Глава вторая. Рука человека.

Холод. Продирающий до костей мороз. Лед под ногами, вьюга. Андре стоял посреди огромной, стелящейся до самого горизонта заснеженной равнины. Впереди виднелся колоссальных размеров ледяной столб. Вершина его терялась в бескрайнем голубом небе. Столб напоминал нечто очень знакомое...

Внезапно, Андре перестал чувствовать холод. Напротив, заметно потеплело. Андре бросил взгляд под ноги и увидел, что стоит в луже воды.

Лёд по какой-то неведомой причине плавился. Раскалывался на куски. Вода в некоторых местах кипела. Равнину окутывал стелящийся пар.

Но самые интересные изменения происходили со столбом. Лёд стекал с него водой, обнажая матовую чёрную металлическую поверхность. Проступали сужающиеся кверху и немного закрученные вправо прямоугольники пуленепробиваемых окон. Восемь сходящихся композитных колонн, многократно опоясанные титановыми кольцами, с разных сторон удерживали громаду. Хотя порой казалось, что колонны служат сугубо декоративным целям, настолько устойчивой, прочной и несокрушимой выглядела цитадель.

Шпиль. Двухсотэтажный небоскрёб в центре A-1. Резиденция власти и личная крепость президента Мейса Ивиро. Видимая из любого места в Городе-N. Дразнящая своей неприступностью орды мутантов за многие сотни миль от городских стен.

Но теперь Шпиль падал. Проваливался под воду, увлекая за собой тонны льда, раскалывая и перемалывая в труху исполинские глыбы айсбергов. Словно раскаты грома, поднимался до самых небес низкий протяжный вой вперемешку с треском. Казалось, что сам воздух начинал резонировать и издавать тот же самый ужасающий звук. А стремительно вращающаяся воронка вокруг небоскреба, созданная расколотыми плавящимися льдинами, с каждым мигом всё увеличивалась и диаметром своим достигала уже нескольких километров. Андре видел, что она, и без того уже будучи колоссальной, расширяется с невообразимой скоростью, и что его от неё отделяют какие-то ничтожные сотни шагов. Однако не мог ни бежать, ни идти прочь от неё, ни даже шевелиться, да и не было в этом никакого смысла. Едва он подумал о том, чтобы перебороть сковавшие всё тело ужас и трепет перед видимой картиной, как льдина под ним оказалась вырванной из общего монолита замёрзшей равнины и втянутой в общий бег тысяч таких же, сталкивающихся и измельчающихся. Лишь несколько секунд Андре сумел устоять на движущейся льдине, пока его не сорвало с неё и не утащило в холодную бездну...

...Которая обернулась леденящим, липким потом на лбу. Андре медленно поднял руку, заслоняясь от бьющего в глаза света.

Но он очнулся там же, где и лёг спать. Над головой не нависали топящие, толкающие его в смертельную пропасть облака пара. Лишь белый потолок гостиницы, свисающая лампа, шторы с невнятным узором из смеси зелёного, голубого и оранжевого цвета. Звуки капель, одиноко падающих из протекающего крана в ванной. Мерный гудящий шум – откуда-то с улицы.

Сон. Всего лишь страшный сон. Не страшнее тех туманных воспоминаний, что хранились в голове, потускнев, поблекнув, но не уйдя прочь, вовсе нет. Андре глубоко вздохнул, медленно провёл по мокрому лбу ладонью. Повернулся на бок, прочь от скользящего по глазам луча света, пробивающегося через складки колеблемых ветром открытого окна штор. Издал слабый протяжный стон, который получился булькающим от застывшей во рту слюны, за ночь таинственным образом морфировавшей в противную липучую субстанцию.

Некоторое время Андре лежал с закрытыми глазами, периодически тяжело вздыхая, осторожно прислушиваясь к своему телу, с опаской отдаляя момент, когда ему придётся подняться, столкнувшись с последствиями вчерашней гонки. Не без содрогания он вспоминал, как ему лет десять назад довелось пробежать около пяти километров в каком-то спортивном забеге, устроенном начальником. И теперь воспоминания о весьма болезненных ощущениях, испытанных на утро после позорно проигранных соревнований, торопливо нашёптывали ему, что как только он попытается встать с кровати, мышцы стоп, лодыжек, бедер и всего живота пронзит десятками укусов. После чего он, вместо того, чтобы неподвижно лежать в этом полузабытьи, будет стонать и корчиться от разрывающей всё тело боли, представлять себе, как истончаются и распадаются от непереносимого напряжения мышцы, с коротким звоном рвутся натянутые до предела сухожилия... А потому лежать, лежать и не двигаться, поскольку любое движение может прорвать хрупкую плотину безмятежности, а за плотиной скрываются, дожидаясь своего часа, нечеловеческие страдания.

