвучало из динамика громкоговорителя, оказавшегося прямо над дверью, - С высоко поднятыми руками! И не делать резких движений! Все ослушавшиеся будут ликвидированы!!!

«Ликвидированы будут все. Без исключения» - прозвучало в голове Андре.

Однако нашлись те, кто послушались приказа. Хлопали двери, слышались шаги и мольбы о пощаде. Стрельбы не было... Очень странно. Не зачистка?

- Построиться вдоль стены! - продолжал матюгальник, - На расстоянии вытянутой руки друг от друга!

Смекнув, что немедленной расправы не будет, люди повалили в коридор большим потоком. К мольбам присоединились угрозы и оскорбления. Прозвучали отдельные выстрелы. Андре обернулся к Лизе.

- Не иди туда. – медленно помотала головой Лиза, - Прошу, не надо.

Андре выхватил из кармана врученных аудитором штанов отобранную у Лизы бритву. Подумав ещё немного, сдёрнул со спинки прислонённого к стене стула полотенце и обвязал его вокруг сжимаемого рукой пистолета. Шаги марширующих солдат звучали уже совсем близко.

- Ты... – округлились глаза Лизы, - Что ты делаешь?!

Не успел Андре ответить хоть что-нибудь, как дверь распахнулась от удара ноги. В комнату вошли двое в непроницаемо-чёрных противогазах.

- На выход! – раздался обработанный динамиками шлема крик, - Быстро, твари!

Глядя в дула вскинутых винтовок, Андре понял, что абсолютно беспомощен. Не имело значения, сколь сильное желание жить он обрёл. Любое неверное движение – и он рухнет на колени, пронзённый дюжиной автоматных пуль. И, что самое ужасное, они не пощадят Лизу. Андре крепче прижал лезвие бритвы к запястью, обёрнутую полотенцем руку прижал к груди.

- Пойдём. – он оглянулся к Лизе, молясь, чтобы она поняла его спонтанно возникший план и не стала злить лекарей до того, как у него появится возможность что-нибудь сделать.

Она, продолжая смотреть в глаза Андре, медленно поднялась с кровати. Её взгляд словно говорил, что она отдаётся его воле. Андре стало ещё страшней, чем даже в момент противостояния с комиссаром Чайзером. В его руках вдруг оказалась власть над другим человеком. Но если тогда он мог просто выстрелить в своего преследователя и тем самым разрубить гордиев узел своей дальнейшей судьбы, то сейчас всё было значительно сложнее...

- Ну! – лекарь, отойдя немного в сторону, указал стволом на дверь, - Пошли!

Взяв отстранённо глядящую Лизу за руку, Андре вывел её в коридор. К обеим стенам, как и было приказано, прижимались люди, местами испуганные, но больше - озлобленные. Не нужно было никаких детекторов, чтобы с точностью сказать, что это заражённые – многочисленные жёлтые белки, набухшие вены, непримиримая ярость в глазах. Порой кто-то из жителей карантинного отсека не выдерживал и сломя голову бросался на лекарей. Исход всегда оказывался одинаковым – ближайшие лекари расстреливали наглеца в упор, а затем несколько раз для острастки палили под ноги соседям напавшего.

Лекарей было около трёх десятков, выстроившихся вдоль коридора парами, спинами друг к другу. Походило это на массовый расстрел, с которым по каким-то непонятным причинам тянули. Вдоль шеренг солдат степенно прохаживался офицер. Сердце Андре сжалось при виде знакомой униформы, однако под стеклом маски виднелось совсем другое лицо.

Солдаты, вытащившие Андре и Лизу из комнаты, отправились дальше. Происходило что-то непонятное – командир, ходящий вдоль коридора, осматривал выстроившихся заражённых, мимолётно кидал своим подчинённым короткие фразы, после которых указанного человека грубо оттаскивали от стены, надевали наручники и присоединяли ко всё увеличивающейся кучке таких же бедняг. Всех их отличали внешние признаки, показывающие сравнительно небольшие сроки заражения. Во всяком случае, меньшие, чем у отдельных людей с грубо выпирающими фрагментами бесформенной мышечной массы, которые, судя по пляшущему в глазах безумию, вовсе не собирались подчиняться повелениям властных господ с поверхности, и лишь ждали удобного момента, чтобы с голыми руками броситься в неравный бой.

Внезапно, прорезав и суету, и отдельные негромкие выкрики, раздался истеричный хохот.

- Смерть! Смерть! Смерть! – совсем рядом, голос, от которого по спине Андре пробегал холод.