Так продолжалось ровно до тех пока, в непрестанном цикле течения времени, прибивавшем шаткую лодку его сознания то к тёплым пескам сонного берега, то к обрамлённой пугающе острыми камнями скале реальности, блуждающие глаза Андре внезапно не выхватили странную деталь на левой руке, не позволяющей отражающимся от стены лучам беспокоить его лицо. Сон мгновенно скинул свои объятия и в бессознательном испуге, ещё не совсем понятном Андре, спрятался куда-то далеко. Прошло несколько секунд, прежде чем и его самого охватило дрожью.

Запёкшиеся остатки бордовой крови, а под ними – ничего. Андре тёр запястье, сильнее и сильнее зажмуривал глаза, надеясь, понять, что ошибся, когда откроет их, крутил рукой из стороны в сторону... Но единственным следом, оставшимся от страшного разреза, выпустившего с пол-литра его крови, остался шрам размером с небольшого жучка.

Невозможно, невозможно, мелькало в голове. Машинально дотронувшись до щеки, Андре нащупал лишь ростки небритой щетины, накопившейся с позавчерашнего утра. Ни единого следа от борозды толщиной в полсантиметра.

Ещё одно туманное предчувствие заставило его вскочить с кровати. И тут все предостережения его прошлой памяти, агонизирующе сжавшись, поблекли и пропали насовсем. Потому что он не почувствовал ни боли, ни усталости. Спросонья слегка кружилась голова, да не размявшиеся мускулы тяготили тело своей отверделостью. И всё. Никаких других негативных последствий вчерашнего дня попросту не обнаружилось.

И это ужасало. Андре несколько раз подпрыгнул, поприседал, даже начал было отжиматься – но, не ощутив никакого сопротивления в мышцах, бросил и это занятие. Метнувшись в ванную, он скинул пижаму и долго разглядывал себя в зеркале, с нарастающей тревогой выискивая произошедшие за ночь изменения.

Видимых метаморфоз оказалось немного, но каждая из них бросала Андре в пучину мучительных страхов. Где-то на краю сознания монотонно и успокаивающе звучал рассудительный голос, дающий аргументы в пользу такого действия вируса, позволяющего ему стать намного более сильным и выносливым; однако в череп отдавала пульсирующая мысль о том, что с каждой секундой человек внутри загоняется всё глубже и глубже, что страшная, неизлечимая болезнь превращает его в бездумное животное, что есть смерть, неизбежно венчающая все эти, на первый взгляд, позитивные изменения, нужные вирусу лишь для того, чтобы он прожил дольше и инфицировал как можно больше людей; что эта смерть сегодня стала ещё ближе, неотвратимей, страшней.

Последняя мысль застыла в голове, а затем обратилось в холодную воду, хлынувшую на Андре из ведра. Он оторвал свой лоб от края раковины. Ещё раз посмотрел в зеркало. На этот раз – только в глаза самому себе.

- Не ври мне. – произнёс он. – С каждым днём моей жизни смерть становилась всё ближе и ближе. То, каким бездумным животным я был все эти годы, и то, как глубоко во мне всегда прятался человек, не изменилось с вирусом.

Время будто бы остановилось. Андре с непривычной решительностью смотрел на зеркало, выискивая, презирая, гоня прочь это страдальческое выражение, жалостливые морщины над бровями, поджатые губы. Целая череда возражений самому себе вспыхнула и тут же погасла в его глазах. Затем... Старый начальник диспетчерской снова отступил, признавая свою слабость, своё малодушие, своё поражение. Андре Гасте спасался позорным бегством от самого себя – но кто из них был настоящим и имел большее право на существование? Этого точно не знали ни старый, ни новый.

Оставив ванную комнату, Андре полез за прячущимся под подушкой пистолетом. Он хотел ненадолго выйти на улицу, чтобы подробней изучить окрестности места, где ему предстоит прятаться ближайшие время, узнать, есть ли поблизости люди. Недолго думая, он решил оставить в комоде свои окровавленные пиджак с водолазкой и отправиться прямо в пижаме. Погода едва-едва начинающейся осени позволяла.

Всех патронов, оставшихся в кармане штанов, хватило заполнить одну последнюю обойму. Двенадцать выстрелов. Андре изо всех сил хотелось верить, что он действительно не желает, чтобы пистолет ещё когда-нибудь пригодился.

Щёлкнув замком и оказавшись в коридоре, Андре стал удивлённо озираться по сторонам, с трудом припоминая обстановку. Он смутно помнил, что после встречи с торгашом искал гостиницу уже на совершенном автомате, а потому едва бы теперь мог восстановить в памяти свой путь.

Небольшой тёмный коридор, ещё с десяток запыленных дверей, лестничный просвет в одном конце коридора, затянутое паутиной окно в другом. Спёртый, давящий воздух постепенно наполнял грудь, отчего хотелось ещё скорее покинуть узкую клетку, и оказаться наконец на улице, в смутной надежде, что там будет хотя бы чуть-чуть легче дышать.

Скоро лестница с её покрытыми толстыми слоями пыли перилами осталась позади. Андре быстрым шагом направлялся к массивной крутящейся двери мимо пустых стоек ресепшена, когда искажённое стеклом движение сначала наполнило его щемящей тревогой, а затем заставило броситься в сторону и, перемахнув через изрезанный кожаный диван, залечь в углу комнаты справа от входа, рядом с широким окном, закрытым массивной мраморной статуей на восьмиугольном постаменте, крайне умело стилизованную под античную. Стараясь двигаться как можно медленней, Андре медленно приподнял голову.

И тотчас похвалил себя за осторожность. Потому что ко входу в здание медленно подъезжал угловатый джип чёрного цвета. С хорошо знакомым символом меча, пронзающим пятиугольник, изображённом на капоте. Андре тихо выругался, оглянулся на стоящую позади Венеру, препятствующую открытию выходящего на профильную сторону здания окна. Никто точно не пожалеет об уничтожении этого образца искусства. Упершись руками в стену перед собой, Андре толкнул статую ногами и весь сжался в ожидании неприязненного звука раскалывающегося камня, который не заставил долго себя ждать. Плитка под животом ощутимо задрожала, в воздух взмыли прозрачные клубы мраморного порошка, короткий треск обозначил трещину, прочертившую окно рядом с упавшей Венерой. Грохот эхом пронёсся по зданию, распугав пауков с мышами, наверняка в большом количестве прячущихся здесь разносчиков вируса.

Ещё раз выглянув наружу, Андре увидел, что машина остановилась прямо перед входом и уже высаживала своих пассажиров. Три лекаря с автоматами наперевес ловко выскользнули из чрева автомобиля, после чего за ними с видом непробиваемого спокойствия и презрительного превосходства проследовал высокий мужчина, значительно отличающийся от остальных внешним видом своей униформы. На плечах – два изогнутых вверх клыка креплений, держащих широкий плотно сидящий плащ. Нагрудник – помимо стандартных кевларовых полос дополнительно укреплён сверкающим металлическим корсетом из широких обручей. Вместо непроницаемо-чёрного военного противогаза – овал полупроницаемой маски, сквозь которую можно было увидеть строгие шеренги коротко стриженных чёрных волос, сосредоточенно рыщущие глаза, широкий, невысокий подбородок; Андре, едва не забыв о том, что пришли по его душу, а не на религиозный диспут, буквально пожирал глазами каждую деталь этого редкого лекаря, чьё лицо можно было увидеть. Вспомнилось имя, проскользнувшее вчера в новостных сводках. Зигмунд Чайзер – а внешность этого лекаря не вызывала никакого сомнения в том, что это и есть тот самый немец, которого назначили расследовать его дело.

Пока командир что-то разъяснял своим подчинённым, Андре подполз ближе к окну и, приподнявшись на локте, дёрнул вверх поворачивающуюся ручку. С тихим скрипом окно подалось внутрь.

Завершив брифинг, комиссар Чайзер вместе с двумя подчинёнными двинулся к гостинице. Четвёртый же лекарь отправился обходить здание слева – закрывать возможные чёрные ходы? Последний, водитель, заглушил мотор и, заложив руки за пазуху, отклонился на сиденье.

Андре весь застыл в ожидании момента, когда покрытое искажающими видимую картину узорами стекло во вращающейся двери вновь сослужит ему службу, укрыв от глаз преследователей. Едва спина комиссара исчезла из зоны видимости, Андре стремительно вскочил на ноги и перебрался через подоконник наружу. Падать пришлось чуть больше, чем он рассчитывал из-за высоты фундамента, и приземление получилось не совсем удачным – ладони оказались покрыты ссадинами от удара об оказавшийся под окном асфальт.

Закусив губами невольную вспышку боли, Андре прильнул к фундаменту гостиницы и замер. Он старался вжаться в стену как можно сильнее, дышать как можно тише, старался выжать из себя всё спокойствие, на которое только был способен – но и этого оказалось недостаточно, когда вместе со скрипом вращающейся двери позади послышались частые цоканья металлических подошв о кафель холла. Отдаляющиеся. Солдаты спешили вглубь коридора, к лестнице, туда, где, по их мнению, он должен был скрываться в номере.

Не желая ждать момента, когда они не обнаружат его на месте, Андре уже собрался отпрянуть от стены и рвануть прочь – для начала, к маячившей в десяти метрах впереди двери маленького магазинчика бытовых услуг, когда сердце едва не остановилось из-за уловленного слухом звука редких шагов по полу вестибюля. Приближающихся к нему. Не все лекари убежали наверх.

Андре сжал пистолет крепче. Медленно выдохнул. Как бы лихорадочно не работал его мозг, пытаясь найти выход, оставалось только одно средство, могущее позволить ему сбежать отсюда. Он понимал это очень хорошо, наверное, понял уже тогда, когда увидел подъезжающий к гостинице автомобиль.