Не удержав себя от того, чтобы повернуться в сторону выкриков, он, к своему ужасу, увидел то самое лицо психопата, которое едва не довело его до обморока во время поиска нужной комнаты в бесконечном коридоре. Закрыв глаза, он ещё крепче сжал ладонь Лизы.

Проходя мимо Андре, командир бросил взгляд на его обмотанную руку, задержал взгляд на Лизе.

- Эту. – бросил он стоящему рядом солдату, продолжая идти дальше.

Андре почувствовал, как Лизу, которую он держал за руку, бросило в дрожь.

«Момент настал» - прозвучала в голове собственная мысль.

Вчера он понял, что может убить человека, а теперь ему придётся это сделать. Не совсем ради собственной жизни. Больше для того, чтобы спасти чужую.

Андре знал, что теперь пойдёт на всё, лишь бы эти люди в чёрных костюмах не были единственными диктаторами воли и закона. Их власть привела к тому, что они могут безнаказанно забирать чужие жизни, жизни его близких – неважно, сколь кратковременно его знакомство с Лизой, этого времени хватило, чтобы он она всецело доверилась ему. И никакая эпидемия здесь ни при чём. Пример МКСР показал ему, что заражённые могут спокойно жить в отделённых от остального общества карантинных отсеках, среди таких же, как сами, не создавая никакой угрозы для здоровых.

Перед глазами Андре промелькнули весы. На одной чаше была вся его прошлая жизнь. Андре молодой и беспечный. Андре взрослый и преуспевающий. Андре стареющий и проклинающий свою судьбу. Другая же чаша... На ней не было ничего. Совершенно ничего. Всё, что он клал в неё своими решениями и действиями, мгновенно исчезало, появляясь в первой чаше.

Но равновесие продолжало удерживаться, несмотря на то, с какой скоростью набирала вес первая. Ничто не могло позволить ей взять верх над второй, кажущейся пустой.

В этот момент Андре охватило роем бегущих по телу мурашек.

Он посмотрел на Лизу. Всё сильнее прижимающуюся к стене по мере того, как отражающийся в глазах лекарь шёл к ней.

- Беги в комнату. – крепко сжав её руку перед тем, как отпустить и двинуться вперёд, сказал Андре.

Лекарь, идущий навстречу, лишь покачал головой, когда Андре заслонил Лизу и начал поднимать правую руку, забинтованную полотенцем, вверх. Сколько таких же, как он, заражённых, пытались перечить лекарям? Когда же солдат увидел в складках полотенца металлический блеск, что-либо предпринимать было уже поздно.

Голова лекаря дёрнулась, трещины на стекле маски образовали плотное кольцо вокруг узкой дырочки, внезапно появившейся прямо над носовой перегородкой противогаза. Время сжалось, секунды обратились в минуты, отдельные головы в противогазах повернулись в его стороны, начали подниматься вверх стволы автоматов.

Андре бросился вперёд, оттолкнул падающее тело в сторону, стремительно выбросил вперёд руку с бритвой и захватил второго бойца, стоящего к нему спиной, за шею. Нащупав в воротнике шлема-маски податливую резиновую прокладку, он со всей силы засадил туда лезвие.

Хлынула кровь. Боец заскользил судорожно дергающимися пальцами по локтю Андре. Сквозь динамики шлема проступал глухой хрип.

Андре, продолжая держать лекаря, отступал назад. Уже около десяти стволов держали его на прицеле, не решаясь стрелять.

Вперёд выступил человек в командной униформе.

- С тобой говорит капитан Джеймс Кларк. – с высокомерным видом произнёс он, - Прежде чем отдать приказ расстрелять тебя, мне хотелось бы узнать имя человека, осмелившегося в одиночку напасть на тридцать вооружённых до зубов солдат.

Андре смолчал. Ещё через несколько неуверенных пятящихся шагов он упёрся спиной в стену. Лекарь в его руках оставил тщетные попытки выйти из захвата, и теперь лишь дёргался всем телом, когда из разреза в шейной прокладке с хлюпаньем выплёскивалась кровь. Андре, машинально облизнув губы, ощутил приторный вкус. Бросив взгляд в сторону, он увидел, как захлопнулась дверь комнаты. Лиза там.

- Ну же! - нетерпеливо потребовал капитан.

- Моё имя - Андре Гасте.

Солдат уже совершенно обмяк. Андре чувствовал животом, как рубашка пропитывается красной тягучей жидкостью. Внезапно пришло пронзившее молнией весь мозг решение.

- Надо же. – изогнул бровь командир, - Мы поймали вчерашнего террориста из C-10. Комиссар оказался прав, что ты прячешься здесь. Но мне неинтересны его интриги. Солдаты! Откр...