И теперь, слушая эту медленную походку человека, по какой-то нелепой случайности заинтересовавшегося открытым окном, Андре ещё раз перематывал у себя в голове всё то, из-за чего оказался здесь. Где же, когда, в какой момент жизни произошёл сбой, из-за которого судьба забросила его сюда – оказаться один на один с убийцей, рискуя в любой момент самому внезапно оказаться таким же?

Пути назад нет, звучали, раз за разом, собственные слова в голове Андре. Нет, и ему не уйти отсюда, если он это не поймёт немедленно.

Шаги звучали совсем близко. Андре уже буквально видел, как чёрная перчатка невзначай касается дивана, через который он только что перемахнул, как она отводит в сторону болтающееся туда-сюда окно, как слегка приподнимается бровь над зоркими глазами при виде опрокинутой Венеры...

И где-то среди всей этой сумятицы своих и чужих чувств, среди мучительно тянущихся мгновений, посреди распластанной под ногами лепёшки асфальта, едва отличая биение своей жизни от биения жизни этого человека, в которого ему предстояло стрелять, Андре вдруг понял, что может убить. Эта мысль озарила его разум яркой вспышкой, пролив свет на нечто, до сих пор прятавшееся в углу. Глаза невольно расширились, а сталь оружия в руке перестала быть чем-то чужеродным. Потому что, как только Андре признался самому себе в том, что способен нажать на курок пистолета и отправить пулю в лицо врага, исчезла граница между ним самим и этим инструментом для лишения жизни. Ведь, по сути, именно он сам, а не пистолет, был этим инструментом.

За считанные доли секунды в голове промелькнул целый ворох мыслей. Раз он тоже может убивать, то чьи же руки сжимали вчера автоматы, плюющиеся пулями по нему, убегающему террористу?

И в чём разница между теми руками и его собственными?

Резко развернувшись, он выбросил вперёд и вверх крепко сжатый между ладонями пистолет. Лекарский командир стоял прямо перед ним, за счёт высоты фундамента будучи на полметра выше, однако лишь жалкий десяток сантиметров отделял ствол от округлости маски. В первое мгновение резко расширившиеся зрачки озарили лицо кратким изумлением. Затем глаза сощурились, вытянувшиеся по бокам руки нарочито расслабленно повисли. Андре же не спешил стрелять. Постепенно, шаг за шагом отступая назад, он отдалял момент, когда ему придётся намеренно причинить врагу боль. Или убить.

- Тебе все равно не уйти. – медленно ощерившись, промолвил этот человек.

Андре промолчал, хоть от слов лекаря и пробило ознобом. Он пятился, не сводя ствола с комиссара, постоянно косясь вправо – на выступавший из-за угла контур чёрной машины, ожидая, когда окажется видимым кабина, в которой сейчас отдыхал водитель. Тем временем противник на прицеле совсем оправился от первоначальной растерянности. И пошёл в наступление.

- Стреляй, трус. – рука командира демонстративно тянулась к кобуре на поясе, сам он глядел с, верно, наиболее издевательским выражением из своего мимического гардероба.

Андре стал ощущать сковывающий всё тело ужас. К такому он не был готов. Если бы комиссар потерял лицо, начав вдруг умолять его о пощаде, ему, возможно, легче было бы выстрелить. В конце концов, надо было стрелять сразу.

Потому что если он только что обнаружил в себе способность убить, то в этом человеке было нечто гораздо ужаснее – способность ходить под смертью. Страдание и боль составляли природную стихию лекарского офицера. Андре внезапно ощутил себя совсем маленьким и беззащитным. Безоружный комиссар обладал тем, чего не было у него – свирепостью неудержимого натиска. В этом противостоянии позиция оказалась значительно важнее реальных фактов. И Андре, отступающий назад, это прекрасно понимал.

- Я знаю, чем отличается крыса от мыши. – прозвучал одинокий смешок, - И ты точно не крыса. Знаешь, почему?

В следующий миг произошло, одно за другим, два события. Капитан Чайзер щёлкнул кнопкой-застёжкой пистолета, а Андре, опустивший своё оружие ниже, нажал на спусковой крючок.

Лекарь дёрнулся, сильно припав на правую ногу. Не давая врагу опомниться, Андре выстрелил ещё раз. Наколенник капитана оказался украшен ещё одной глубокой вмятиной, но тот, до белизны сжав губы, схватился одной рукой за оконный косяк, другой же, дрожащей и непроизвольной сжимающейся в кулак, вновь потянулся к оружию. Третьей же пуле удалось пробить броню и добраться до колена, после чего лицо лекаря исказилось гримасой боли, с прокушенных губ прыснул тонкий красный ручеёк, а сам он рухнул животом на подоконник и перегнулся через оконный проём.

Андре бежал прочь, оставив своего противника в мучениях. Если всё время до этого он ощущал, как струны какого-то старого рояля внутри него натягиваются и сильнее давят на грудь, мешая дышать, а сердцу биться, на разум, мешая соображать, на ноги и руки, мешая двигаться, то теперь все эти струны с протяжным звоном лопнули, наполнив деревянное чрево музыкального инструмента эхом многократно диссонирующих друг с другом нот. Его шатало, метало из стороны в сторону, и он уже едва понимал, как дёргает за дверную ручку магазина, влетает внутрь, петляет между темнотой запыленных холодильных камер, проносится мимо кассового аппарата, к серой деревянной двери...