Пуля Андре, попавшая в грудь Кларка, перебила командира на полуслове. Он отшатнулся назад, беспомощно осел на пол, судорожно хватая воздух ртом. На несколько секунд нависла тишина. Солдаты оказались ошеломлены столь неожиданным поступком. И ошеломление это обернулось полной потерей контроля над происходящим после роя автоматных очередей, в первые секунды стрельбы срезавшие около дюжины лекарей.

- Огонь! – пронёсся по коридору знакомый голос, - Палачи не получат ни одного жителя МКСР!

К организованному огню, который вели люди вновь объявившегося спасителем Андре Даррелом, присоединились, один за другим, все те напряжённые в ожидании открытой слабости врага тела. Наиболее старые по количеству дней бросались в бой с одними только кулаками, даже не раздумывая, мгновенно попадая под перекрестный огонь как начинающих отстреливаться лекарей, так и бойцов МКСР, весьма эффективно использующих расположение выстроившихся вдоль коридора шеренг солдат.

С каждой секундой росло количество жертв как среди разбитых лекарей, так и среди словно ищущих гибели заражённых. Спустя полминуты после начала этого месива снова проснулся матюгальник.

- Прекратить огонь! Приказываю Даррелу Грису прекратить сопротивление! Предлагаю мирное решение конфликта!

«О каком мирном решении идёт речь?» - изумился Андре при виде того, как тот самый безумец со сверкающими яростью глазами, свалив лекаря на пол, колотит куском кирпича по голове солдата. Какое сопротивление, когда силы МКСР добивают последних лекарей, уже и не мечтающих стрелять в ответ???

- Пошёл ты! - крикнул в ответ Даррел, - Вшивый Иуда!

Андре, видя, что до него уже никому нет никакого дела, бросил свой живой, впрочем, уже совсем остывающий щит и, пошатываясь, вернулся в комнату. Лиза, обратившая на него свои заплаканные глаза, что-то спрашивала.

Андре, ничего не слыша, ступал ей навстречу. Руки нащупали пуговицы, ещё через миг, оставив попытки расстегнуть рубашку, он рванул за полочки, разорвав перед своего окровавленного одеяния пополам.

Кто он теперь? Преступник, террорист, убийца. И его не спасёт утверждение о том, что убитые были законченными подонками.

Не имеет значения, сколько злодеяний совершили его жертвы. Ведь за свою душу он в ответе сам. Только он нажимал на курок пистолета, он вспарывал плоть своей жертвы, он...

Андре снял полотенце с руки, уронил пистолет на пол, окунул лицо в бахрому ткани. Стал тереть, и обнаружил, что кровь на щеках уже начала запекаться.

- Андре! – кричала Лиза, - Что случилось? Почему ты молчишь?

Он встретил её взгляд.

- Случилось ужасное, Лиза. – промолвил он, - Страшный грех на моих руках.

Крики и стрельба в коридоре утихали. Андре знал, что в этом нет ничего удивительного. Лекари потеряли всяческое преимущество после того, как он вывел из строя их командира...

«Наша победа не останется безнаказанной» - помнил Андре.

Там, в коридоре, начинали звучать радостные голоса. Крики «Ура», поздравления...

Андре упал на кровать. Какой алгоритм событий он только что запустил?

Что будет дальше? О да, Город-N не простит этой резни. И теперь вопрос не касается его одного. Он вовлёк МКСР в опасную игру. Он вовлёк МКСР в настоящее, не на словах, сопротивление власти. Которое могло окончиться лишь гибелью всех жителей убежища.

Лиза, склонившись над ним, вытирала многочисленные следы чужой, на этот раз чужой крови на его груди и шее, а попутно – свои невольно рвущиеся слёзы. Капитан Джеймс Кларк лежал на спине, устремив взгляд в жгущий поток свисающей с потолка лампы, но его остекленевшим глазам уже не был страшен яркий свет. Даррел Грис, одержавший победу, о которой и мыслить не мог, вёл своих охваченных триумфом товарищей вглубь коридора, разыскивая того самого храбреца, внёсшего смятение в ряды врага.

Сам же Андре никогда не назвал бы свой поступок храбрым. Его разум сонно блуждал по закоулкам будущего, неизбежно нависшего над всеми этими людьми здесь. Многие из которых стали, если уж не друзьями, то уж точно лучшими знакомыми, чем большинство его «друзей» на поверхности.

Что подумает Кайра, узнав, что её отец – убийца и террорист?

«Сегодня я убил не трёх человек.

Их гораздо больше» - подумал он напоследок.