Но его взгляду предстал не выход в коридор жилого здания, на который он так надеялся, а ведущие глубоко вниз ступеньки и едва мерцающий огонёк лампы внизу. Чтобы принять дальнейшее решение, Андре хватило короткого взгляда, брошенного назад – комиссар был уже не один. Водитель автомобиля, услышав стрельбу, оставил джип и теперь суетился вокруг раненого командира, который раз за разом указывал тому в сторону магазина.

Андре шагнул в объятия узкой лестницы, хлопнул за собой дверью, и, глубоко вздохнув, стал спускаться вниз, быстро переставляя ноги по коротким каменным блокам и держась за склизкие, покрытые влагой щербатые стенки. Как бы он не прислушивался к происходящему за спиной, уши заполнились всё нарастающим по мере спуска эхом собственных шагов. Далеко впереди прыгал маленький маячок света, единственный ориентир в сковавшей его со всех сторон темноте, и чем дальше продвигался Андре, тем сильнее всё расплывалось в глазах, вытесняемое далёкой лампой. Он не мог даже приблизительно сказать, сколько ему осталось спускаться, ощущал только, что стенки по бокам стали более влажными, местами даже чувствовались отдельные слабенькие ручейки, стекающие по исчерченной многочисленными ложбинками стене.

Внезапно, в барабанную очередь топота его ботинок о камень ступенек, вторгся сухой хлопок, за которым почти тотчас же последовал резкий скрежет скользящего по скалистой породе металла. Грубая поверхность коридора искажала все и всяческие звуки, а потому до Андре доносилась лишь смесь невнятных криков, кажется, что-то настоятельно требующих от него. Он прибавил шаг – тем более, что свет впереди вдруг стал занимать ещё большее пространство в обозреваемом пространстве. Ещё и ещё раз прозвучали выстрелы – но звуки чиркающих о камень пуль становились всё дальше. Похоже, лестница была немного изогнутой. И раз так, то впереди вовсе не лампа, света которой не хватило бы на преодоление изгибов.

Окончившаяся лестница оказалась для Андре неожиданностью. По инерции вылетев из оборвавшихся стен, он столкнулся с обжигающе горячим для глаз прожектором. Скоро сообразив, что делать, Андре схватился обеими руками за продолговатый цилиндр крепящегося на двух прикрученных к полу ножках аппарата и, резко рванув его вниз, устремил луч света прямо в пол. Однако застилающее глаза светлое бельмо никуда не делось. Андре очень плохо ориентировался в том, где находился, поэтому, на ощупь найдя оказавшуюся совсем рядом противоположную стенку, на его удивление, кирпичную, прошёл на несколько шагов в сторону от выхода из лестницы.

Он надеялся, что внезапное исчезновение источника света заставит лекарей хотя бы на какое-то время задержаться, однако здравый смысл напоминал о фонарях, встроенных в любой лекарский шлем и о том, какую пользу мог бы сослужить прожектор, вот точно так же неожиданно ослепив преследователей – пусть даже на краткое время.

И, едва Андре принялся за попытки успокоить бешеный стук сердца и восстановить нормальный темп работы лёгких, как принявший бразды правления слух стал бить набат. Звуки доносились не только откуда-то далеко сверху. Совсем недалеко, на уровне того помещения, где он сейчас находился. Андре принялся беспомощно вертеть головой из стороны в сторону, выискивая источник шума – мягкого перестука нескольких пар кожаных ботинок, лёгкого металлического полязгивания, периодического покашливания... Сжатый в руках пистолет запоздало взмыл вверх.

- Кто ты?! – вскрикнул он, чувствуя, что незнакомцы уже совсем близко, возможно, уже в одной комнате с ним, - Я буду стрелять!

Что-то легко, но достаточно уверенно лязгнуло по его пистолету, отведя в сторону. Андре закрыл ставшие бесполезными глаза и приподнял над головой руки. Ещё через мгновение ему в грудь упёрлось нечто стальное, узкое, с толстую ветку. Андре зажмурился ещё сильнее, откинул затылок к шероховатому кирпичу.

- От кого бежишь? – прозвучал сиплый, прокуренный мужской голос.

Андре стало першить в горле от сильного табачного запаха, которым постепенно наполнялся воздух вокруг этого неожиданного обитателя подземелья, однако это же и придало ему какой-то странной уверенности в том, что этот незнакомец не причинит ему вреда.

- От лекарей. – выдохнул Андре, - Они хотят меня убить.

- По-другому и не бывает. – ствол оружия покинул грудь Андре, широкая ладонь в грубой кожаной перчатке опустилась на его плечо, поведя за собой, - Заражённый? Или натворил что?

- И то, и другое. – признался Андре, пытаясь хотя бы боковым зрением, начинавшим освобождаться от заслонившего глаза яркого отпечатка прожекторного света, разглядеть своего неведомого спасителя с его спутниками.

Почему-то казалось, что лучшим поведением, могущим сохранить его жизнь, будет просто говорить правду. Эти подземельные жители оказались очень непохожи на типичных жителей Города-N. Бандиты? Беженцы? В любом случае, теперь именно такие люди наиболее близки ему.

- Тебе найдётся место у нас. – услышал Андре слова, от которых измождённая улыбка на миг прочертила его лицо.

Неужели в этом городе есть место, где его не будут стремиться уничтожить? Где он не будет болезненным чирьем на теле общества?

- Даррел. – раздался другой голос, тягучий и рыхловатый, - Я поставил растяжку, но их это не сильно огорчит. Надо идти, да поскорее. Точно берём этого?

- Я же сказал. Что непонятно? – мягко подталкивая в спину, незнакомец повёл Андре прочь из комнаты.

Насколько он мог видеть, его вели в некое подобие подземного бомбоубежища. Комната, в которую он вылетел с улицы, оказалась крохотной, и являлась предбанником к округлому коридору, когда-то давно бывшему веткой заброшенной ныне канализации.

- Кто вы такие? – спросил Андре своего поводыря.

- Смотря для кого. – коротко ответил тот, - Сколько лекарей за тобой идёт?

- Пять. Нет, один ранен, четыре. – продолжая шарить по сторонам начинающими обретать чувствительность глазами, говорил Андре, - А что это вообще за...

- Поговорим ещё. – оборвал его Даррел, - Давай сначала уберёмся отсюда.

Андре смог разглядеть длинную вереницу ламп, отстоящих друг от друга метра на два. Во многих из них лампочки еле-еле мерцали, а то и вовсе отсутствовали. Таким образом, между отдельными островками света пролегала всепоглощающая темнота. Чем заканчивался коридор, Андре не мог увидеть, однако предполагал, что там должно быть что-то наподобие бункера.

Некоторое время Андре бежал вместе с этой горсткой незнакомых людей, вернее, расплывчатых силуэтов. Он не знал, насколько обосновано его слепое доверие им, гарантирует ли кто-нибудь из них его безопасность, но в сложившихся условиях оказалось абсолютно естественным просто плыть по течению, вдоль резко обрывающихся порогов бурной реки.

Когда они находились где-то посреди пути до другого конца тоннеля, позади коротко раздался и тут же затих далёкий взрыв. У Андре вдруг промелькнула мысль о том, что происходящее сейчас, несомненно, будет расценено как новый теракт, организованный им. И, к слову, ему совершенно нечем оправдаться даже перед самим собой – ведь это он несколько минут назад ранил офицера «Лекаря», больше – агента Комиссариата - подписав себе не просто смертельный приговор – обрекая себя на судьбу политического преступника, который, будучи пойманным, проходит через десятки различных пыток, прежде чем попасть под пламя боевых огнемётов.

- Может, добьём их? – послышался ещё один голос, отличающийся резкостью перепадов частот, - А, Даррел?

Андре обратил внимание на то, что человек, выступивший с таким предложением, в отличие от всех остальных, закрывавших лицо респираторами, носил полноценный противогаз, по настоятельной рекомендации высшего начальства изъятый из массового пользования и используемый лишь сотрудниками городских служб.

- Совсем свихнулся? – после непродолжительного молчания вспыхнул тот, - Ты хочешь войны?

Андре очень сильно хотелось взглянуть на лицо следующего позади, подталкивающего в спину Даррела.

- Но ведь если они уйдут...

- Пусть уходят. – отрезал Даррел, - Растяжка слабая, просто предостережение. Они знают, что это территория МКСР. Если же мы их положим, за них придут...

- Стой! Кто идёт?! – раздался крик впереди.

Это, видимо, и была конечная цель путешествия вглубь земли. Андре и сам уже способен был разглядеть, чем оканчивался коридор. Настоящее укрепление, возведённое прямо перед массивной металлической дверью, представляющее собой небольшой дот из вручную сваренных листов железа, вдобавок усиленное собачьими пастями двух пулемётов. В видимых просветах конструкции часто мелькали человеческие фигуры. Не нужно было иметь большие познания в военном деле, чтобы понять, насколько беспомощна оказалась бы четвёрка лекарей против крепко засевших в укреплении бойцов.

*********

- Ну, раз уж есть время поговорить. – Даррел провёл Андре в небольшую каморку рядом с караульным помещением.

Комнатка два метра на три состояла всего из крохотного шкафчика у двери, потрёпанного временем стола и двух не менее облезлых стульев. Венчал натюрморт электрический чайник со шнуром, тянущимся к розетке с весьма красноречивой надписью «220 W», да один сколотый стеклянный стакан.

Смотря на лицо Даррела, Андре никак не мог понять, почему этот светловолосый мужчина со всклокоченной причёской и небритой щетиной вызывает у него такую симпатию. Тут дело было даже не в том, что этот человек спас его жизнь. Широкий нос, изборождённый длинной морщиной лоб, глядящие с выражением усталости и тоски глаза – было что-то во всём существе Даррела, необъяснимо привлекающее интерес.

- Так как тебя всё-таки зовут? – наливая кипяток в треснувший стакан, выдохнул Даррел.

- Андре Гасте.

- Ну, у нас нет лишней энергии, чтобы подключать телевизоры. Не в курсе городских дел. Рассказывай, что натворил.

- Даже не знаю, с чего начать. – покачал головой Андре.

- Начнём с того, что здесь ты в безопасности. И что ты можешь мне доверять. Через меня прошли орды беженцев, и многие из них скрывались от полиции. И я клянусь чистотой души моей погибшей жены, что никого из них я не сдал городским службам. Да, некоторым приходилось и отказывать. Бандитам, проходимцам. Но, повторюсь – как бы меня за это здесь порой не костерили, я никого и никогда не сдавал.

- Хорошо. – медленно промолвил Андре, - На самом деле, всё совсем просто. Вчера я проснулся с первыми признаками. Потом... Потом едва не попался в руки лекарям. Удалось сбежать, из-за чего и нарекли террористом. Сегодня за мной пришла поисковая группа. Я ранил их командира. И... Вот я здесь.

С полминуты Даррел сидел, переваривая услышанное. Его взгляд рассеянно бродил по комнате, рука машинально мешала насыпанный в стакан чайный порошок. На самого Андре он почти вовсе не смотрел, погруженный в собственные размышления.

- Так... – наконец отпустил он, - Допустим, это ещё не слишком страшно. Но что ты собираешься делать дальше со всем этим?

- В каком смысле?

- В таком, что если в тебе горит ярая ненависть к лекарям, и ты собираешься агитировать здешние буйные головы, то лучше скажи это прямо сейчас. Я приму это во внимание.

- Агитировать? – поразился Андре, - Зачем?

- Кто тебя знает. – покачал Даррел стаканом с тёмно-бурой жидкостью, - Всё-таки здесь когда-то было революционное подполье. Давно до эпидемии.

- И? – прервал Андре многозначительное молчание Даррела, - Что с того, что здесь было подполье?

- Ну, это были радикалы. – нехотя выдавил Даррел, - Они хотели оружием свергнуть власть. Подготавливали установление Мировой Республики. Вот так.

- Но при чём здесь я и агитация? – никак не понимал Андре, что ему хочет сказать Даррел.

- Эх... – тяжело вздохнул тот, - Многие приходят, проникаются бредовыми идеями сопротивления, начинают подбивать остальных. Ну, устроить митинг в C-12 или C-10, народ поднять... Просто идиотизм. Некоторые даже берут оружие, сбиваются в шайки и ходят в рейды на поверхность – стрелять лекарей. Заканчивают такие герои очень печально.

- Вам не о чем..

- Тебе. – махнул рукой Даррел, - «На ты» давай уже. Мы с тобой не олигархи какие-нибудь.

Андре вдруг обнаружил, что ему очень трудно говорить «ты» почти незнакомому человеку. Да что там – бывший начальник третьей диспетчерской и к знакомым в Городе-N обращался не иначе как на «вы».

- Тебе не о чём беспокоиться. – наконец с усилием произнёс он.

- Да уж надеюсь. Ты пойми, я тебе это говорю только потому, что здесь живёт полторы тысячи человек, многие из которых – мои друзья. Я не позволю никому всё это разрушить.

- Я понимаю. – кивнул Андре, - Но действительно не собираюсь...

В этот момент дверь в каморку жалобно скрипнула несмазанными петлями, впустив внутрь лицо курчавого юноши с поджатой нижней губой. Бросив на Андре неопределённый взгляд с примесью неудовольствия, гость обратился к Даррелу:

- Рональд просил передать тебе, что к северному входу скоро подойдут наши новые поставщики.

- Я занят. Не видно? – не оборачиваясь, бросил Даррел.

- Но они не знают дороги.

- И?

- Рональд сказал, что ты должен их встретить.

Даррел рывком вскочил со стула, развернулся, оказавшись лицом к лицу с отпрянувшим юношей.

- С каких это пор я на побегушках у Рональда Фрейса? Кто он вообще такой, чтобы вот так брать и посылать меня наверх? – Даррел нависал над сжавшимся, будто в ожидании удара, юношей.

- Он... Он сказал... Он сказал... – замямлил парень.

- Да говори уже! – Даррел отвесил юноше глухой подзатыльник, от которого тот едва не рухнул на пол.

- Он сказал, что сам выходит в патруль на развалины! Что больше некому! Брита ранили на той неделе, он ещё в лазарете!

- Ух. – демонстративно замахнулся Даррел, - Сопляк. Ступай обратно и передай, что если он ещё раз пошлёт кого-нибудь вместо себя, хоть Джейра со всей их мутантской братией – даже слушать не буду, навешаю оплеух. Свободен.

Курчавый не замедлил исчезнуть. Тяжело вздохнув, Даррел грузно опустился обратно на стул. Достал откуда-то из складок своей зелёной камуфляжной куртки сигарету, потянулся уже было к респиратору, намереваясь его снять; будто обжёгшись, отдернул руку, с досадой уставился на Андре.

- Заварил чай, собрался закурить. – промолвил Даррел, - А у меня тут сидит заражённый. В общем, слушай. Как ты, видать, уже понял, я сегодня не в настроении долго чесать языком. К тому же, мне надо идти на поверхность, а это далеко и надолго. Короче, пойдёшь в отсек к заражённым.

- К заражённым? – нахмурившись, уточнил Андре.

- Да, таких, как ты, у нас много. И мутанты, если ещё не понял есть – шестеро, все мутировали здесь. Ещё познакомишься. – Даррел поднялся и, поманив вконец загруженного информацией Андре за собой, вышел наружу, - Видишь маркировки на стенах? Вот, просто по ним иди, и придёшь, куда надо. Ну, точнее, тебе-то надо именно туда, где нарисована буква «К». Вот, смотри. В другие двери даже не пытайся пройти – не все такие добрые самаритяне, как я. Если рядом люди другие будут, держись ближе к правой стороне. Так принято. Если кто будет идти без респиратора иль противогаза – ладонь вверх. Знак. Запомнил? Не поднимешь ладонь – никто не будет тебя защищать.

- И... И что дальше?

- Ну, дойдёшь до места, тебя там есть кому встретить. Всё объяснят. Комнату дадут. – поминутно поглядывая по сторонам, говорил Даррел, - А там разберёшься. Остальное мы с тобой уже обсудили. Всё?

- Похоже, что да. – пожал плечами Андре.

Этот диалог начинал основательно тяготить его. Если поначалу он был под впечатлением от мысли, что в Городе-N есть люди, не настроенные радикально по отношению к заражённым, то теперь Даррел Грис виделся ему редкостным исключением, лишь подтверждающим правило. Да, этот человек, при всей его грубости и резкости, был совсем не то, что самодовольный ханжа Бэтлер или хладнокровный убийца Чайзер. Но сколько, сколько их, таких людей, которых, несмотря на все их недостатки, можно назвать честными и даже в какой-то степени благородными?

- Ну всё тогда. – Даррел кивнул головой и быстрым шагом двинулся в сторону больших двустворчатых дверей с буквой «С» под потолком.

Перед тем, как единственный знакомый человек в этом подземелье исчез между створами прохода, Андре успел мельком увидеть несколько рядов красных театральных кресел, местами сильно облезлых и давно выцветших. Затем выскользнувшая из комнаты рука схватила дверцу за ручку и водворила её обратно на место, снова сокрыв комнату от посторонних глаз.

Предоставленный самому себе, Андре немного потоптался на месте, разглядывая многочисленные листовки с написанными от руки воззваниями, висящие чуть ли не повсюду в этой просторной круглой комнате. Это было похоже на разукрашенную хулиганскими граффити подворотню, в которой, греясь от слабого тепла сжигаемой резины, впору было ночевать грязным и вонючим бездомным... Эту мысль оборвал вопрос – а кем, собственно, сейчас является он сам, коль не паршивым бродягой?

Андре провёл рукой по одной из листовок. Не в силах что-либо разобрать из-за почерка, он медленно двинулся дальше вдоль всей этой горы макулатуры.

«Дорогие братья и сёстры! Товарищи!» – вещала одна из таких мятых бумажек, - «Правительство лишило нас свободы! Подчинило своим прихотям! Мы должны дать отпор! Вступайте в ряды Революционной Партии!»

«Внимание всем жителям МКСР.» - заявляла другая, - «Вследствие недостатка энергобатарей вводятся новые квоты на получение дневных пайков – 1100 грамм синтезированного продукта и 750 миллилитров воды»

«Просим соблюдать осторожность при прохождении через восточный тоннель. За прошедший месяц в лазарет поступило десять человек с переломами и растяжениями ног различной тяжести»

Пройдя мимо различных мелких объявлений о продаже оружия, расписания собраний некого Совета – бросив взгляд на букву «С» над дверьми, поглотившими Даррела, Андре сообразил, что, судя по всему, туда и направился его спаситель – мимо некрологов, покрытых мелкими строками сводок с именами и датами смерти; он оказался перед крупным белым плакатом, воззвание на котором было сделано щедрыми мазками кисти. Кто-то здесь тратил время на пропаганду своих убеждений, тратил наверняка дорогую для таких трущоб красную краску.

«Нам есть за что бороться. Им – НЕТ» - гласила заглавная надпись в шапке плаката, украшенная двумя красными шестерёнками с двух сторон.

«Они – не люди. Они приспешники